Мы Вам покажем город!

Мужчина был хорош. Настолько, насколько может быть хорош обыкновенный бюргер лет тридцати с небольшим, которого еще не настиг кризис среднего возраста.

Он шел по пустому коридору гостиницы. И весь мир лежал у его ног, как ковровая дорожка, скрадывавшая звук уверенных шагов человека, воображающего, что у него есть деньги, и что за них можно даже кое-что прикупить. Да-а-а… парень, явно впервые попал в этот город. Самоуверенный болван!

На повороте он столкнулся с двумя «герлами».

«Классные телки!» – восхищенно подумал приезжий и нарочито по-хамски уставился им вслед. Так, по его мнению, должны были вести себя настоящие «мачо». Насмотрелся мальчик плохого кино.

Дамочки, давно не девочки, ехидно стучали каблуками, игриво покачивали задницами и весело похохатывали. Они были дома. Какой черт занес их в гостиницу? Профи?

Одна – повыше, другая – пониже. Ну просто жирафа с газелью. Даже не поймешь, какая лучше. Все-таки та, которая длиннее. С ней, наверно, будет проще.

– Барышни! Можно у вас спросить?…

– Ну-ну… – довольно громко проворчала маленькая блондинка и притормозила на полном ходу, словно наткнулась на стену. Ее спутница понимающе хихикнула и картинно обернулась.

Она деловито сдула с лица непослушный темный локон и окинула наглеца уничижающе оценивающим взглядом. С головы до ног. Презрительно фыркнула – обувь в пыли. Губы надменно скривились, а глаза полыхнули презрением прямо в глаза. Мужское сердце зашлось в бешеной скачке.

Мадмуазель грациозно склонила кудрявую голову на бок, опустила тонкие пальцы подружке на плечо, заговорщицки изогнула длинную шею и что-то шепнула.

– Да, прям счас! – ядовито буркнула «дюймовочка», обреченно вздохнула, клацнула неимоверно длинными ногтями и хорошо поставленным голосом дамы-вамп выдохнула:
– Ладно, юноша... Мы Вам покажем город!

«Какой город? На хрена мне тот город? А впрочем, какая разница?! Город – так город…»

«Юноша» вспотел. Он, будто плохо заживающий ожег, почувствовал свою младенчески розовую лысину. Услышал недовольное урчание желудка, натружено переваривающего несвежий беляш. Увидел, что мешковатый пиджак свободного покроя только подчеркивает величину его «трудового мозоля». И с ужасом подумал – а вдруг у него плохо пахнет изо рта? Глупец!

Эта странная парочка элегантных леди цапанула друг дружку под ручку и, как ни в чем не бывало, словно ничего и не случилось, продолжила свой путь. Такой мужчина – для них ничто, пустое место, причудливое масляное пятно на дешевых обоях.

А он – уже готов. Трепещет, что упустит из виду. Бестолково бросается вслед. Пытается окликнуть, но беспомощные слова застревают в судорожно зажавшемся горле… И бредет, несчастный, за ними усталым старым псом в какой-то бар пить какой-то кофе.

После до одури крепкого кофе было пиво из горла и прогулка по городу. Потом – коньяк и обед где-то с жестко накрахмаленными белыми салфетками и разноцветными шариками, задумчиво плавающими у самого потолка,… а может быть ужин? Он даже где-то спал, забывшись тяжелым сном и вздрагивая от кошмаров, навеянных странным словом «ганджубас».

Более или менее бедолага пришел в себя только в поезде и судорожно схватился за сердце. Для того чтобы нащупать в нагрудном кармане никем не тронутый целехонький бумажник.

Домой! Домой… И прочь из головы этих полоумных девок. Благо все вещи на месте. И деньги…

Он задремал, сжавшись разбитым, непротрезвевшим, комочком, упершись мерзнущими коленками в холодную дребезжащую стену. И мелодично въедливый голосок зажужжал прямо в ухо…


– Изнасиловать женщину? Глупости!

Серые глаза блондинки озорно подмигнули мастерски накрашенными ресницами, и лицо расплылось в неярком мерцающем свете:

– Вспоминать я люблю больше, чем трахаться. Ну а мой первый раз – это нечто! – Будешь слушать? А, мачо?

– Б-б-буду! – смело шваркнул по зубам заплетающийся язык.

– Господи, какой я тихоней была! И вот один вечер – и вся жизнь вверх тормашками, – блондинка заливисто хохочет и обеими руками взъерошивает свои аккуратно уложенные локоны:

– Дело было так. Возвращаюсь я домой после свидания. И плююсь. Парень вроде мне и нравился. Но встретились мы с ним в первый раз, и он тут же полез своим языком мне в рот, а руки его при этом так противно мяли груди... Причем, этот дебил никак не мог понять, почему это все меня не прикалывает, – она отхлебнула из тяжелого стакана чего-то зубодробильного.

А заезжий пузанчик заскорузлыми пальцами попытался ухватиться за ее мягкую коленку, тут же получил предупредительный подзатыльник, и обиженно промямлил:

– Я же слушаю.

– Так вот… Разодрала я в кровь харю этому подонку. Саданула ему на прощание коленкой промеж ног. И слиняла. А внутри все так клокочет. Иду, дороги не разбирая. Забрела в какую-то подворотню. Здесь все и случилось…

Блондинка чертыхнулась и поудобнее устроилась в кресле. Брюнетка вставила для нее сигарету в мундштук, зачем-то перед этим оборвав фильтр. Несколько минут тишины сделали его эрекцию невыносимой.

«Сейчас потечет!» – ужаснулся он. Однако его отвлек заскрипевший ржавым металлом голос:

– На меня кто-то набросился сзади. Я и пикнуть не успела, как почувствовала холодную сталь лезвия у горла. Он не говорил, что ему нужно, я сама сорвала трусики. Было ясно до предела – на моем пути попался самец, истосковавшийся по самке. Остановить его могла только смерть. Не существовало той силы, которая смогла бы укротить эту жаждущую мужского кайфа плоть. Тело откликнулось на призыв. Я стонала и плакала. Не оттого, что нож оцарапал шею, не оттого, что болью взорвалось все естество, еще никогда не знавшее мужского члена, – блондинка умолкла. То ли собираясь с мыслями, то ли подбирая слова.

Мягкий полумрак по-киношному столичной квартиры окутал случайного гостя плотным туманом нервозности. Уши, будто кто ватой заткнул, и сквозь эту вату молоточками по перепонкам били звуки, сразу же превращавшиеся в навязчивые образы:

– Он обучил меня всему сразу. Дал познать то, что познается годами. Смыл с лица слезы своей спермой, которая брызгала в глаза, заливала нос и оседала горечью на языке. Дал мне почувствовать вкус моей же крови. Заставил губы шептать. «Еще, еще, еще!» И исчез в ночи, чтобы никогда не вернуться... И теперь я заставляю стонать. И теперь я заставляю плакать. Теперь мои уши ловят музыку мольбы: «О да! Еще! Еще! Еще!»



И он стонал, и он плакал, и он молил, пока ее язык невесть что вытворял в его паху. Брюнетка безучастно щелкала пультом телевизора.

– Тома, мне скучно, – прозудела, наконец, она.

– Так чего сидишь как дура?

– Поменять женщину на мужчину? Никогда!



Пьяный мужичонка бестолково заворочался и всхлипнул. Понимающий сосед по купе прикрыл его одеялом. Негодующий взгляд толстомордой тетки вперился в закрытое экраном окно. Прыщавую очкастую девицу вынесло в коридор – ее резко замутило от перегара. А он сам уже не различал, где – явь, где – сон, где – бред и где – воспоминания.

Голоса. Женские голоса. Только женские голоса…


– Чтобы понять меня – надо быть такой же, как я. А ты и есть такая. Единственная… Нежное тепло твоих рук ранит сердце каждым прикосновением. Ты – то, что мне надо, потому что ты – женщина! Крутая девчонка, у которой все горит в руках. Ты умеешь драться и постоять за себя. Ну возьми меня под крыло! Обогрей меня. Взамен – я подарю тебе т-т-такую ласку…

Он увидел перед своим носом тощую мальчуковую попку брюнетки, которая манила его терпким женским запахом. Но даме было явно не до того. Прерывистый страстный шепот ясно давал понять – третьему здесь нет места!

– При мыслях о тебе становятся торчком соски. Тревожное ощущение предчувствия наполняет меня, когда вижу, как ты трахаешься. Я вся мокрая – я хочу тебя. Жажду твоих объятий. Жду твоей воли. Твоей несгибаемой воли, что заставит меня обомлеть. Губы пересыхают без твоего имени, язык сгорает от нетерпения в ожидании. Хочу в приятной истоме расплыться у тебя между ногами, гладить и целовать... – брюнетка пела свою Песнь Песней, заискивающе вылавливая внимание подружки, из смертельного омута невостребованной страсти, куда та уже успела нырнуть.

Напрасно! Изысканно высокопарные фразы висли гроздьями на выключенной люстре, чуть-чуть покачивающейся под этим неуместным громоздким грузом:

– Жду, когда наши языки сплетутся в долгом поцелуе. Представляешь? Ты - входишь в меня, пальцы проникают туда, куда не способен забраться ни один мужской... отросток! Блаженство на грани истерики... Хочу видеть звезды! Дави на меня, требуй от меня, терзай меня, и мы улетим в Космос!.. Слезы счастья, будут ручейками струиться по твоей груди, щекотать живот и проникать ниже. Крутой кипяток любви... Я вылижу каждую свою слезинку, посмевшую так своевольно коснуться твоего тела. Я широко раздвину ноги, и ты увидишь! Ты увидишь и мое вожделение... А потом мы разбудим этого идиотского самца. Мы обязательно трахнем этого мужлана, ничего не понимающего в настоящей любви. И будем смеяться ему в лицо за его жалкие потуги доставить удовольствие нам своей хваленой дубинкой…


Полуголая блондинка похрапывала, призывно развалившись на ковре. Брюнетка квохтала над ней – из всей одежды только черные чулочки.

Что он мог сделать? Ведь миром всегда правила женская задница. А здесь она беззастенчиво маячила на виду, разогревая похоть своим равнодушием. Плоть рванулась к плоти.

Ну зачем? Ну зачем та вторая спала? Зачем чуть пораньше она его изводила? Зачем он слышал ее осатанелые вопли:

– Раздевайся, молокосос! Хочу посмотреть на тебя. Ну быстро! Что там у тебя есть? Раздевайся, а не то сорву одежду вместе со шкурой. Буду резать из твоей паршивой кожи ремни и посыпать солью твое мерзкое тело, если ты будешь плохо лизать. Так что будь умницей. И трахай-трахай-трахай меня! Не можешь? Тогда подрочи!

И он «дрочил» намертво вцепившись в ягодицы брюнетки, не чувствуя, как она поначалу отбивалась, потом хрипло стонала, двигаясь с ним в одном ритме, как попыталась в изнеможении рухнуть рядом со своей подружкой. Он все дрочил и дрочил в эту живую куклу.

А блондинка спала с детской улыбкой на пухлых полураскрытых губах. Или ему так казалось в предрассветном полумраке?