Александр Блок

БНТ. – ГОСТИНАЯ УСАДЬБЫ ШАХМАТОВО – ДЕНЬ – 1880

АЛЕКСАНДР ЛЬВОВИЧ нервно прохаживается взад-вперёд, поглядывая на часы.

АНДРЕЙ НИКОЛАЕВИЧ сидит в кресле молча.

Входят ВРАЧ и ЕЛИЗАВЕТА ГРИГОРЬЕВНА.

АЛЕКСАНДР ЛЬВОВИЧ
Что Ася? Готова ли? Поезд уже скоро…

ВРАЧ
Александр Львович, ваша жена дурно чувствует себя. Её нельзя везти теперь куда-либо!

АЛЕКСАНДР ЛЬВОВИЧ
Глупости! Моя жена поедет со мной!

АНДРЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
В таком случае, поезжайте хотя бы в вагоне 1-го класса! Уморить вы её, что ли, решили?!

АЛЕКСАНДР ЛЬВОВИЧ
1-й класс мне, простите-с, не по средствам! Мы поедем 3-м классом.

ЕЛИЗАВЕТА ГРИГОРЬЕВНА
Моя дочь останется здесь! Вы что же, хотите, чтобы она родила в дороге? Побойтесь Бога!

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА, беременная, входит, едва переставляя ноги.

АЛЕКСАНДР ЛЬВОВИЧ
Ася, отчего так долго? Мы уже опаздываем!

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Да, я сейчас…

Александра Андреевна падает в обморок.

Врач и Елизавета Григорьевна бросаются к ней.

ВРАЧ
(щупая пульс)
Обморок! Скорее воды!

ЕЛИЗАВЕТА ГРИГОРЬЕВНА
Воды! Воды! Господи, за что ж такое..?

АНДРЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
(Александру Львовичу)
Ну, теперь-то вы видите, что она не может ехать с вами! Ведь это чистое безумие! Она не перенесёт дороги.

АЛЕКСАНДР ЛЬВОВИЧ
(глядя на часы)
Хорошо! Я поеду один, а Ася пускай останется у вас до родов. До свидания, Андрей Николаевич!
(с поклоном)
Елизавета Григорьевна!

АНДРЕЙ НИКОЛАЕВИЧ
В добрый путь!

Александр Львович наклоняется к Александре Андреевне, целует её и уходит.

ИНТ. – КВАРТИРА БЛОКА - ПРИХОЖАЯ – ВЕЧЕР - 1901

БЛОК входит и неспешно снимает пальто и шарф, прислушиваясь к голосам, доносящимся из гостиной.

ИНТ. – КВАРТИРА КУБЛИЦКИХ – ГОСТИНАЯ – ВЕЧЕР

За празднично убранным столом сидят гости. Во главе стола – Александра Андреевна и КУБЛИЦКИЙ. Рядом с Александрой Андреевной – РОДСТВЕННИК семьи Бекетовых.

КУБЛИЦКИЙ
Предлагаю тост за хозяйку дома!

Блок, одетый в студенческий сюртук, входит в гостиную.

БЛОК
Добрый вечер!

КУБЛИЦКИЙ
А, вот, и Саша! Ну, что же ты стоишь в дверях? Проходи, садись!

Блок подходит к Александре Андреевне и целует её руку.

РОДСТВЕННИК
Александра Андреевна, неужели это ваш сын?

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Да. Рекомендую вам.

РОДСТВЕННИК (Блоку)
Сколько же вам лет?

БЛОК
Двадцать.

РОДСТВЕННИК
Несчастные петербургские женщины!

Гости смеются.

Блок опускает глаза.

НАТ. – ПЕТЕРБУРГ – ВЕЧЕР

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА идёт по улице.

Блок идёт следом, стараясь остаться незамеченным.

БЛОК
(закадровый текст)
Наконец-то я встретил её… Её земной образ, совершенно ничем не дисгармонирующий с неземным… Вот, оно – торжество, исцеление души, близкой к погибели… Я хочу не объятий: потому что объятия (внезапное согласие) – только минутное потрясение. Дальше идёт «привычка» - вонючее чудище.
Я хочу не слов. Слова были и будут; слова до бесконечности изменчивы, и конца им не предвидится. Всё, что ни скажешь, останется в теории. Больше испуга не будет. Больше презрения – не будет…
Я хочу сверх-слов и сверх-объятий. Я хочу того, что будет! Всё, что случится, того и хочу я. То, чего я хочу, сбудется…

ИНТ. – КОМНАТА БЛОКА – НОЧЬ

Блок входит в комнату и, не зажигая света, не раздеваясь, бросается на кровать…

БЛОК
Это знамение, знамение… Дева радужных ворот…

НАТ. – УСАДЬБА БОБЛОВО – УТРО – 1894 – ВОСПОМИНАНИЕ

Блок, верхом на белом коне, подъезжает к дому.

МЕНДЕЛЕЕВ, МЕНДЕЛЕЕВА и Любовь Дмитриевна, в розовом платье, спускаются с крыльца навстречу гостю.

Блок соскакивает с коня.

МЕНДЕЛЕЕВ
(пожимая Блоку руку)
Ну, здравствуйте, молодой человек, здравствуйте!

БЛОК
Доброе утро!

Блок целует руку Менделеевой.

МЕНДЕЛЕЕВА
Сашенька, а помните ли вы нашу Любу? Мы приезжали к вам однажды…

МЕНДЕЛЕЕВ
Анна Ивановна, они ж тогда были совсем дети!
(Любови Дмитриевне)
Вот, дочка, познакомься: сосед наш, Александр Блок, внук моего доброго друга Андрея Николаевича Бекетова.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
(протягивая руку)
Очень рада!

БЛОК
(целуя руку Любови Дмитриевны)
Я так же.

МЕНДЕЛЕЕВ
Люба, займи гостя.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
(Блоку)
Не желаете ли прогуляться по парку?

БЛОК
О, с огромным удовольствием!

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Скажите, вы любите театр?

БЛОК
Да, очень.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Я брежу театром! Признаюсь вам: мечтаю стать актрисой…

Блок подаёт Любови Дмитриевне руку, и они идут по аллее.

ИНТ. – УСАДЬБА БОБЛОВО – САРАЙ – ВЕЧЕР – 1898 – ВОСПОМИНАНИЕ

На самодельной сцене – Блок в образе Гамлета и Любовь Дмитриевна – Офелия

В «зале» сидят крестьяне.
 
БЛОК
 Быть иль не быть - вот в чем вопрос.
 Что благороднее: сносить удары
 Неистовой судьбы - иль против моря
 Невзгод вооружиться, в бой вступить
 И все покончить разом... Умереть...
 Уснуть - не больше, - и сознать - что сном
 Мы заглушим все эти муки сердца,
 Которые в наследье бедной плоти
 Достались: о, да это столь желанный
 Конец... Да, умереть - уснуть... Уснуть.
 Жить в мире грез, быть может, вот преграда. -
 Какие грезы в этом мертвом сне
 Пред духом бестелесным реять будут...
 Вот в чем препятствие - и вот причина,
 Что скорби долговечны на земле...
 А то кому снести бы поношенье,
 Насмешки ближних, дерзкие обиды
 Тиранов, наглость пошлых гордецов,
 Мучения отвергнутой любви,
 Медлительность законов, своевольство
 Властей... пинки, которые дают
 Страдальцам заслуженным негодяи, -
 Когда бы можно было вековечный
 Покой и мир найти - одним ударом
 Простого шила. Кто бы на земле
 Нес этот жизни груз, изнемогая
 Под тяжким гнетом, - если б страх невольный
 Чего-то после смерти, та страна
 Безвестная, откуда никогда
 Никто не возвращался, не смущали
 Решенья нашего... О, мы скорее
 Перенесем все скорби тех мучений,
 Что возле нас, чем, бросив все, навстречу
 Пойдем другим, неведомым бедам...
 И эта мысль нас в трусов обращает...
 Могучая решимость остывает
 При размышленье, и деянья наши
 Становятся ничтожеством... Но тише, тише.
 Прелестная Офелия, о нимфа -
 В своих святых молитвах помяни
 Мои грехи...

КРЕСТЬЯНИН смеётся. БАБА, сидящая сзади, ударяет его по голове.

ИНТ. – УСАДЬБА БОБЛОВО – ГОСТИНАЯ

Блок стоит, облокотившись на рояль, и курит. Любовь Дмитриевна сидит в кресле. Рядом с ней стоит СУМ. Неподалёку БРАТ Блока.

СУМ
Нет-с, всё-таки это пустая затея – ставить для здешней публики Шекспира! Они просто не в состоянии уразуметь этого! Сегодняшний смех – тому прямое доказательство.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
К сожалению, вы правы…

СУМ
Вам, Люба, нужно в Петербург! На столичные подмостки! Там ваша публика. А здесь…

Сум пренебрежительно взмахивает рукой.

БЛОК мрачно поглядывает на Сума.

СУМ
А что же вы молчите, Александр Александрович?

БЛОК
(запрокидывая голову)
А разве нужно что-то говорить?

БРАТ
(шёпотом Суму)
Посмотри, как Саша картинно курит.

Брат и Сум смеются.

КОНЕЦ ВОСПОМИНАНИЯ

ИНТ. – КОМНАТА БЛОКА – НОЧЬ

Блок резко поднимается с кровати, зажигает свечу, садится к столу и что-то быстро записывает на бумаге.

БЛОК
(читает)
Пять изгибов сокровенных
Добрых линий на земле.
К ним причастные во мгле
Пять стенаний вдохновенных.
Вы, рожденные вдали,
Мне, смятенному, причастны
Краем дальним и прекрасным
Переполненной земли.
Пять изгибов вдохновенных,
Семь и десять по краям,
Восемь, девять, средний храм —
Пять стенаний сокровенных,
Но ужасней — средний храм —
Меж десяткой и девяткой,
С черной, выспренней загадкой,
С воскуреньями богам.

ИНТ. – ДОМ МЕРЕЖКОВСКИХ – ТЕРРАСА – ДЕНЬ – 1902

ГИППИУС прохаживается по террасе, задумчиво перебирая какие-то бумаги. Входит ПЕРЦОВ.

ГИППИУС
А, это вы… Бонжур!
(протягивая бумаги)
Вот, не изволите ли взглянуть. Прислали… Не помню, кто… Какой-то петербургский студент. Александр Блок, кажется. Дмитрий Сергеевич забраковал, а, по-моему, как будто недурно…

Перцов берёт бумаги.

ПЕРЦОВ
Ну-с, забраковать – это традиция Дмитрия Сергеевича.

ГИППИУС
О, да. А потом сам же и признает!

Перцов внимательно пробегает глазами бумаги.

ПЕРЦОВ
Послушайте, а ведь это гораздо больше, чем недурно; это, кажется настоящий поэт!

ГИППИУС
Ну, уж вы всегда преувеличиваете.

ПЕРЦОВ
По крайней мере, пришёл кто-то необыкновенный. Никто из начинающих никогда ещё не начинал такими стихами! Вы только послушайте: «Я, отрок, зажигаю свечи…» Чудо, как хорошо!

ГИППИУС
Возможно, вы и правы…

ИНТ. – РЕДАКЦИЯ «НОВЫЙ ПУТЬ» - КАБИНЕТ РЕДАКТОРА – НОЧЬ – 1903

Гиппиус сидит за столом и складывает в стопку разрозненный листки.

Блок стоит у окна.

ГИППИУС
Ну, слава Богу, с корректурой мы закончили… Можно запускать новый номер. Кстати, Боря Бугаев просил передать вам письмо.

Гиппиус протягивает Блоку конверт.

ГИППИУС
Он восхищён вашими стихами. Кажется, желает познакомиться с вами.

БЛОК
Какое совпадение: я ведь тоже написал ему… Как это замечательно!

ГИППИУС
(поднимаясь из-за стола)
Александр Александрович, а пойдёмте гулять? Ночь нынче тёплая…

БЛОК
С радостью, Зинаида Николаевна.

НАТ. – ПЕТЕРБУРГ – НОЧЬ

Гиппиус и Блок неспешно идут по улице.

ГИППИУС
Не правда ли, Александр Александрович, говоря о ней, вы никогда не думаете, не можете думать ни о какой реальной женщине?

БЛОК
(краснея и опуская глаза)
Ну, конечно, нет, никогда…

ГИППИУС
А вы как думаете, вы женитесь?

БЛОК
Да, думаю, что женюсь.

ГИППИУС
Нет! Нет! Вы ни в коем случае не должны жениться! Поэзия – вот, ваша жена! Ваша Прекрасная Дама!

БЛОК
Но ведь…

ГИППИУС
Послушайте! Если вы женитесь, вы потеряете то «чувство конца», которое так необходимо! Свадьба и стихи для вас не совместимы! Противоположны! Запомните это, Александр Александрович!

НАТ. – ПАРК – ДЕНЬ

Любовь Дмитриевна идет по аллее со скучающим видом.

Блок идёт навстречу ей.

Любовь Дмитриевна, поравнявшись с Блоком, идёт дальше.

БЛОК
Люба! Любовь Дмитриевна, зачем же вы так нарочито не хотите замечать меня? Чем я виноват перед вами?

Любовь Дмитриевна оборачивается.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Ах, простите, пожалуйста. Я замечталась! Здравствуйте!

БЛОК подходит и целует руку Любови Дмитриевны.

БЛОК
Позволите ли вы мне пойти вместе с вами?

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Извольте! Отчего же нет?

ИНТ. – ПАРК – ДЕНЬ

Блок и Любовь Дмитриевна идут вдоль пруда.

БЛОК
Когда взойдет денница золотая,
Горит эфир,
И ото сна встает, благоухая,
Цветущий мир,
И славит всё существованья сладость,
С душой твоей
Что в пору ту? скажи: живая радость,
Тоска ли в ней?
Когда на дев цветущих и приветных,
Перед тобой
Мелькающих в одеждах разноцветных,
Глядишь порой,
Глядишь и пьешь их томных взоров сладость,
С душой твоей
Что в пору ту? скажи: живая радость,
Тоска ли в ней?
Страдаю я! Из-за дубравы дальней
Взойдет заря,
Мир озарит, души моей печальной
Не озаря.
Будь новый день любимцу счастья в сладость!
Душе моей
Противен он! что прежде было в радость,
То в муку ей.
Что красоты, почти всегда лукавой,
Мне долгий взор?
Обманчив он! знаком с его отравой
Я с давних пор.
Обманчив он! его живая сладость
Душе моей
Страшна теперь! что прежде было в радость
То в муку ей

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Чьи это стихи?

БЛОК
Баратынского…

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
А отчего же вы своих мне не прочтёте?

БЛОК
(опуская глаза)
Ну, можно и свои…
Вхожу я в темные храмы,
Совершаю бедный обряд.
Там жду я Прекрасной Дамы
В мерцаньи красных лампад.
В тени у высокой колонны
Дрожу от скрипа дверей.
А в лицо мне глядит, озаренный,
Только образ, лишь сон о Ней.
О, я привык к этим ризам
Величавой Вечной Жены!
Высоко бегут по карнизам
Улыбки, сказки и сны.
О, Святая, как ласковы свечи,
Как отрадны Твои черты!
Мне не слышны ни вздохи, ни речи,
Но я верю: Милая — Ты.
Вот…

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Красивые стихи…

БЛОК
Они о вас…

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Обо мне?

БЛОК
Да! О вас! Люба, я должен поговорить с вами… Давайте отойдём куда-нибудь.

БЛОК уводит Любовь Дмитриевну в боковую аллею.

НАТ. – ПАРК – ДЕНЬ

Любовь Дмитриевна сидит на скамейке. Взволнованный Блок стоит перед ней.

БЛОК
Мне страшно остаться с вами… На всю жизнь - тем более. Я так иногда боюсь и дрожу при вас незримой. Могу или лишиться рассудка, или самой жизни. Это бывает больше по вечерам и по ночам. Неужели же вы каким-нибудь образом не ощущаете этого? Иногда мне чувствуется близость полного и головокружительного полёта. Это случается по вечерам и по ночам – на улице. Я уже давно, и всё больше дрожу, дрогну. Где же кризис – близко или ещё долго взбираться? Но остаться с вами! С вами! С вами! Люба, мы неслучайно встретились! Сама судьба столкнула нас. Мы должны быть вместе… Согласитесь стать моей… женой!

Блок опускается рядом с Любовью Дмитриевной и, склонив голову, берёт её руку в свои.

Любовь Дмитриевна некоторое время смотрит на Блока, затем проводит рукой по его волосам.

ИНТ. – КОМНАТА БЛОКА – ДЕНЬ

Блок сидит за столом и пишет.

БЛОК
Мой милый и дорогой Серёжа!
Тебе, одному из немногих и под непременной тайной, я решаюсь сообщить самую важную вещь в моей жизни… Я женюсь. Имя моей невесты – Любовь Дмитриевна Менделеева. Срок ещё не определён – и не менее года. Пожалуйста, не сообщай этого никому, даже Борису Николаевичу, не говоря уже о родственниках…

ИНТ. – УСАДЬБА БОБЛОВО – УТРО – 1904

Любовь Дмитриевна, в подвенечном платье, спускается с крыльца. Вслед за нею идёт Менделеев, утирая слёзы.

Блок идёт навстречу Любови Дмитриевне с букетом роз.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Я готова!

БЛОК
Как ты прекрасна…

МЕНДЕЛЕЕВ
Постойте-ка. Дайте перекрещу ещё раз…

Блок и Любовь Дмитриевна склоняют головы. Менделеев осеняет их крестом дрожащей рукой.

МЕНДЕЛЕЕВ
Христос с вами, дети! Христос с вами!

ИНТ. – ЦЕРКОВЬ – ДЕНЬ

Идёт венчание.

Александра Андреевна утирает слёзы.

Менделеева поддерживают под руки.

Блок и Любовь Дмитриевна стоят перед алтарём.

СВЯЩЕННИК
Боже Святый, созданный от персти человека…

Блок рассеянно смотрит по сторонам.

СВЯЩЕННИК
(Блоку шёпотом)
Креститься извольте!

Блок краснеет и спешно крестится.

Священник берёт золотой венец и знаменует им крестообразно жениха.

СВЯЩЕННИК
Венчается раб Божий Александр рабе Божьей Любови… Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Священник протягивает венец Блоку.

Блок пытается взять его пальцами.

СВЯЩЕННИК
Устами приложиться извольте!

Блок, вздрогнув, прикладывается к венцу.

Священник благословляет таким же образом невесту.

СВЯЩЕННИК
Венчается раба Божья Любовь рабу Божью Александру. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Любовь Дмитриевна прикладывается к венцу.

Священник благословляет жениха и невесту иерейским благословением.

СВЯЩЕННИК
Господи, Боже наш, славою и честию венчай я!

НАТ. – УСАДЬБА БОБЛОВО – ДЕНЬ

У крыльца толпятся крестьяне.

К дому подкатывают тройки.

Блок и Любовь Дмитриевна выходят из экипажа и идут к дому. Следом за ними – СОЛОВЬЁВ.

БЛОК
(Соловьёву)
Как, однако, всё превосходно прошло! И священник был особенно хорош!

Блок и Любовь Дмитриевна поднимаются по ступенькам крыльца. Крестьяне и НЯНЯ Любови Дмитриевны осыпают их хмелем.

НЯНЯ
Совет вам да любовь!

НАТ. – МОСКОВСКИЙ ВОКЗАЛ – УТРО

К платформе подходит поезд. Из него выходит Блок и помогает спуститься Любови Дмитриевне.

БЛОК
Ну, вот, мы и в Москве. Какая же она чистая, белая, древняя. Я это чувствую с каждым новым петербургским вывертом Мережковских…

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Носильщик!

НОСИЛЬЩИК подходит.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Возьми наши вещи.

НОСИЛЬЩИК
Слушаю, барыня!

НАТ. – МОСКВА – ДЕНЬ

Блок и Любовь Дмитриевна едут в санях, рассматривая город.

БЛОК
Через несколько дней годовщина смерти Соловьёвых… Бедный Серёжа.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Да… Я полагаю, мы теперь же навестим его?

БЛОК
Конечно. Но сперва мы нанесём визит Борису Николаевичу. Это, Люба, удивительный человек. Я знаю его лишь по переписке, и мне уже давно не терпится познакомиться с ним лично!

ИНТ. – КВАРТИРА БЕЛОГО – ПРИХОЖАЯ – ДЕНЬ

Блок вешает пальто. Любовь Дмитриевна снимает шубу.

Выходит БЕЛЫЙ и, остановившись, смотрит на гостей удивлённо, не произнося ни слова.

Блок мнёт в руках рукавицы, рассматривая Белого.

БЛОК
Борис Николаевич?

БЕЛЫЙ
Александр Александрович?

Блок засовывает рукавицы в карман пальто и обнимает Белого.

БЕЛЫЙ
Ах, что же это я вас в прихожей держу? Пройдёмте скорее в гостиную. С приездом вас! Такие гости…

Белый ведёт гостей в гостиную.

ИНТ. – КВАРТИРА БЕЛОГО – ГОСТИНАЯ – ДЕНЬ

Белый и Блок сидят в кресле. Блок курит. Любовь Дмитриевна сидит в сторонке, наблюдая их.

БЕЛЫЙ
Что же Петербург? Мережковские?

БЛОК
Я давно не видел их… Всё хорошо, но как-то не так… Что Брюсов?

БЕЛЫЙ
О, это удивительный человек! Скептик, не верит ни в Бога, ни в чёрта, ни в последовательность любого мировоззрения, а интересуется лишь ахиллесовыми пятами мировоззрений, чтобы воткнуть в них свою диалектическую рапиру. Духовидцу проповедует материализм, материалисту – мистику. Кажется, он на всех оказывает огромное влияние. Вот, и мы с вами примеры тому…

БЛОК
Пожалуй, что так…

БЕЛЫЙ
Знаете, Александр Александрович, с вами как-то трудно говорить…

БЛОК
(кивая)
Очень трудно!

ИНТ. – ИЗДАТЕЛЬСТВО «ГРИФ» - ПРОСТОРНЫЙ ЗАЛ – ВЕЧЕР

Банкет московских литераторов. Многие, собравшись в небольшие группы, спорят о чём-то.

Любовь Дмитриевна разговаривает с Белым.

Блок на сцене читает стихи.

БЛОК
Брожу в стенах монастыря,
Безрадостный и темный инок.
Чуть брезжит бледная заря,—
Слежу мелькания снежинок.
Ах, ночь длинна, заря бледна
На нашем севере угрюмом.
У занесенного окна
Упорным предаюся думам.
Один и тот же снег — белей
Нетронутой и вечной ризы.
И вечно бледный воск свечей,
И убеленные карнизы.
Мне странен холод здешних стен
И непонятна жизни бедность.
Меня пугает сонный плен
И братии мертвенная бледность.
Заря бледна и ночь долга,
Как ряд заутрень и обеден.
Ах, сам я бледен, как снега,
В упорной думе сердцем беден...

Раздаются аплодисменты и крики «Браво»

Блок сходит со сцены. К нему подходит А.Н.ТОЛСТОЙ.

А.Н.ТОЛСТОЙ
Браво, Александр Александрович… Только я, простите великодушно, признаться, мало понял из того, что вы прочли…

БЛОК
Что же вы не поняли?

А.Н.ТОЛСТОЙ
К примеру, в первом вашем стихотворении… Ну, объясните мне сами, что значит: «Уронила матовые кисти в зеркала»? Что значит?

БЛОК
(со слабой улыбкой)
Уверяю вас, я сам не знаю…

А.Н. Толстой недоумённо пожимает плечами.

БЛОК
Стихи, Алексей Николаевич, - это молитвы… Вдохновенный поэт слагает её в божественном экстазе. И всё, чему он слагает её – в том кроется его настоящий бог… Вот таковы стихи… Таково истинное вдохновение…

А.Н.ТОЛСТОЙ
Любопытно…

БЛОК
А не знаете ли вы, отчего нет Бальмонта?

А.Н.ТОЛСТОЙ
(с усмешкой, таинственно)
Он – в своей полосе…

ИНТ. – ИЗДАТЕЛЬСТВО «ГРИФ» - ПРОСТОРНЫЙ ЗАЛ – ВЕЧЕР

Слышатся громогласные споры. Присутствующие распивают шампанское и иные вина.

Блок, Белый и Любовь Дмитриевна сидят в стороне ото всех.

БЕЛЫЙ
Я, видите ли, обманул надежды московского общества. Сын математика, будущий профессор – и вдруг ушёл к декадентам! Возмутительно!

БЛОК
Мне не нравится понятие – декадентство. Оно означат упадок. А в чём он у нас? В том лишь, что иные, или намеренно, или по отсутствию соответствующих способностей, затемняют смысл своих произведений… От этого произведение становится уж не искусством, а тёмной формулой из не понятных никому терминов…

Посреди зала встаёт опьяневший ТЕОСОФ.

ТЕОСОФ
Шествует, шествует Посвящённый!!!

ЭРТЕЛЬ
(картавя)
Вся Москва объята теургией!

ПРИСЯЖНЫЙ ПОВЕРЕННЫЙ
(тяжело поднимаясь из-за стола)
Господа, стол трясётся!

Блок бледнеет и переглядывается с Любовью Дмитриевной и Белым.

ИНТ. – ИЗДАТЕЛЬСТВО «ГРИФ» - ПРОСТОРНАЯ ЗАЛА – НОЧЬ

Слышатся ожесточённые споры. Кто-то дремлет, опустив голову на стол.

Входит БАЛЬМОНТ, пьяный и грустный, и тотчас направляется к Блоку, Любови Дмитриевне и Белому.

БАЛЬМОНТ
Рад, рад… Очень рад видеть… Представьте же скорее вашу Прекрасную Даму!

БЛОК
Моя супруга, Любовь Дмитриевна!

БАЛЬМОНТ
Супруга? Счастливый вы человек! Стало быть, опоздал я…

Бальмонт целует руки Любови Дмитриевны.

БАЛЬМОНТ
Божественная! Послушайте же… Для вас прочту… Запомните этот момент! Сегодня я последний раз читаю свои стихи!
Хочу быть дерзким, хочу быть смелым,
Из сочных гроздий венки свивать.
Хочу упиться роскошным телом,
Хочу одежды с тебя сорвать!
Хочу я зноя атласной груди,
Мы два желанья в одно сольем.
Уйдите, боги! Уйдите, люди!
Мне сладко с нею побыть вдвоем!
Пусть будет завтра и мрак и холод,
Сегодня сердце отдам лучу.
Я буду счастлив! Я буду молод!
Я буду дерзок! Я так хочу!

КОБЫЛИНСКИЙ подходит.

КОБЫЛИНСКИЙ
(Бальмонту)
Отчего же последний раз?

БАЛЬМОНТ
Оттого, что не люблю больше своих стихов! Да, господа! Не люблю! Сегодня понял…

КОБЫЛИНСКИЙ
По-моему, ты просто пьян!

БАЛЬМОНТ
И что же?! Вино не замутняет во мне ясности мысли. Ты низкий человек: тебе не понять!

КОБЫЛИНСКИЙ
Ну, это уж слишком… Если б ты не был так пьян, я бы потребовал сатисфакции!

Кобылинский уходит.

БАЛЬМОНТ
Оскорбился… Не понял…
(Блоку)
Но вы-то понимаете? Вы в деревне выросли! С народом рядом! Вы должны понять!

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Уже очень поздно… У меня голова разболелась. Извините, Константин Дмитриевич, но нам пора…

БАЛЬМОНТ
Как, божественная?! Вы покидаете меня? Нет-нет! Останьтесь! Александр Александрович, уговорите вашу жену остаться! Я прошу вас! Обоих!
(Любови Дмитриевне)
Хотите встану пред вами на колени?

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Право, не стоит…

БЛОК
Нам, к сожалению, действительно пора. Доброй ночи!

Блок, Любовь Дмитриевна и Белый уходят.

НАТ. – УЛИЦА ЗНАМЕНКА – НОЧЬ

Падает снег. Блок, Любовь Дмитриевна и Белый идут по улице. Белый нервно пинает снег.

БЕЛЫЙ
Ах, как это всё отвратительно! Мерзко! Мерзко! Ужасно… Точно кожу содрали с меня.

Блок берёт Белого под руку.

БЛОК
Всё произошедшее, конечно, неприятно. Но, ей-богу, не стоит того, чтобы так переживать!

БЕЛЫЙ
Но ведь всё это низко, грязно… Недостойно! Мне стыдно за всё, что произошло сегодня. За них стыдно… За себя…

БЛОК
Ну, полно! Вы чересчур близко к сердцу принимаете… Успокойтесь! В мире есть много вещей, которым стоит огорчаться… А это – ерунда. Пьяный Бальмонт, конечно, отвратил от себя… Но, клянусь, у меня так много хорошего останется в воспоминании о Москве, что я долго этим проживу! Не расстраивайтесь и вы.

БЕЛЫЙ
Жаль, что вы уже уезжаете.

БЛОК
Честно говоря, я соскучился по нашей квартире… А более всего по книгам! Правда, слишком не хочу видеть Мережковских… Не хочу слышать пошлых издевательств… Хочется святого, тихого и белого!

БЕЛЫЙ
О, да! Именно! Именно!

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Обещайте, что навестите нас в Петербурге.

БЕЛЫЙ
Всенепременно и с величайшею радостью!

ИНТ. – КВАРТИРА КУБЛИЦКИХ – ГОСТИНАЯ – ДЕНЬ

Блок и Белый, печальный и растерянный, пьют чай.

БЕЛЫЙ
Тот, кто качался и хохотал,
Бессмысленно протягивая руки,
Прижался, задрожал, -
И те, кто прежде безумно кричал,
Услышали плачущие звуки…

Белый сокрушённо качает головой.

БЕЛЫЙ
Ты, Саша, про меня это написал. Заплакавший – я, самозванец, «Орфей», увидавший себя в колпаке Арлекина!

БЛОК
Да что же, наконец, произошло?

БЕЛЫЙ
Это всё Брюсов… Она предпочла его, но продолжает меня мучить. Оба они продолжают! Брюсов мне стихи посвятил, угрожающие: «Вскрикнешь ты от жгучей боли, вдруг повергнутый во мглу». И бумажку со стихами стрелой сложил, мне посылая. Она потом рассказала, что он видел сон: я его-де протыкаю шпагой… Вот так-то, друг мой… Вот так-то… Как ужасно всё это! Как страшно! И тем особенно страшно, что непоправимо. А Брюсов! Брюсов! Этот человек пугает меня… Своей какой-то невероятной силой…

БЛОК
Не понимаю, отчего ты придаёшь ему такое значение. Да, год назад я и сам подпал под его влияние и лишь теперь выкарабкался из-под тяжести его стихов. Но что прошло, то прошло. Половинки понемногу склеиваются, раны залечиваются… Маг ужасен не вечно, а лишь тогда, когда внезапно в разрыве туч появится его очертание. В следующий раз в очертании уже заметишь частности (острую бородку), а потом и пуговицы сюртука, а потом, наконец, начнёшь говорить: А что этот черноволосый господин всё ещё там стоит?

БЕЛЫЙ
(чуть улыбнувшись)
Ах, друг мой, когда ты говоришь, я словно исцеляюсь. От тебя всегда веет таким спокойствием… Гармонией, которой так не хватает мне. Я приехал к тебе совершенно разбитый и растоптанный, а теперь мне легче…

БЛОК
Очень рад это слышать. Но ведь не зря же мы клялись в вечной дружбе: а она состоит как раз в том, чтобы помогать друг другу в трудную минуту.

БЕЛЫЙ
(с чувством)
Наша дружба вечна! Это более, чем дружба! Это – духовное братство!

ИНТ. – РЕСТОРАН – ВЕЧЕР

На сцене поёт романс ярко накрашенная певичка.

За столиками сидят смеющиеся, спорящие люди.

За одним из столиков сидят Блок и Любовь Дмитриевна.

На сцену выходит мрачный КОНФЕРАНСЬЕ.

КОНФЕРАНСЬЕ
Дамы и господа, прошу тишины. Только что стало известно, что на японской мине подорвался броненосец «Петропавловск». Весь экипаж, включая контр-адмирала Макарова, погиб. Великий Князь Кирилл Владимирович остался невредим! Гимн, господа!

Звучит гимн. Все поднимаются.

Блок судорожно хватается за горло.

БЛОК
Господи, Люба… Какой ужас… Это же… Муравейник… расплющенных сжатым воздухом в каютах, сваренных заживо в нижних этажах, закрученных не остановленной машиной…

Блок сжимает ладонями виски и оглядывается кругом.

БЛОК
А они поют…

Любовь Дмитриевна гладит Блока по руке.

ИНТ. – ГОСТИНАЯ МЕРЕЖКОВСКИХ – ДЕНЬ

Гиппиус в белом балахоне, с распущенными волосами лежит на кушетке и курит папироску. Рядом с ней – столик, на котором лакированная коробочка с папиросами.

Мережковский прохаживается взад-вперёд, заложив руки за спину.

Белый сидит кресле.

МЕРЕЖКОВСКИЙ
Видите, видите – я говорил: посмотрите «границ» и потом «цариц - ууу». Неспроста этот хвостик! Это «ууу» - блоковский хаос, радение, отвратительное хлыстовство. А, Зина, каково?!

ГИППИУС
Блок – ужасно не взрослый человек…

МЕРЕЖКОВСКИЙ
Пропал… Не приходит! Сидит бирюком со своим «где-то», «что-то»… Разводит свою декаденщину.

ГИППИУС
Да, да: меттерлинковское косноязычие. «Что-то», «где-то» и «кто-то» вместо открытого лика и имени.

МЕРЕЖКОВСКИЙ
(Белому)
Послушайте, эти ваши сидения у Блоков – болезнь! Безумие!

ГИППИУС
Завивание в пустоту! Уж постыдились бы…

МЕРЕЖКОВСКИЙ
Постыдились бы… Взрослый ведь вы человек; ведь вы деятель, а Прекрасная Дама…

ГИППИУС
Ужас!

МЕРЕЖКОВСКИЙ
Хлыстовщина! Блок разводит декаденщину; а вы, Боря, - с идеями: вам с ним – не путь; вам путь – с нами.

Белый поднимается и раскланивается.

БЕЛЫЙ
Прошу простить, но мне уже пора…

ГИППИУС
Куда?!

БЕЛЫЙ
К Блокам!

ГИППИУС
Опять?!

Белый разводит руками, накидывает шубу и выходит за дверь.

МЕРЕЖКОВСКИЙ
Безумие!

ИНТ. – КВАРТИРА БЛОКА – ГОСТИНАЯ – ВЕЧЕР

Белый и Любовь Дмитриевна стоят посреди гостиной.

БЕЛЫЙ
Люба! Так не может дальше продолжаться! Ведь вы не любите его!

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Неправда, люблю.

БЕЛЫЙ
И он вас не любит! Ваши отношения с ним – ложь, ложь!

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Это – правда.

БЕЛЫЙ
Так разорвите же этот круг! Разорвите! Пора, наконец, сделать выбор! Я люблю вас, люблю безумно, так как вы заслуживаете того! Он никогда не даст вам того, что я! Я сам всё скажу ему! Пусть уйдёт с дороги или столкнёт меня! Я клянусь вам, Люба, я сделаю это! А потом мы уедем в Италию… Скажите «да», скажите!

Входит Блок.

БЛОК
А, Боря! Рад тебя видеть.

БЕЛЫЙ
Здравствуй, Саша!

БЛОК
Ты от Мережковских? Что там?

БЕЛЫЙ
Негодуют на тебя. Жалуются, что ты совсем перестал бывать у них.

БЛОК
Я ужасно устал от слов… Мережковский выдвинул лозунг: «пора перестать говорить – надо делать». И заговорил… И говорит до сих пор! И все говорят! Лучшие слова уже плесневеют. Я жду не дождусь, чтобы люди изобрели способ общения, годный и тогда, когда вырван грешный язык, способный только уродовать мысль… Всё не так!

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Спать хочется!

Любовь Дмитриевна уходит.
 
БЕЛЫЙ
Я думаю, они сердятся оттого, что им уступают все: Бердяев, Карташев, Эрн… А в тебе они натыкаются на камень.

БЛОК
Однако ж, сердить их слишком не стоит. Всё же я люблю их. В ближайшее же время нанесу им визит…

ИНТ. – КОМНАТА БЛОКА – УТРО – 1905

Блок спит в постели.

Раздаётся стук в дверь.

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
(из-за двери)
Саша! Сашура, просыпайся скорее!

Блок, одетый в ночную сорочку, встаёт, подходит к двери и открывает.

БЛОК
Что случилось?

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Ночью командир полка потребовал к себе Франца Феликсовича и других офицеров. А сейчас я вышла на улицу… Кругом народ… Я шла мимо казарм и слышала, как полковник крикнул старшему фельдшеру: «Санитарные повозки взяли?» Сашура, что-то должно случиться сегодня… Что-то серьёзное. Я боюсь.

БЛОК
Подожди. Я сейчас оденусь, и пойдём на улицу вместе…

НАТ. – НАБЕРЕЖНАЯ У САМСОНЬЕВСКОГО МОСТА – ДЕНЬ

У всех переходов через Неву – кавалерийские посты.

Возле горящих костров приплясывают от холода спешившиеся уланы.

Празднично одетые люди ищут свободного прохода.

Рабочий толкует с конным солдатом.

РАБОЧИЙ
Да сойди ты с поста, братец. Ведь мы ж свои! Все мы, что рабочий, что солдат – одинаковые люди!

Блок и Александра Андреевна идут вдоль постов.

Вдалеке слышатся ружейные залпы.

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Господи, что это?!

БЛОК
Не знаю… Я думаю, мама, нам следует вернуться.

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Нет-нет, я должна найти Франца Феликсовича. Он с отрядом гренадёр возле часовни Спасителя. Я пойду туда, а ты возвращайся…

БЛОК
Но не могу же я оставить тебя одну…

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Да часовни рукой подать. Ступай!

Александра Андреевна целует Блока в щёку и уходит.

Блок некоторое время смотрит ей вслед и идёт обратно.

ИНТ. – КВАРТИРА КУБЛИЦКИХ – СТОЛОВАЯ – УТРО

Александра Андреевна, Кублицкий и Белый сидят за столом, накрытым к завтраку. Блок, облачённый в чёрную рубашку, стоит в углу, комкая салфетку.

БЛОК
Нет, это неслыханное что-то! Франц Феликсович, может, вы нам таки объясните, что произошло?!

КУБЛИЦКИЙ
Толпа шла к Зимнему… Государь отдал приказ стрелять.

БЛОК
(швыряя салфетку)
Значит, были расстрелы! Мирные рабочие, безоружные шли к Царю! Тысячи людей, ни в чём не повинных… Женщины, старики… И что же?! Несчастные, поверившие в Царя, расстреляны вашими солдатами! И кровью их залит весь город…

КУБЛИЦКИЙ
Не моими! Бог избавил меня принимать участия в этом постыдном деяние, кое мне отвратительно не менее, чем тебе!

БЛОК
Но ведь и вам могло довестись участвовать! Вы же обороняли мост… А если бы толпа пошла к нему?

КУБЛИЦКИЙ
Я бы не отдал приказа стрелять…

БЛОК
Это вы теперь так говорите! Вы офицер, и исполнили бы приказ!

КУБЛИЦКИЙ
Однако же, мне пора…

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Я провожу тебя.

Кублицкий и Александра Андреевна уходят.

БЕЛЫЙ
Зачем ты так с ним?

Блок закуривает.

БЛОК
Франц Феликсович, Боря, не любит меня… Таки очень…

БЕЛЫЙ
Всё произошедшее ужасно…

БЛОК
Я политики не понимаю… На студенческих сходках подписывался в числе воздержавшихся, но покорных большинству… Не знаю, что из всего этого выйдет…

ИНТ. – АУДТОРИЯ ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА – ДЕНЬ - ВОСПОМИНАНИЕ

Блок стоит перед ПРОФЕССОРОМ.

Входят бунтующие студенты.

СТУДЕНТ
Я требую, прекратить экзамен!

ПРОФЕССОР
Это невозможно.

СТУДЕНТ
Вы прислужник кровавого режима! Долой!

СТУДЕНТЫ
(хором)
Долой! Долой!

Профессор закрывает лицо руками.

СТУДЕНТ
(Блоку)
А вы что же, собираетесь экзаменоваться?

БЛОК
Да…

СТУДЕНТ
Вы подлец!

Студенты уходят.

Профессор утирает глаза платком.

ПРОФЕССОР
Видите, что делается? А вы стишки пишете… И как не стыдно их теперь писать? Ну-с, ответьте-ка мне, что такое рынок?

БЛОК
Сфера сбыта!

ПРОФЕССОР
Ступайте. Пять!

КОНЕЦ ВОСПОМИНАНИЯ

ИНТ. – КВАРТИРА КУБЛИЦКИХ – СТОЛОВАЯ – УТРО

Блок курит в углу. Белый внимательно смотрит на него.

БЛОК
И так, Боря, было всегда… Никогда я не стану ни революционером, ни «строителем жизни», и не потому, чтобы не видел в том или другом смысла, а просто, по природе, качеству и теме душевных переживаний… Душа не принимает. Но теперь мы, все мы – в бунте. Мы испачканы кровью… И я вместе со другими…

ИНТ. – ГОСТИНАЯ МЕРЕЖКОВСКИХ – ВЕЧЕР

Собрание петербургских литераторов. Присутствуют, Гиппиус, Перцов, БЕРДЯЕВ, ЧУЛКОВ, Блок, Белый и др.

Входит РОЗАНОВ в сопровождении Мережковского.

МЕРЕЖКОВСКИЙ
Василий Васильевич, ну, скажите же, кто, по-вашему, Христос?

РОЗАНОВ
(шёпотом, таинственно)
Что ж! Сами догадайтесь! От него ведь пошли все скорби и печали. Значит… дух тьмы…

Мережковский остаётся стоять в недоумении.

Розанов отходит от Мережковского.

Блок замечает Розанова и быстро направляется к нему.

БЛОК
Здравствуйте, Василий Васильевич! Чрезвычайно рад видеть вас!

Блок пожимает руку удивлённому Розанову.

БЛОК
Я лишь недавно прочёл в «Новом Пути» вашу поразительную статью. Такой ещё не читал! Хочу выразить вам своё восхищение!

РОЗАНОВ
Благодарю вас…

Блок отходит.

Гиппиус подходит к Розанову.

РОЗАНОВ
(кивая в сторону Блока)
Надо же… Я как-то, представьте, статью о нём написал, ругательную, насмешливою… И ведь знаю, что он её прочёл… Ведь вот, обругал я его, а он… сам подошёл, как ни в чём не бывало…

Подходит Белый.

ГИППИУС
Позвольте вам представить, Василий Васильевич: Борис Николаевич Бугаев. Андрей Белый.

Розанов внимательно смотрит на Белого.

РОЗАНОВ
(дотрагиваясь рукой до пуговиц пиджака Белого)
Здравствуйте, сударь мой, здравствуйте… А что батюшка-то ваш жив изволит быть?

БЕЛЫЙ
Увы. Батюшка скончался.

Розанов крестится.

РОЗАНОВ
Не забывайте могилки… Не забывайте могилки… Молитесь могилкам… Пора мне, Зинаида Николаевна, пора…

Розанов слегка кланяется Гиппиус и оборачивается, чтобы уйти.

РОЗАНОВ
(оглянувшись, Белому)
Помните же: поклонитесь могилке…

Розанов уходит.

ГИППИУС
Ну, что скажете?

БЕЛЫЙ
Да… А, знаете, «это» ведь страшно…

ГИППИУС
Ужасно!

БЕЛЫЙ
Тут какое-то от «приведите мне Вия»…

ГИППИУС
Тут – плоть: вот уж «плоть»…

БЕЛЫЙ
Да не «плоть» даже, нет. «Плоть» без «ть». «Ть» - окрыление. Только – «пло». Или даже два «п». П-пло!

ГИППИУС
П-пло! Браво, браво!

Белый и Гиппиус смеются.

Гиппиус наклоняется к уху Белого.

ГИППИУС
Вот, вам дружеский совет, Боря – не отступайтесь. Эта женщина создана для вас, а не для него. Эта Прекрасная Дама – ваша! Действуйте же!

ИНТ. – КВАРТИРА КУБЛИЦКИХ – ГОСТИНАЯ – НОЧЬ

Любовь Дмитриевна сидит в кресле.

Блок стоит перед нею.

БЛОК
Раскроется круг и будет мгновение, когда ты, просиявшая, сомкнёшь его уже за мной, и мы останемся в нём вместе, и он уже не разомкнётся для того, чтобы выпустить меня, или впустить третьего, чёрного, бегущего по следам, старающегося сбить с дороги, кричащего всеми голосами двойника-подражателя.

Любовь Дмитриевна резко поднимается с кресла.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Ах, опять мистика! Умоляю тебя, не надо мистики! Не надо!

БЛОК
Что с тобою, Люба?

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Я устала, Саша! Я не могу так больше! Я не хочу быть божеством! Идеалом! Я хочу быть обычной, земной женщиной. Понимаешь?

БЛОК
Плоть вредит духу… Плотские отношения убивают более высокие, духовные! Ведь духовное родство несоизмеримо важнее физической близости… Последняя – астартизм… Сладкая отрава, к которой я не
желаю возвращаться…

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Ты просто не любишь меня! Вот, и всё объяснение!

БЛОК
Это неправда. Просто такие отношения не могут быть длительны… И я неизбежно стану уходить к другим…

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
А я?!

БЛОК
И ты… Но для меня ты всегда будешь единственной. Девой радужных ворот…

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Нет, это невыносимо, невыносимо!

Любовь Дмитриевна убегает из гостиной.

БЛОК
(вслед ей)
Люба!

Слышится, как хлопает входная дверь.

НАТ. – УЛИЦА ПЕТЕРБУРГА – НОЧЬ

По заснеженной мостовой мчатся сани. В них – Любовь Дмитриевна.

ИНТ. – КВАРТИРА БЕЛОГО – ПРИХОЖАЯ – НОЧЬ

Слышится звонок в дверь.

Белый быстро подходит к двери и отпирает.

На пороге стоит Любовь Дмитриевна.

Белый отступает на шаг, поражённый.

БЕЛЫЙ
Люба..?

Любовь Дмитриевна входит в квартиру.

ИНТ. – ОКНО В СПАЛЬНЮ БЕЛОГО – НОЧЬ

Сквозь не задёрнутые шторы видно всё происходящее в комнате.

Любовь Дмитриевна подходит к зеркалу, распускает волосы, которые рассыпаются по плечам.

Белый подходит сзади и, обняв Любовь Дмитриевну, целует её плечи и волосы. Белый что-то говорит ей.

Любовь Дмитриевна вздрагивает, резко отстраняется от Белого и, что-то говоря, простирает вперёд руку, запрещая приближаться к ней.

Белый умоляюще складывает руки и становится на колени.

Любовь Дмитриевна быстро собирает волосы и выбегает из спальной.

Белый вскакивает на ноги и бегом бросается за ней.

ИНТ. – ПАРАДНАЯ – НОЧЬ

Любовь Дмитриевна бежит вниз по лестнице, утирая слёзы.

Белый сбегает за ней.

БЕЛЫЙ
Постой, Люба! Постой!

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Не преследуй меня, Боря! Я остаюсь с Сашей!

Любовь Дмитриевна скрывается.

Белый остаётся стоять на лестнице.

ИНТ. – ШАХМАТОВО – ГОСТИНАЯ – ДЕНЬ

Любовь Дмитриевна сидит у рояля.

Белый стоит напротив, облокотившись на рояль.

БЕЛЫЙ
Я не понимаю тебя, Люба! А как же весь этот ливень писем, в которых ты писала, что любишь меня? Сколько дней! Сколько взрывов сердца, готового выпрыгнуть вон! Кризисов перетерзанного сознания! Ты не можешь так поступить со мною!

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Мы должны расстаться, Боря. Мне нужно понять себя. А для этого нужно, чтобы тебя рядом не было. Моя героиня – Гильда. Она имеет здоровую совесть. И я последую её примеру.

БЕЛЫЙ
Но как же наши клятвы?!

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Забудем их. Наша любовь – вздор. Я теперь поняла, что не любила тебя никогда. Прости меня.

БЕЛЫЙ
Это он? Он заставляет тебя прогнать меня?!

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Ах, если б! Разве ты не знаешь Сашу? Он наблюдает всё происходящее, как какую-то театральную постановку. Точно его и не касается вовсе! Да реши я уйти, он бы пальцем не шевельнул, чтобы меня остановить.

БЕЛЫЙ
И всё-таки ты остаёшься с ним?

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Да!

БЕЛЫЙ
А как же… Италия?

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
(тихо)
Туда ты поедешь один. Отдохнёшь. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон! Поезжай, Боря. К солнцу, к здоровью, искусству! А я буду писать тебе и поддерживать твоё стремление к добру. Так теперь нужно.

БЕЛЫЙ
Это очень жестоко, Люба…
 
НАТ. – ПАРК УСАДЬБЫ ШАХМАТОВО – ДЕНЬ

Блок и Чулков идут по тропинке в сторону дома.
 
БЛОК
Да, Георгий Иванович, ваши статьи, как стрелы – одна за другой – ранят, пролетая, но откуда и куда летят – неизвестно. Многое попадает прямо в сердце. Вы пишите жестоко и справедливо. Самое жестокое теперь – сказать: «социализм – по счастью – перестал быть мечтой». Это главное, что жалит теперь; в таких словах в наше время – полная правда… А это редкость в литературе… Нынче такое время, когда весь табор снимается с места и уходит бродить после долгой остановки… А над местом, где он стоял, кружит вороньё…

Блок и Чулков поднимаются по лестнице.

Из дома доносятся голоса Любови Дмитриевны и Белого.

ЧУЛКОВ
У вас гости, Александр Александрович?

БЛОК
Нет… У меня – нет…

Блок и Чулков входят в дом.

ИНТ. – ШАХМАТОВО – ГОСТИНАЯ – ДЕНЬ

Любовь Дмитриевна сидит у рояля.

Белый стоит у окна.

Входят Блок и Чулков.

БЛОК
Боря? Какими судьбами? Мы тебя не ждали…

Чулков и Белый пожимают друг другу руки.

БЕЛЫЙ
Да вот, заехал проведать. Хотел взглянуть, чем ты здесь занимаешься? В то время, как мы с Серёжей обливаемся кровью от страданий, ты кейфуешь за чашкою чая!

Любовь Дмитриевна бросает гневный взгляд на Белого.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Боря приехал попрощаться с нами.

БЛОК
Попрощаться? Ты что же, уезжаешь?

БЕЛЫЙ
Да… Решил немного постранствовать за границей, отдохнуть от нашего затхлого воздуха…

БЛОК
Надолго ли ты уезжаешь?

БЕЛЫЙ
(быстро взглянув на Любовь Дмитриевну)
Не знаю… Как получится.

БЛОК
Что ж, в добрый путь. Нам будет очень не хватать тебя. Прости, если что не так…

Блок обнимает Белого.

БЛОК
Пиши нам!

БЕЛЫЙ
Непременно!

Белый раскланивается и уходит.

НАТ. – ПАРК УСАДЬБЫ ШАХМАТОВО – ДЕНЬ

Блок и Любовь Дмитриевна приближаются к дому.

Сквозь стеклянную дверь балкона они видят чью-то фигуру в столовой.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Кто это, Саша?

БЛОК
Кажется, Кобылинский…

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Зачем он здесь?

Блок пожимает плечами.

БЛОК
(напряжённо)
Сейчас узнаем.

Блок быстро поднимается по лестнице.

Любовь Дмитриевна следует за ним.

ИНТ. – ШАХМАТОВО – СТОЛОВАЯ – ДЕНЬ

Кобылинский расхаживает по столовой. Входят Блок и Любовь Дмитриевна. Кобылинский подходит к ним, обменивается рукопожатием с Блоком и целует руку Любови Дмитриевне.

БЛОК
Лев Львович, какими судьбами вы в наших краях?

КОБЫЛИНСКИЙ
У меня к вам дело, Александр Александрович!

БЛОК
Я вас слушаю.

Кобылинский косится на Любовь Дмитриевну.

КОБЫЛИНСКИЙ
Я бы предпочёл говорить наедине, если можно.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Прошу вас говорить при мне.

Блок кивает.

БЛОК
У меня нет секретов от жены. Говорите.

КОБЫЛИНСКИЙ
Я прибыл по поручению Бориса Николаевича Бугаева. Он вызывает вас на дуэль!

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Дуэль?!

БЛОК
Лев Львович, к чему тут дуэль, когда поводов нет? Просто Боря ужасно устал.

КОБЫЛИНСКИЙ
Вы отказываетесь?

БЛОК
Разумеется.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Лев Львович, не откажитесь отобедать с нами!

КОБЫЛИНСКИЙ
Я, право, не знаю…

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Но я вас прошу!

БЛОК
Соглашайтесь, Лев Львович!

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Соглашайтесь!

Кобылинский разводит руками.

КОБЫЛИНСКИЙ
Вам, Любовь Дмитриевна, отказать невозможно.

НАТ. – ШАХМАТОВО – ДЕНЬ

Кобылинский садится в коляску. Блок и Любовь Дмитриевна провожают его.

БЛОК
Итак, я полагаю, всё улажено, Лев Львович?

КОБЫЛИНСКИЙ
О, конечно!

БЛОК
Ну, в добрый путь! Передавайте поклон Боре.

Коляска отъезжает.

БЛОК
Водевиль какой-то, в самом деле… Форменный балаган!

ИНТ. – ТЕАТР КОМИССАРЖЕВСКОЙ – ЗРИТЕЛЬНЫЙ ЗАЛ – ДЕНЬ

Зал пуст. Перед сценой стоят Блок и МЕЙЕРХОЛЬД.

МЕЙЕРХОЛЬД
Я так думаю, Александр Александрович. На сцене мы поставим длинный стол, до пола покрытый чёрным сукном. А за ним будут сидеть мистики так, что публика сможет видеть лишь верхнюю часть их фигур!

БЛОК
Мой «Балаганчик» написан кровью растерзанной мечты… Общий тон задуманной вами постановки мне очень нравится… Поверьте, мне нужно быть около театра, нужно, чтобы моя пьеса шла именно у вас; для меня в этом очистительный момент, выход из лирической уединённости…

МЕЙРХОЛЬД
А фигуры мы выкроим из картона! Намалюем мелом одежду их! Руки будут просунуты в круглые отверстия, а головы присоединены к воротничкам! Испугавшись, мистики будут опускать головы, и за столом останутся лишь бюсты без голов и рук!

Мейерхольд довольно потирает руки.

БЛОК
А рыцарю надо бы костюм ему совсем не смешной, но безвозвратно прошедший… А меч его покрылся инеем скорби, влюблённости, сказки – вуалью безвозвратно прошедшего, невоплотимого, но и навеки несказанного…

ИНТ. – ГОСТИНАЯ МЕРЕЖКОВСКИХ – ВЕЧЕР

Гиппиус полулежит на кушетке и курит. Блок сидит напротив в кресле.

ГИППИУС
Итак, теперь у нас есть театр Блока! Довольны ли вы своей пьесой у Комиссаржевской?

Блок вздыхает

БЛОК
Нет, меня оскорбляло…

ГИППИУС
Отчего же?

БЛОК
Не знаю… Впрочем, может, всё дело в моей мнительности. Театр, это нежное чудовище, берёт всего человека, если он призван, грубо выкидывает его, если он не призван. Оно в своих нежных лапах и баюкает и треплет человека, и надо иметь воистину призвание, воистину любовь к театру, чтобы не устать от его нежной грубости…

ИНТ. – ТЕАТР КОМИССАРЖЕВСКОЙ – ЗРИТЕЛЬНЫЙ ЗАЛ – ВЕЧЕР

Зал полон народу.

На сцене происходит финальное действо: ПЬЕРО лежит ничком, затем немного приподнимается.

ПЬЕРО
Куда ты завел? Как угадать?
Ты предал меня коварной судьбе.
Бедняжка Пьеро, довольно лежать,
Пойди, поищи невесту себе.
Ах, как светла - та, что ушла
(Звенящий товарищ ее увел).
Упала она (из картона была).
А я над ней смеяться пришел.
Она лежала ничком и бела.
Ах, наша пляска была весела!
А встать она уж никак не могла.
Она картонной невестой была.
И вот, стою я, бледен лицом,
Но вам надо мной смеяться грешно.
Что делать! Она упала ничком...
Мне очень грустно. А вам смешно?

Пьеро достаёт из кармана дудочку и уныло играет на ней. Занавес опускается.
 
ИНТ. – ГОСТИНАЯ ВЕРЫ ИВАНОВОЙ – ВЕЧЕР

Происходит «бумажный бал» в честь премьеры пьесы Блока. Присутствуют ИВАНОВА, КОМИССАРЖЕВСКАЯ, Мейерхольд, актёры театра, Чулков, Блок и др.

ЧУЛКОВ
(Блоку)
Настоящие событие! Примите мои поздравления!

БЛОК
Не все разделяют ваше мнение… Боря Бугаев недоволен. Считает, что в этой пьесе я высмеял всё, что было у нас святого…

ЧУЛКОВ
Мистикам досталось…

БЛОК
Я устал от мистики. Мистика у нас подменяет религию. Ведь они ничего общего между собою не имеют. Мистика – богема души, религия – стояние на страже… Мистика – союз с миром против людей…

ЧУЛКОВ
Ну, это спорный вопрос и заслуживает отдельного обсуждения.

Мимо проходит ВОЛОХОВА в платье с чёрным шлейфом.

Блок смотрит ей вслед.

Подходит Мейерхольд.

БЛОК
Скажите, Всеволод Эмильевич, кто эта женщина? С чёрным шлейфом?

МЕЙРХОЛЬД
Это наша актриса. Волохова, Наталья Николаевна. Хотите, я вас представлю?

БЛОК
Буду вам признателен.

ИНТ. – КОМНАТА БЛОКА – НОЧЬ

Блок расхаживает по комнате, держа перед глазами исписанный лист бумаги.

БЛОК
(читает)
Вот явилась. Заслонила
Всех нарядных, всех подруг,
И душа моя вступила
В предназначенный ей круг.

И под знойным снежным стоном
Расцвели черты твои.
Только тройка мчит со звоном
В снежно-белом забытьи.

Ты взмахнула бубенцами,
Увлекла меня в поля...
Душишь черными шелками,
Распахнула соболя...

И о той ли вольной воле
Ветер плачет вдоль реки,
И звенят, и гаснут в поле
Бубенцы, да огоньки?

Золотой твой пояс стянут,
Нагло скромен дикий взор!
Пусть мгновенья все обманут,
Канут в пламенный костер!

Так пускай же ветер будет
Петь обманы, петь шелка!
Пусть навек не знают люди,
Как узка твоя рука!

Как за темною вуалью
Мне на миг открылась даль...
Как над белой, снежной далью
Пала темная вуаль...

ИНТ. – «БАШНЯ» ВЯЧ. ИВАНОВА – ВЕЧЕР

Одна из сред Вяч. Иванова. Среди собравшихся – ИВАНОВ, Розанов, Мережковский, ГОФМАН, Бердяев, ЛУНАЧАРСКИЙ, Чулков, ГОРОДЕЦКИЙ, ГУМИЛЁВ…

Блок сидит в дальнем углу, прислонив голову к стене, откинувшись, внимательно слушая, с полуулыбкой.

ИВАНОВ
Соборность – вот, суть русского человека! И наши собрания дают выход этой кровной потребности! Фёдор Михайлович нам всем указал наше существо!

ГОФМАН
Я бы сказал, что это скорее соборный индивидуализм…

ЧУЛКОВ
Мистический анархизм!

ИВАНОВ
Русскому человеку свойственно искание! А ещё более – жертвенность! И на это Фёдор Михайлович указал нам… Мы, поэты, подобны Дионису! Поэт-жрец! Поэт-жертва! И в этом мы все сродни России! Ибо и Россия – жертвует! В каждом поэте – Россия!

ГОРОДЕЦКИЙ
(Блоку)
Скажите же и вы что-нибудь, Александр Александрович! А то вы точно «Бог в Лунапарке» на Парнасе бесноватых!

Слышатся смешки.

БЛОК
Скажу, что всякий писатель, верующий в своё призвание, сопоставляет себя со своей родиной, полагая, что болеет её болезнями, страдает её страданиями, сораспинается с нею… Впрочем, простите. Я говорить не умею. Лучше я прочту вам стихотворение…

ИВАНОВ
Просим-просим!

БЛОК
Королевна жила на высокой горе,
И над башней дымились прозрачные сны облаков.
Темный рыцарь в тяжелой кольчуге шептал о любви на заре,
В те часы, когда Рейн выступал из своих берегов.

Над зелеными рвами текла, розовея, весна.
Непомерность ждала в синевах отдаленной черты.
И влюбленность звала - не дала отойти от окна,
Не смотреть в роковые черты, оторваться от светлой мечты.

"Подними эту розу", - шепнула - и ветер донес
Тишину улетающих лат, бездыханный ответ.
"В синем утреннем небе найдешь Купину расцветающих роз", -
Он шепнул, и сверкнул, и взлетел, и она полетела вослед.

И за облаком плыло и пело мерцание тьмы,
И влюбленность в погоне забыла, забыла свой щит.
И она, окрылясь, полетела из отчей тюрьмы -
На воздушном пути королевна полет свой стремит.

Уж в стремнинах туман, и рога созывают стада,
И заветная мгла протянула плащи и скрестила мечи,
И вечернюю грусть тишиной отражает вода,
И над лесом погасли лучи.

Не смолкает вдали властелинов борьба,
Распри дедов над ширью земель.
Но различна Судьба: здесь - мечтанье раба,
Там - воздушной Влюбленности хмель.

И в воздушный покров улетела на зов
Навсегда... О, Влюбленность! Ты строже Судьбы!
Повелительней древних законов отцов!
Слаще звука военной трубы!

ИНТ. – ТЕАТР КОМИССАРЖЕВСКОЙ – ЗРИТЕЛЬНЫЙ ЗАЛ – УТРО

Вся труппа сидит на зрительских местах.

В первом ряду сидит Мейерхольд.

Комиссаржевская поднимается на сцену и начинает читать по бумаге.

КОМИССАРЖЕВСКАЯ
За последние дни, Всеволод Эмильевич, я много думала и пришла к глубокому убеждению, что мы с вами разно смотрим на театр, и того, чего ищете вы, не ищу я. Путь, ведущий к театру кукол, не мой. К моему глубокому сожалению, мне это открылось вполне только за последние дни, после долгих дум. Идти далее вместе мы не можем. Поэтому я больше не могу считать вас моим сотрудником…

Мейерхольд поднимается и выходит из зала.

НАТ. – НАБЕРЕЖНАЯ НЕВЫ – НОЧЬ

Происходящее видно как будто издалека.

Падает снег.

Блок прохаживается по набережной.

Появляется Волохова.

Блок спешит ей навстречу.

Блок целует руки Волоховой.

Блок и Волохова говорят о чём-то.

Появляется извозчик. Блок останавливает его.

Блок помогает Волоховой сесть в сани, садится следом и делает знак извозчику трогать.

Сани несутся вперёд, поднимая снежную пыль позади себя…

ИНТ. – «БАШНЯ» ВЯЧ. ИВАНОВА – НОЧЬ

Собравшиеся – вся петербургская интеллигенция: Розанов, Иванов, Городецкий, Блок, Белый, Гумилёв (недвижимо и невозмутимо сидит в кресле) и др.

БЛОК
И взвился костер высокий
Над распятым на кресте.
Равнодушны, снежнооки,
Ходят ночи в высоте.

Молодые ходят ночи,
Сестры - пряхи снежных зим,
И глядят, открывши очи,
Завивают белый дым.

И крылатыми очами
Нежно смотрит высота.
Вейся, легкий, вейся, пламень,
Увивайся вкруг креста!

В снежной маске, рыцарь милый,
В снежной маске ты гори!
Я ль не пела, не любила,
Поцелуев не дарила
От зари и до зари?

Будь и ты моей любовью,
Милый рыцарь, я стройна,
Милый рыцарь, снежной кровью
Я была тебе верна.

Я была верна три ночи,
Завивалась и звала,
Я дала глядеть мне в очи,
Крылья легкие дала...

Так гори, и яр и светел,
Я же - легкою рукой
Размету твой легкий пепел
По равнине снеговой.

Блок наклоняет голову, окончив.

БЛОК
Вот…

Раздаются крики «Браво».

Иванов подходит к Гумилёву.

ИВАНОВ
Вот, Николай Степанович, разве же не чудесно? А вы символистов браните…

ГУМИЛЁВ
Я считаю, что в поэзии должно быть меньше символов и больше предметности. Поэзия должна быть точна, остра и понятна.

ИВАНОВ
Вы бы лучше вместо того, чтобы отвергать символистов, своё направление изобрели! Да-с!
(Белому)
Голубчик, вот, вы хотя бы придумайте платформу Николаю Степановичу.

БЕЛЫЙ
Адамизм…

ИВАНОВ
Неплохо… Но Николай Степанович говорил об остроте… Акме…
(Гумилёву)
А будьте-ка вы акмеистом!

ГУМИЛЁВ
Вот и прекрасно: пусть будет – «акмеизм»…

НАТ. – УЛИЦА ПЕТЕРБУРГА – НОЧЬ

Мчатся сани. Блок сидит в них, прикрыв глаза.

БЛОК
(голос за кадром)
В снежной пене — предзакатная —
Ты встаешь за мной вдали,
Там, где в дали невозвратные
Повернули корабли.

Не видать ни мачт, ни паруса,
Что манил от снежных мест,
И на дальнем храме безрадостно
Догорел последний крест.

И на этот путь оснеженный
Если встанешь — не сойдешь.
И душою безнадежной
Безотзывное поймешь.

Ты услышишь с белой пристани
Отдаленные рога.
Ты поймешь растущий издали
Зов закованной в снега.

ИНТ. – ШАХМАТОВО – ГОСТИНАЯ – ВЕЧЕР

Александра Андреевна сидит в кресле.

Блок стоит возле камина.

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Я рада, что ты приехал… Что Петербург?

БЛОК
Кричат, что я первый в России поэт… Жить там становится всё трудней – очень холодно. Бессмысленное прожигание больших денег и полная пустота кругом: точно все люди разлюбили и покинули меня, а впрочем, вероятно, и не любили никогда…

Блок прохаживается по комнате.

БЛОК
Люди с душой не приходят… А приходят лишь по делам. Чужие, несносные. И есть только мы трое – так странно относящиеся друг к другу. И тесно!

Блок подходит к Александре Андреевне сзади и обнимает её за плечи.

БЛОК
Я думаю, что, если бы ты была в этом городе, то присоединила бы к этим трём тоскам свою, четвёртую. Все мы тоскуем по-разному. У меня ни к чему нет сил – так холодно. Тем двум – женщинам с ищущими душами, очень разным, но в чём-то неимоверно похожим – тоже страшно холодно…

НАТ. – РАБОЧИЙ КВАРТАЛ ПЕТЕРБУРГА – НОЧЬ - 1907

Блок и Городецкий идут по тёмной улице. Изредка навстречу им попадаются обитатели рабочего квартала.

Городецкий спотыкается.

ГОРОДЕЦКИЙ
Чёрт побери, темень какая – хоть глаз выколи. Нет, скажите-ка мне, что за блажь нашла на вас – избрать для прогулки столь своеобразное место?

БЛОК
А то, что мы, интеллигенция, любим говорить о народе, а ведь в глаза его не видели…

Из подворотни выглядывает человек и тотчас скрывается обратно.

БЛОК
Умствуем, кривляемся, иронизируем… А, понимаете ли, что такое эта самая ирония? Зараза! Которой мы все заражены… Она проявляется в приступах изнурительного смеха, который начинается с дьявольски-издевательской, провокаторской улыбки, а кончается – буйством и кощунством! Наша ирония – это безмерная влюблённость, которая для нас самих искажает лики наших икон, чернит сияние ризы наших святынь… Мы иронизируем! На улице…

Блок показывает рукой кругом себя.

БЛОК
(продолжая)
…ветер, проститутки мёрзнут, люди голодают, их вешают; а в стране – «реакция»; а в России жить трудно, холодно и мерзко. Да хоть бы все эти болтуны в лоск исхудали от своих исканий, никому на свете, кроме «утончённых натур», ненужных, - ничего в России бы не убавилось и не прибавилось!

Городецкий берёт Блока под руку.

ГОРОДЕЦКИЙ
Однако же, уже скоро утро. Я думаю, нам лучше вернуться…

БЛОК
А самое печальное, что, ничего хорошего от России я не ожидая и опасаясь всяческого хамства с её стороны, я не смог бы жить нигде более… Родина, подобно лицу матери, никогда не испугает ребёнка…

ИНТ. – КВАРТИРА БЛОКА – ГОСТИНАЯ – ДЕНЬ

Чулков сидит в кресле.

Блок курит, стоя в углу.

БЛОК
От «мистического анархизма» я отказываюсь решительно. Зачем вы мне его приписываете? Не нужно клеить мне ярлыки. Я не мистический реалист, не соборный индивидуалист… И не хочу, чтобы меня куда-то тянули. Я, прежде всего, хочу быть сам по себе!

ЧУЛКОВ
Не понимаю, отчего вы так упорствуете? Я, признаться, и сам грешу иногда мистическим анархизмом…

БЛОК
Не хочу, чтобы мне приписывали то, что мне не свойственно.

ЧУЛКОВ
А сами вы, между тем, приписали нашей интеллигенции индивидуализм, эстетизм и отчаяние – темы, ненавистные ей! Декадентство, полярное по отношению к ней!

БЛОК
Ненавидя, исповедуют… Зачем, вообще, понадобилось делить поэтов? Зачем эти постоянные расколы? Игры наименований? Хотим оглушить себя? Ненавидим православную чёрную сотню, придумываем про раскольников «рационализм», «толстовство»… Лишь бы не слышать! А стихия идёт. Какой огонь брызнет из-под этой коры – губительный или спасительный? И будем ли мы иметь право сказать, что он губителен, если он погубит лишь нас, интеллигенцию?

Блок подходит к книжному шкафу и берёт оттуда томик Баратынского.

БЛОК
Оставим это… Вот, хотите я отмечу вам мои любимые стихи Баратынского?

ЧУЛКОВ
Буду признателен…

Блок отмечает закладками нужные страницы, открывает одну их них.

БЛОК
Вот, послушайте.
Наслаждайтесь: все проходит!
То благой, то строгий к нам,
Своенравно рок приводит
Нас к утехам и к бедам.
Чужд он долгого пристрастья:
Вы, чья жизнь полна красы
На лету ловите счастья
Ненадежные часы.
Не ропщите: все проходит,
И ко счастью иногда
Неожиданно приводит
Нас суровая беда.
И веселью и печали
На изменчивой земле
Боги праведные дали
Одинакие криле.

ИНТ. – РЕДАКЦИЯ «РУССКАЯ МЫСЛЬ» - КАБИНЕТ РЕДАКТОРА – ДЕНЬ

СТРУВЕ сидит за письменным столом.

Входит Мережковский.

Струве поднимается с места и пожимает Мережковскому руку.

СТРУВЕ
Должен сразу же заявить вам, Дмитрий Сергеевич, что я не могу опубликовать у себя доклад Блока!

МЕРЕЖКОВСКИЙ
Отчего же?

СТРУВЕ
Да разве вы не понимаете?! Ведь это же возмутительно, что он пишет! Возмутительно!

МЕРЕЖКОВСКИЙ
Не могу с вами согласиться… «Интеллигенция и народ» - по-моему вещица весьма стоящая. Многие мысли, высказанные в ней, мне близки.

СТРУВЕ
Странно слышать такие слова от вас. Однако же, я отказываюсь печатать этот доклад.

МЕРЕЖКОВСКИЙ
В таком случае, не знаю, будет ли возможной наша дальнейшая совместная работа. Вы категорически отказываетесь?

СТРУВЕ
Категорически! Я, как редактор, не имею права пропустить такой наивной статьи только что проснувшегося человека!

МЕРЕЖКОВСКИЙ
Тогда позвольте откланяться.

Мережковский уходит.

Струве опускается за стол и раздражённо комкает лист бумаги.

ИНТ. – НЕБОЛЬШАЯ АУДИТОРИЯ – ДЕНЬ

Публика интеллигентного вида. Нарядно одетые дамы и барышни. Студенты. Все слушают Блока.

Блок стоит перед публикой и читает по бумаге.

БЛОК
В то время, как литература наша вступает в период «комментариев» (или проще: количество критических разговоров несравненно превышает количество литературных произведений), в то время, как мы в интеллигентских статьях ежедневно меняем свои мнения и воззрения и болтаем, - в России растёт одно грозное и огромное явление. Корни его – не в одном «императорским периоде», на котором все мы, начиная с Достоевского, помешались, а в веках гораздо ранних. Явление это – «сектантство», как мы привыкли называть его; все мы привыкли называть, надо всем ставить кавычки; отбросьте кавычки, раскройте смысл, докопайтесь до корня. И выйдет, что слово это мы, как сотни других слов, произносим для собственного успокоения; его коренной смысл – широк, грозен, слово это – пламенное слово!

ИНТ. – НЕБОЛЬШАЯ АУДИТОРИЯ – ДЕНЬ

Публика толпится у входа.

ПОЖИЛОЙ ГОСПОДИН
Ах, это прямо уж не доклад, а стихи!

ПРОФЕССОР
Господин Блок своими последними выступлениями опозорил имя глубокоуважаемого родителя, коего я имею часть быть учеником!

ДЕВУШКА
Зачем стрелять из пушек по воробьям? Это такие миленькие серенькие птички. Чирикают и никому не мешают.

ИНТ. – ГОСТИННАЯ МЕРЕЖКОВСКИХ – ВЕЧЕР

Гиппиус полулежит на кушетке, крутя в руке лорнет.

Блок сидит перед ней.

ГИППИУС
(грустно)
Вот, пришлось нам с Дмитрием Сергеевичем уйти из «Русской Мысли»…

БЛОК
Вам нужен свой журнал.

ГИППИУС
Возможно. Но поговорим лучше о вас. Ваша последняя драма очень хороша. Только… Только ведь это не Фаина у вас. «Года проходят мимо, предчувствую: изменишь облик ты». Ведь это – Россия!

БЛОК
Да, Россия. Может быть, Россия. В последнее время она стоит передо мной – эта тема. Моя тема! Тема России. Вот, послушайте: Река раскинулась. Течет, грустит лениво
И моет берега.
Над скудной глиной желтого обрыва
В степи грустят стога.
О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь - стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь.
Наш путь - степной, наш путь - в тоске безбрежной -
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы - ночной и зарубежной -
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь...
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль...
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль...
И нет конца! Мелькают версты, кручи...
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь...
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!

НАТ. – УЛИЦА ПЕТЕРБУГА – НОЧЬ

Блок идёт сквозь туман.

На углу мёрзнет ПРОСТИТУТКА.

Блок останавливается напротив неё и манит к себе рукой.

Проститутка подходит.

Блок знаком показывает ей идти за ним и идёт вперёд.

Проститутка идёт следом.

ИНТ. – ДОМ СВИДАНИЙ – КОМНАТА – НОЧЬ

Блок и проститутка входят.

ПРОСТИТУТКА
Я совсем продрогла. Угостите чаем, господин хороший!

БЛОК
Конечно. Сейчас.

Блок уходит.

Проститутка садится на диван и засыпает.

ИНТ. – ДОМ СВИДАНИЙ - КОМНАТА – НОЧЬ

Проститутка спит, сидя на диване.

Блок сидит напротив неё в кресле и внимательно разглядывает её.

Проститутка открывает глаза.

ПРОСТИТУТКА
Ах, извините! Сейчас я разденусь.

Блок предостерегающе поднимает руку.

БЛОК
Не надо, не беспокойтесь!

Блок садится на диван, сажает проститутку к себе на колени и гладит её волосы.

БЛОК
(улыбаясь)
Ну, подремлите ещё.

Проститутка опускает голову на плечо Блоку и засыпает.

Блок откидывает голову на спинку дивана и закрывает глаза.

ИНТ. – КВАРТИРА БЛОКА – ГОСТИНАЯ – ВЕЧЕР – ВОСПОМИНАНИЕ

Любовь Дмитриевна быстро входит. Блок входит следом.

БЛОК
Люба, я ведь не требую от тебя ничего! Я прошу лишь чуткости!

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Что я ещё сделала не так?

БЛОК
Зачем ты всё время ссоришься с мамой? Ты довела её до болезни! Ты отталкиваешь от меня самых близких людей! Создаёшь невыносимую сложность в наших отношениях… Ты измучила меня!

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Что ж отлично! Я больше не буду мучить тебя! Я уезжаю!

БЛОК
Куда?

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
На гастроли с труппой Мейерхольда.

БЛОК
Почему ты ничего мне об этом не говорила?

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Вот, говорю.

Блок садится в кресло и опускает голову.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Ты ничего не хочешь сказать мне?

БЛОК
(поднимая голову)
Только то, что несмотря ни на что я люблю тебя. И расставаться с тобой мне очень больно!

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Прости меня, Саша.

БЛОК
Это ты меня прости…

КОНЕЦ ВОСПОМИНАНИЯ

ИНТ. – ДОМ СВИДАНИЙ – КОМНАТА – УТРО

Блок сидит на диване. Проститутка спит у него на коленях.

Блок осторожно трогает её за плечо.

Проститутка просыпается и в недоумении поднимается.

БЛОК
(вставая)
Ну, прощайте, мне надо идти…

Блок кладёт на стол 25 рублей.

ПРОСТИТУТКА
Нет-нет… Постойте, как же это? Ведь я же ничего… За что же? Вы извините…

Блок тихо смеётся, пожимает проститутке руку, целует её в щёку и уходит.

В комнату осторожно заглядывает СЛУГА, держа в руках журнал.

СЛУГА
Знаешь, кто с тобой был? Блок, поэт, - смотри!

Слуга показывает проститутке портрет Блока в журнале.

ПРОСТИТУТКА
Он… Боже мой, как глупо вышло!

ИНТ. – КВАРТИРА БЛОКА – ГОСТИНАЯ – ДЕНЬ

Александра Андреевна сидит в кресле и читает газету.

Блок, облачённый в халат, усталый, входит.

БЛОК
Ещё один пропащий день… Голова болит…

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Ты бы не пил больше, Сашура.

БЛОК
Я понимаю… Я живу скверно, не по-людски. Ты права, мама: не пить лучше, конечно. Но иногда находит такая тоска, что от неё пьёшь… С Мережковскими рассорился… Отписки им меня изнервили невероятно. А Дмитрий Сергеевич лучше б и не писал вовсе… Письмо христианское, елейное… И мёртво по существу! Несчастны мы все, что наша родная земля приготовила нам такую почву – для злобы и ссоры друг с другом. Живём за китайскими стенами, полупрезирая друг друга…

Блок становится на колени подле Александры Андреевны и опускает голову ей на колени.

БЛОК
Я устал, мама… Всё пусто и чуждо кругом. А по ночам страшно, тревожно и тяжело до слёз…

Александра Андреевна гладит Блока по голове.

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Надо молиться, Саша. Постоянно. Громко. Иного спасения нет, кроме молитвы… Молитва исцеляет душу.

НАТ. – УЛИЦА ПЕТЕРБУРГА – НОЧЬ

Блок идёт по улице.

Неподалёку крадётся ОБОРВАНЕЦ, озираясь и наклоняясь к земле.

Блок останавливается.

Оборванец припадает к выбоине, поднимает крышку сточной ямы делает несколько глотков, утирается и идёт дальше.

Блок опускает голову.

БЛОК
Человек…

НАТ. – УЛИЦА ПЕТЕРБУРГА – НОЧЬ

Блок и Любовь Дмитриевна едут в коляске.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Саша, я должна сообщить тебе ужасную вещь…

БЛОК
Что случилось?

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Я… беременна… От Дагоберта… Он актёр нашей труппы. Я писала тебе о нём из Могилёва.

БЛОК
Я помню.

Любовь Дмитриевна утирает слёзы.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Ах, боже мой, Саша, как это всё ужасно! Ужасно и непоправимо!

БЛОК
Что именно ужасно?

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Всё, всё ужасно! Я совсем не готова к этому теперь! Мне не нужен ребёнок…

БЛОК
Успокойся, Люба. Всё будет хорошо. К твоему ребёнку я буду относится, как к родному.

Любовь Дмитриевна несколько мгновений смотрит на Блока.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Прости меня, Саша…

БЛОК
Не надо. Не говори больше ничего, прошу тебя…

ИНТ. – КОНДИТЕРСКАЯ – ДЕНЬ

ЗАЙЦЕВ и СУХОТИН стоят у прилавка.

За прилавком скучает ПРОДАВЩИЦА.

Входит Блок, осунувшийся, с потемневшим лицом.

Блок пожимает руки Зайцеву и Сухотину.

ЗАЙЦЕВ
А у вас, я слышал, несчастье?

Блок прикусывает губу, быстро отворачивается и оглядывает прилавок.

БЛОК
(продавщице)
Вы мне дайте что-нибудь позанятнее… Пастила, шоколад Миньон…

Продавщица протягивает Блоку коробку.

Блок расплачивается, берёт коробку и, сухо раскланявшись с Сухотиным и Зайцевым, уходит.

СУХОТИН
(Зайцеву)
О каком несчастье вы говорили?

ЗАЙЦЕВ
У Блока умер ребёнок!

ИНТ. – КАФЕ – ДЕНЬ

Блок и Чулков сидят за столом и пьют вино.

БЛОК
Даже напиться до крайнего свинства не получается… Поверите ли, Георгий Иванович, никогда ещё не переживал такой тёмной полосы в жизни, как в последние месяцы – убийственного опустошения. Мы с Любой разладились почти одинаково. Всё и все опостылели. Теперь, впрочем, кажется, полегчало. Надеюсь, мы скоро уедем…

ЧУЛКОВ
Куда же?

БЛОК
В Италию…

Блок мрачно смотрит в бокал.

БЛОК
А вот у поэта - всемирный запой,
И мало ему конституций!
Пускай я умру под забором, как пес,
Пусть жизнь меня в землю втоптала,-
Я верю: то бог меня снегом занес,
То вьюга меня целовала!

Блок встряхивает головой и выпивает бокал.

БЛОК
Тошно-то как, Георгий Иванович…

НАТ. – ВЕНЕЦИЯ – ДЕНЬ

Гондола причаливает к берегу.

Блок спускается в неё и помогает сесть Любови Дмитриевне.

Гондола отчаливает и плывёт по каналу.

БЛОК
Мы здесь всего ничего, а я уже очень многое воспринял. И Венеция для меня – совершенно свой город. Обычаи, церкви, галереи, каналы – свои! Точно я здесь очень-очень давно…

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Да, Саша, здесь чудесно. Так много света, солнца, жизни! Италия точно создана для исцеления душ… И в людях столько беззаботности, веселья! Совсем не как у нас.

БЛОК
Да! И я просто наслаждаюсь тем, что здесь нет, наконец, русских газет, Союза русского народа, Милюкова… А повсюду – Дант, Петрарка, Рескин, Беллини… Всякий русский художник имеет право хоть на несколько лет заткнуть себе уши от всего русского и увидеть свою другую родину – Европу, и Италию особенно. Ты права, Люба, её воздух целебен…

Блок улыбается.

БЛОК
Слабеет жизни гул упорный.
Уходит вспять прилив забот.
И некий ветр сквозь бархат чёрный
О жизни будущей поёт…

Гондола скрывается под мостом.

ИНТ. – КУПЕ ПОЕЗДА – ДЕНЬ

Любовь Дмитриевна читает.

Блок смотрит в окно.

БЛОК
Скоро мы будем в Германии. Я всегда чувствовал её красоту, родственность, высокий лиризм! Мне теперь совершенно ясно, что половина усталости и апатии происходила оттого, что в Италии нельзя жить. Это самая нелирическая страна – жизни нет, есть только искусство и древность. И потому, выйдя из церкви и музея, чувствуешь себя среди какого-то нелепого варварства. Итальянцы – не люди, а крикливые, неприятные зверушки.

Любовь Дмитриевна поднимает голову от книги и пристально смотрит на Блока.

БЛОК
Что с тобой, Люба?

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Ничего. Продолжай, пожалуйста.

БЛОК
А хотел сказать лишь, что родина готики – только Германия, страна, наиболее близкая России, вечный упрёк ей. О, если бы немцы взяли Россию под свою опеку! От этого только стало бы легче дышать, и не было бы больше позорной жизни…

ИНТ. – ГЕРМАНИЯ - ГОСТИННИЧНЫЙ НОМЕР – УТРО

Любовь Дмитриевна сидит перед зеркалом и расчёсывает волосы.

Входит Блок, держа в руках письмо.

БЛОК
Люба, у нас несчастье… Кажется, умирает отец. Вот, письмо Спекторского. Он пишет, что отец безнадёжно болен. Чахотка и сердечная болезнь с отёком ног. Он в больнице и, судя по всему, не проживет и нескольких недель.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Что ты собираешься делать?

БЛОК
Я не знаю. С одной стороны, мне следовало бы теперь же отправиться в Варшаву… Но, может быть, ему это будет неприятно? И потом, от отца скрывают безнадёжность его положения, а мой приезд неизбежно скажет ему об этом… Он очень мнителен. Поеду для начала в Петербург. Узнаю всё, а там уж и решу…

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
А я?

БЛОК
А ты оставайся. Отдыхай, веселись. Тебе нет никакой необходимости ехать…

НАТ. – ВАРШАВА - КЛАДБИЩЕ – УТРО

Завершаются пышные похороны Александра Львовича.

Рядом с Блоком стоит ВДОВА, его СЕСТРА и брат.

Вдова утирает слёзы.

Блок пожимает руку сестре.

БРАТ
(Блоку)
Давно мы не виделись… Жаль, что встречаемся при столь прискорбных обстоятельствах. Дядя был сложный, но интересный человек.

БЛОК
Я почти не знал его. Только теперь из рассказов о нём для меня выясняется внутреннее обличие отца – во многом совсем по-новому. Он, кажется, был очень одинок?

БРАТ
Очень.

Сестра всхлипывает.

Блок успокаивающе гладит её по плечу.

БЛОК
Вот, знакомлюсь с сестрой…

НАТ. – ВАРШАВА – НОЧЬ

Блок идёт по улице, оглядываясь кругом.

БЛОК
(голос за кадром)
Дворяне - все родня друг другу,
И приучили их века
Глядеть в лицо другому кругу
Всегда немного свысока.
Но власть тихонько ускользала
Из их изящных белых рук,
И записались в либералы
Честнейшие из царских слуг,
А всё в брезгливости природной
Меж волей царской и народной
Они испытывали боль
Нередко от обеих воль.
Всё это может показаться
Смешным и устарелым нам,
Но, право, может только хам
Над русской жизнью издеваться.
Она всегда - меж двух огней.
Не всякий может стать героем,
И люди лучшие - не скроем -
Бессильны часто перед ней,
Так неожиданно сурова
И вечных перемен полна;
Как вешняя река, она
Внезапно тронуться готова,
На льдины льдины громоздить
И на пути своем крушить
Виновных, как и невиновных,
И нечиновных, как чиновных...

НАТ. – ШАХМАТОВО – ДЕНЬ

Александра Андреевна выходит из дома.

Навстречу ей по лестнице взбегает Соловьёв.

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Здравствуй, Серёжа! Хорошо, что ты приехал! Саша, как видишь, перестроил весь дом, а теперь очень скучает. Сегодня мы говорили: хоть бы страховой агент приехал!

Соловьёв целует руку Александре Андреевне.

Блок выходит из дома и бросается обнимать Соловьёва.

БЛОК
Приехал всё-таки! Как же я рад видеть тебя!

СОЛОВЬЁВ
Говорят, что ты трудишься здесь, не покладая рук?

БЛОК
Ах, ерунда. Развлекаюсь тем, что рублю дрова… И перечитываю Пушкина. Теперь я понимаю – его тоже всю жизнь рвало от скуки. И этим он близок мне.

Александра Андреевна уходит в дом.

БЛОК
Прогуляемся немного?

СОЛОВЬЁВ
Я не возражаю. А что Любовь Дмитриевна?

БЛОК
На гастролях…

НАТ. – ШАХМАТОВО – ПАРК – ДЕНЬ

Блок и Соловьёв идут по аллее.

СОЛОВЬЁВ
Ну, что Европа?

БЛОК
Европейская жизнь так же мерзка, как и русская, вообще – вся жизнь людей во всём мире есть, по-моему, какая-то чудовищная грязная лужа. Люди мне отвратительны, а вся жизнь – ужасна. Мне хотелось бы очень тихо пожить и подумать – вне городов, кинематографов, ресторанов, итальянцев и немцев. Всё это – одна сплошная помойная яма.

СОЛОВЬЁВ
Просто ты теперь в дурном расположении духа, и оттого сердишься на весь свет!

БЛОК
Возможно… Ах, Серёжа, до чего же страшная, тягостная вещь – талант! Может, только гений говорит правду. И только правда, как бы не была тяжела, на деле – легка? Правду, исчезнувшую из русской жизни, возвращать – наше дело…
 
ИНТ. – МОСКВА – УБОГИЙ РЕСТОРАНЧИК – ВЕЧЕР

Блок одиноко сидит за столиком.

Входит Белый и тотчас направляется к Блоку.

Белый пожимает Блоку руку и садится напротив.

БЕЛЫЙ
Что с тобой происходит, Саша?

БЛОК
А что?

БЕЛЫЙ
О тебе ходят чудовищные слухи. Будто ты пьёшь, мрачен, сторонишься людей! И бог знает, что ещё!

БЛОК
Это, Боря, и так, и не так… Тут ведь были другие причины. Я, видишь ли, болен был… Сначала не могли разобрать, что со мной. Подозревали всякое… Потом оказалось, что нервы… Видишь, это совсем ведь не то, что тебе обо мне говорили…

Блок отворачивает голову в сторону и слегка улыбается.

БЛОК
Да, я – пью… И да, - я увлекаюсь: многими…

Блок подносит к губам стакан вина и делает несколько глотков.

БЛОК
Езжу в варьете, к цыганам… У цыган весело! Цыганка поёт о множестве миров, говорит мне странные, необыкновенные вещи, сверкает длинными пальцами, а под утро обращается кровавой зарёй… Цыганщина, Боря, - это одна из русских душевных стихий… Вспомни Пушкина… Вот, из этого рассказа можешь заключить, что за жизнь я веду… Но, скажи мне, можно ли себя очищать и блюсти, когда вот кругом – погибают: когда – вот какое кругом…

Граммофон начинает играть марш.

БЛОК
А что же у тебя?

БЕЛЫЙ
Уезжаем с Асею за границу.

БЛОК
Когда же теперь встретимся?

Белый пожимает плечами.

Блок залпом допивает вино.

НАТ. – УЛИЦА МОСКВЫ – ВЕЧЕР

С неба сыплет изморось. Тускло мерцают фонари.

Блок и Белый выходят из ресторана.

Блок пожимает Белому руку, надевает широкополую шляпу и идёт по улице. Белый смотрит вслед ему.

Снуют прохожие с зонтами. Блок почти теряется среди них.

Блок оборачивается, поднимает руку в коричневой перчатке и машет Белому.

ИНТ. – ПЕТЕРБУРГ – ТРАМВАЙ – ДЕНЬ

Блок и ЧУКОВСКИЙ сидят в углу трамвая.

БЛОК
Знаете ли, что меня особенно тяготит, Корней Иванович?

ЧУКОВСКИЙ
Что же?

БЛОК
То, что люди перестали быть людьми. Я даже закрываю глаза, чтобы не видеть этих обезьян…

ЧУКОВСКИЙ
Разве они обезьяны?

БЛОК
А вы разве не знаете этого?

Трамвай останавливается.

Блок пожимает Чуковскому руку и идёт к выходу.

У выхода сидят ЖЕНЩИНА, прячущая лицо в платок и двое ПОЖИЛЫХ МУЖЧИН. Все трое хохочут.

ЖЕНЩИНА
Ишь… какой… Верно, артист…

Блок резко оборачивается.

БЛОК
(сквозь зубы)
Пьяны вы, что ли?!

Женщина нагло смотрит на Блока.

Блок выходит из трамвая.

Женщина и пожилые мужчины хохочут ему вслед.

ИНТ. – ВАРЬЕТЕ – НОЧЬ

На эстраде кривляются безголосые певички.

За столиком у эстрады сидят Блок, ПЯСТ и ПИСАТЕЛЬ.

Мимо проходит БАРЫШНЯ.

Пяст останавливает её за руку.

ПЯСТ
Окажите любезность одиноким господам. Посидите с нами!

Барышня охотно садится рядом.

ПЯСТ
Ну, расскажите о своём житье-бытье!

БАРЫШНЯ
Чего ж рассказывать? Окончила гимназию, а теперь тут, стало быть, работаю. Я уж лучше про вас расскажу!

ПЯСТ
Ну-ка!

Барышня поворачивается к Блоку и пристально смотрит на него.

БАРЫШНЯ
Вот, вы, сдаётся, так живёте, сами по себе, со своего капитала… Рантье, быть может.

Блок улыбается.

Пяст и писатель смеются.

ПЯСТ
Ну, прямо Шерлок Холмс в юбке! А о нас что скажете? Обо мне?

Барышня мотает головой.

БАРЫШНЯ
А о вас, господа, ничего не могу сказать, не знаю, не понимаю. Никогда таких не видала.

ПЯСТ
Ну, хотя бы, что нас всех объединяет? Почему мы вместе?

Барышня качает головой.

ПИСАТЕЛЬ
Мы писатели.

БАРЫШНЯ
Писатели?

ПИСАТЕЛЬ
Да! А тот, кого вы приняли за рантье, известный наш, знаменитый поэт Блок. Читали вы его стихи?

БАРЫШНЯ
Читала.

ПЯСТ
Нравятся?

БАРЫШНЯ
Да. Я помню «Незнакомку»…

Блок с улыбкой протягивает барышне свою визитную карточку.

БАРЫШНЯ
Благодарствую, господин поэт!

ИНТ. – КВАРТИРА БЛОКА – ГИСТИНАЯ – ВЕЧЕР

Александра Андреевна сидит в кресле.

Блок стоит перед ней, держа в руках пачку исписанных листов, и читает ей свою поэму.

БЛОК
Когда ты загнан и забит
Людьми, заботой, иль тоскою;
Когда под гробовой доскою
Всё, что тебя пленяло, спит;
Когда по городской пустыне,
Отчаявшийся и больной,
Ты возвращаешься домой,
И тяжелит ресницы иней,
Тогда - остановись на миг
Послушать тишину ночную:
Постигнешь слухом жизнь иную,
Которой днем ты не постиг;
По-новому окинешь взглядом
Даль снежных улиц, дым костра,
Ночь, тихо ждущую утра
Над белым запушённым садом,
И небо - книгу между книг;
Найдешь в душе опустошенной
Вновь образ матери склоненный,
И в этот несравненный миг -
Узоры на стекле фонарном,
Мороз, оледенивший кровь,
Твоя холодная любовь -
Всё вспыхнет в сердце благодарном,
Ты всё благословишь тогда,
Поняв, что жизнь - безмерно боле,
Чем quantum satis Бранда воли,
А мир - прекрасен, как всегда.

Блок переводит дух.

БЛОК
Вот… Как тебе, мама?

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Очень хорошо, по-моему.

БЛОК
Я хотел спросить твоего совета – как мне лучше окончить поэму?

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Тем, что «сына» поднимают на штыки на баррикаде.

БЛОК
Что ж, весьма возможно, такой финал весьма возможен…

НАТ. – ПЕТЕРБУРГ – ДЕНЬ - 1912

Блок и КНЯЖНИН едут в коляске.

КНЯЖНИН
«Роза и Крест» - лучшая ваша драма! Говорю вам это искренне! Да и любой скажет. Настоящий шедевр!

БЛОК
Я очень многим обязан Терещенко. Он заставил меня окончить эту пьесу.

КНЯЖНИН
Заставил?

Блок кивает с улыбкой.

БЛОК
Заставил. Я ходил к нему читать каждый акт снова и снова, пока всё не стало хорошо. А то бы не закончить…

ИНТ. – КВАРТИРА БЛОКА – ГОСТИНАЯ – ДЕНЬ

Блок и Мейерхольд сидят за столом и пьют кофе.

БЛОК
Первое, что хочу подчеркнуть: «Роза и Крест» не историческая драма. Дело не в том, что действие происходит в южной и северной провинции Франции в начале 13-го века, а в том, что помещичья жизнь и помещичьи нравы любого века и любого народа ничем не отличаются один от другого…

МЕЙЕРХОЛЬД
Ваш Бертран – прелюбопытный персонаж…

БЛОК
Трагический. Он любит свою родину в том образе, в каком только и можно любить её по-настоящему. Он не националист, но француз. Его родина живёт в его мечте, потому что на тот момент Франция не была ещё единой. И от этих двух любвей к родине и к будущему, неразрывно связанных, всегда предполагающих долю священной ненависти к настоящему своей родины, никогда и никто не получал выгод! Ничего, кроме горя и труда, не приносит такая любовь…

МЕЙЕРХОЛЬД
Ваша драма может оказаться весьма востребованной. Предложите её Станиславскому – мой вам совет.

БЛОК
Он сделался близок вам?

МЕЙРХОЛЬД
О! Я – ученик Станиславского, хотя и, возлюбив теперь быт, иначе подойду к нему, чем он. Однако, я гораздо ближе к Станиславскому теперь, чем в период театра Комиссаржевской.

БЛОК
Многим будет трудно в это поверить. Вас по-прежнему упрекают в кукольности.

МЕЙЕРХОЛЬД
А что такое – кукольность? Технические приёмы режиссёра. Что-то от Гофмана… Да, если хотите знать, я куда ближе к Пушкину, к человечности, нежели вы и многие думаете! И что, наконец, такое театр? Игра масок – вот что!

БЛОК
Скорее игра лиц…

МЕЙЕРХОЛЬД
Масок, Александр Александрович, именно масок. А драму вашу покажите Станиславскому. Она более выиграет от его подхода, чем от моего.

ИНТ. – РЕДАКЦИЯ «СИРИН» - ВЕЧЕР

Просторная комната. В глубоких креслах сидят литераторы. Некоторые пьют чай.

Из узнаваемых лиц: РЕМИЗОВ, СОЛОГУБ, ТЕРЕЩЕНКО, Бальмонт…

Блок стоит у окна, держа в руках стопку листов.

БЛОК
 Всюду беда и утраты,
 Что тебя ждет впереди?
 Ставь же свой парус косматый,
 Меть свои крепкие латы
 Знаком креста на груди".

 Странная песня о море
 И о кресте, горящем над вьюгой...
 Смысла ее не постигнет
 Рыцаря разум простой.
 Голос мой глух и бессилен
 Темный напев передать.
 Всюду со мной неудача!
 Песни любимой Изоры
 Я не могу повторить...

 Яблони старый ствол,
 Расшатанный бурей февральской!
 Жадно ждешь ты весны...
 Теплый ветер дохнет, и нежной травою
 Зазеленеет замковый вал...
 Чем ты, старый, ответишь тогда
 Ручьям и птицам певучим?
 Лишь две-три бледно-розовых ветви протянешь
 В воздух, омытый дождями,
 Черный, бурей измученный ствол!

 Так и ты, несчастный Бертран,
 Урод, осмеянный всеми! -
 Начнутся пиры и турниры,
 Зазвенит охотничий рог,
 Вновь взволнует ей сердце жонглер
 Непонятною песнью о море...
 Чем ты, старый, ответишь весне?
 Лишь волненьем любви безнадежной?

 О, любовь, тяжела ты, как щит!
 Одно страданье несешь ты,
 Радости нет в тебе никакой!
 Что ж пророчит странная песня?
 "Сердцу закон непреложный -
 Радость - Страданье одно!"
 Как может страданье радостью быть?
 "Радость, о, Радость-Страданье,
 Боль неизведанных ран..."

Терещенко поднимается с места, подходит к Блоку и пожимает ему руку.

ТЕРЕЩЕНКО
Браво, Александр Александрович! Вы всецело оправдали мои надежды и даже превзошли их. Теперь я ясно вижу, сколь был я прав, заказав вам эту вещь! Поздравляю!

БЛОК
Благодарю вас.

ИНТ. – КВАРТИРА БЛОКА – ГОСТИНАЯ – УТРО

Александра Андреевна читает, сидя в кресле.

Входит Блок.

БЛОК
Вчера посыльный принёс очень милый ответ от Станиславского. Быть может, он придёт сегодня слушать мою драму.

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Ты чем-то взволнован, Саша?

БЛОК
Да… Теперь только звонила Зверева. Сказала, что один из режиссёров Художественного театра хочет познакомиться…

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Кто же?

БЛОК
Вахтангов. Готов ставить «Розу и Крест» с любым художником! Хоть с Бенуа, хоть… с Рерихом! Но, знаешь, не люблю я, когда вот так, через третьи руки… И фамилия какая-то ужасная. Нет, пока не поговорю со Станиславским, ничего предпринимать не буду! Если захочет – ставил бы и играл бы сам – Бертрана. Если его гений коснется пьесы, буду спокоен. А, если не захочет, так никого другого мне не надо. Боюсь всех Мейерхольдов, Немировичей…

Слышится телефонный звонок.

Блок выходит из гостиной.

БЛОК
(голос доносится их соседнего помещения)
Да, да… Конечно. Может, в другой раз. Поправляйтесь! Всего доброго!

Блок возвращается в гостиную.

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Кто там?

БЛОК
Станиславский… Он не придёт. Жар, послал за градусником – будет сидеть дома…

Блок опускается в кресло.

БЛОК
Значит, пьесу будем печатать…

ИНТ. – КВАРТИРА БЛОКА – СТОЛОВАЯ – ДЕНЬ

Блок и Городецкий обедают.

БЛОК
Вот, изволите видеть, хожу по библиотекам, ищу стихи Аполлона Григорьева. Замечательный был поэт! Очень хорошо, что теперь готовится издание его собрание сочинений.

ГОРОДЕЦКИЙ
Не наскучивает вам эта работа?

БЛОК
Наоборот. Каждый день, занимаясь подолгу в Академии и дома, я чувствую себя гораздо уравновешаннее. А, вот, автобиографию писать – истинная каторга!

Блок и Городецкий смеются.

БЛОК
Но тоже нужно. Потом потребуется. Да и обещал уже Венгерову…

ГОРОДЕЦКИЙ
А наш Цех, как видите, набирает силу. А вы относились к нам скептически.

БЛОК
И теперь отношусь. Вы уж извините, но утверждение Гумилёва о слове, которое должно значить только то, что значит, глупо! Это крайность, противоположная крайности Вячеслава, который миражами сверхискусства мешает искусству. Вы хотите порвать с прежними авторитетами, но для чего? Для чего бить своих?

ГОРОДЕЦКИЙ
По битью авторитетов у нас специализируются футуристы. Как вам они, кстати?

БЛОК
Они уже дали Северянина. Настоящий, свежий талант. Хотя трудно пока сказать, куда он пойдёт: у него нет темы. Дай ему Бог! Бурлюки же меня отпугивают. Боюсь, здесь больше хамства, чем чего-то другого.

ГОРОДЕЦКИЙ
Несомненно!

ИНТ. – РЕДАКЦИЯ «СИРИН» - ВЕЧЕР

В комнате много народу. Виден Бальмонт. Особенно выделяются футуристы. Среди них – МАЯКОВСКИЙ и БУРЛЮК.

МАЯКОВСКИЙ
(Бальмонту)
Когда вы начнёте знакомиться с русской жизнью, то вы столкнётесь с нашей ненавистью! В своё время и нам были близки ваши искания, ваши плавные, мерные, как качалки и турецкие диваны, стихи. Но мы, молодёжь, поэты будущего, слиты с жизнью, и наша лира звучит о днях современных! Вы пели об отживающих дворянских усадьбах, поднимались на древние башни и смотрели в эмалевые дли. Но теперь в верхних этажах этих башен приютились компании швейных машин, а по эмалевым далям совершают звёздный пробег автомобили!

Бальмонт слушает с чуть заметной усмешкой.

Блок сидит в углу и наблюдает за происходящим.

Бурлюк подходит к Блоку.

БУРЛЮК
Бурлюк!

БЛОК
Очень приятно. Что же, вы хотите возвестить мне, что и я представитель устаревшего мира?

БУРЛЮК
Для меня – да! А Маяковский, к сожалению, до сих пор ставит вас высоко как поэта, хотя я и отвращаю его от вас!

БЛОК
Зачем же вы это делаете?

БУРЛЮК
Потому что поклонение вам, чужому для нас человеку, нашему поколению ненужному, мешает Маяковскому самому начать писать стихи, стать великим поэтом.

БЛОК
Но разве для того, чтобы начать творить Маяковскому, надо унижать мое творчество?

БУРЛЮК
Да! Надо стать смелым! Смелым постольку, поскольку творчество футуристов отличается от вашего.

Бурлюк отходит и возвращается к Маяковскому.

МАЯКОВСКИЙ
Знаешь, что я уважаю в Блоке? У меня из десяти стихов – пять хороших, три средних и да плохих. А у Блока из десяти – восемь плохих и два хороших, но таких хороших, каких мне, пожалуй, не написать.

Бурлюк морщится и пожимает плечами.

ИНТ. – БЕСТУЖЕВСКИЕ КУРСЫ – АРТИСТИЧЕСКАЯ – ВЕЧЕР

АХМАТОВА ожидает своего выступления.

Блок подходит и целует ей руку.

АХМАТОВА
Отчего же вы не на чествовании Верхарна, Александр Александрович?

БЛОК
Оттого, что там будут просить выступать, а я не умею говорить по-французски.

КУРСИСТКА подходит.

КУРСИСТКА
(Ахматовой)
Ваше выступление после Александра Александровича.

Курсистка уходит.

АХМАТОВА
Александр Александрович, я не могу читать после вас!

БЛОК
Анна Андреевна, мы не тенора.

АХМАТОВА
Бенедикт Лившиц жалуется на то, что вы одним своим существованием мешаете ему писать стихи.

БЛОК
Я понимаю это. Мне мешает писать Лев Толстой.

АХМАТОВА
Быть может, вы посоветуете мне, что прочесть?

БЛОК
«Все мы бражники здесь».

АХМАТОВА
Нет… Когда я читаю, «я надела узкую юбку», все смеются!

БЛОК
Когда я читаю «И пьяницы с глазами кроликов» - тоже смеются.

Блок прислушивается.

БЛОК
А кто читает теперь?

АХМАТОВА
Северянин!

БЛОК
У него жирный адвокатский голос…

ИНТ. – ТЕАТР МУЗЫКАЛЬНОЙ ДРАМЫ – ВЕЧЕР

На сцене идёт опера «Кармен». ДЕЛЬМАС поёт арию Кармен.

Блок сидит в зале и заворожено слушает.

ИНТ. – ГРИМЁРНАЯ – ВЕЧЕР

Дельмас сидит перед зеркалом, откинувшись на спинку стула.

Входит Блок с букетом цветов. Он кладёт цветы на столик и кланяется.

БЛОК
Позвольте представиться – Александр Блок!

Дельмас протягивает Блоку руку.

ДЕЛЬМАС
Я вас узнала.

Блок целует руку Дельмас.

ДЕЛЬМАС
Понравился ли вам спектакль?

БЛОК
Да! Но более спектакля – ваше исполнение Кармен. Ваша Кармен – совершенно особенная, таинственная! Огненная, яркая, чуждая мрачности! Я никогда не слышал ничего подобного!

ДЕЛЬМАС
Спасибо. Вы, право, преувеличиваете… Но я буду очень рада, если вы станете приходить на мои спектакле чаще.

БЛОК
Не пропущу ни одного!

ИНТ. – КОМНАТА БЛОКА – ВЕЧЕР

Блок расхаживает по комнате, сложив руки на груди.

БЛОК
Как океан меняет цвет,
Когда в нагроможденной туче
Вдруг полыхнет мигнувший свет, -
Так сердце под грозой певучей
Меняет строй, боясь вздохнуть,
И кровь бросается в ланиты,
И слезы счастья душат грудь
Перед явленьем Карменситы.
 
Блок опускается на кровать, проводит рукой по волосам и качает головой.

БЛОК
Совесть-то как мучает!

ИНТ. – АУДИТОРИЯ – ВЕЧЕР

Аудитория переполнена студентами и курсистками. У некоторых в руках цветы.

Блок выходит на сцену.

БЛОК
Ты - как отзвук забытого гимна
В моей черной и дикой судьбе.
О, Кармен, мне печально и дивно,
Что приснился мне сон о тебе.

Вешний трепет, и лепет, и шелест,
Непробудные, дикие сны,
И твоя одичалая прелесть -
Как гитара, как бубен весны!

И проходишь ты в думах и грезах,
Как царица блаженных времен,
С головой, утопающей в розах,
Погруженная в сказочный сон.

Спишь, змеею склубясь прихотливой,
Спишь в дурмане и видишь во сне
Даль морскую и берег счастливый,
И мечту, недоступную мне.

Видишь день беззакатный и жгучий
И любимый, родимый свой край,
Синий, синий, певучий, певучий,
Неподвижно-блаженный, как рай.

В том раю тишина бездыханна,
Только в куще сплетенных ветвей
Дивный голос твой, низкий и странный,
Славит бурю цыганских страстей.

Зал аплодирует. На сцену летят букеты.

НАТ. – ПЕТЕРБУРГ – ВЕЧЕР

Блок идёт по улице.

ДЕЛЬМАС
(голос за кадром)
Александр Александрович!

Блок оборачивается.

Дельмас подходит, держа в руках белую розу.

БЛОК
Это… вы?

ДЕЛЬМАС
Вы чудесно читали! Браво! И стихи – замечательные.

Дельмас протягивает Блоку розу.

Блок бёрёт розу, подносит к губам руку Дельмас и долго не отпускает её.

БЛОК
Муза этих стихов – вы…

НАТ. – ПЕТЕРБУРГ – НОЧЬ

Блок и Дельмас идут по улице под руку.

ДЕЛЬМАС
Настоящая моя фамилия – Тишинская. Мой отец был известным общественным деятелем в Чернигове, где я родилась. Он умер, едва я окончила гимназию… В моей семье пели все. Но особенно хорошо – мама. Она учила меня играть на фортепиано и вокалу. Все мне сулили сценическую карьеру, да и сама я мечтала о театре. И, вот, поступила в Петербургскую консерваторию. Потом работала в Киевской опере… Потом были гастроли по Европе. Я пела Марину Мнишек, а Фёдор Иванович Шаляпин – Годунова… А в прошлом году меня пригласили в Музыкальную драму…

БЛОК
И это к счастью!

Блок и Дельмас подходят к мосту через Неву.

ДЕЛЬМАС
Вы полагаете?

БЛОК
Я уверен! Это – судьба.

Блок и Дельмас идут по мосту и останавливаются в середине его.

БЛОК
Знаете, в Венеции есть мост, который итальянцы прозвали мостом вздохов. Этот мост очень напоминает мне его.

ДЕЛЬМАС
Вот как? Чем же?

БЛОК
Тем, что, глядя на вас, слушая ваш голос, мне хочется вздыхать от любви к вам!

Дельмас внимательно смотрит в лицо Блока.

ДЕЛЬМАС
Это правда?

БЛОК
Как то, что мы встретились и стоим теперь на этом мосту, глядя в глаза друг другу.

Блок порывисто обнимает Дельмас и целует её.

ИНТ. – КОНЦЕРТНЫЙ ЗАЛ – ВЕЧЕР

Публика смотрит на сцену, затаив дыхание.

Дельмас, облачённая в открытое лиловое платье, выходит на сцену.

Оркестр играет.

Дельмас
(поёт)
 Не слышно шуму городского,
 Над невской башней тишина,
 И больше нет городового -
 Гуляй, ребята, без вина!
 
 Стоит буржуй на перекрестке
 И в воротник упрятал нос.
 А рядом жмется шерстью жесткой
 Поджавши хвост паршивый пес.
 
 Стоит буржуй, как пес голодный,
 Стоит безмолвный, как вопрос.
 И старый мир, как пес безродный,
 Стоит за ним, поджавши хвост.

Дельмас умолкает.

Зал взрывается аплодисментами.

Блок выходит на сцену и преподносит Дельмас огромный букет цветов.

ИНТ. – КАФЕ – ДЕНЬ

Блок и Дельмас сидят за столиком.

БЛОК
Ну, вот, приходится расставаться… Вы едете в Чернигов, я – в Шахматово…

ДЕЛЬМАС
Но мы ведь увидимся опять, правда?

БЛОК
Конечно. Обязательно. Вот, возьмите на память.

Блок протягивает Дельмас свою фотокарточку.

ДЕЛЬМАС
Спасибо. Я буду беречь её. Я записала вам адрес. Напишите мне, если будет время…

Дельмас протягивает Блоку бумажку с адресом.

БЛОК
Обещаю, что напишу.

Дельмас улыбается.

БЛОК
Что вы?

ДЕЛЬМАС
Нет, ничего… Просто вспомнила, как мы с вами гуляли в Таврическом саду и искали на ветках сирени счастливые пятиконечные звёздочки… Вы ещё сказали тогда…

Блок берёт Дельмас за руку.

БЛОК
Что нашёл своё счастье. Я, действительно, нашёл его. И теперь очень боюсь потерять!

НАТ. – ШАХМАТОВО – УТРО

К дому подъезжает коляска. Из неё выходит Дельмас.

Блок сбегает по лестнице и заключает Дельмас в объятья.

БЛОК
Вы всё-таки приехали! Милая…

ДЕЛЬМАС
Я не могла усидеть… Не могла больше не видеть вас!

БЛОК
Идёмте в дом. Я представлю вас маме.

Блок и Дельмас поднимаются по лестнице в дом.

ИНТ. – ШАХМАТОВО – ГОСТИНАЯ – УТРО

Блок и Дельмас входят.

Александра Андреевна поднимается им навстречу с улыбкой.

БЛОК
Мама, познакомься: это Любовь Александровна Дельмас.

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Очень рада, что вы посетили наш дом. Саша много рассказывал мне о вас. Надеюсь вы доставите нам удовольствие и исполните что-нибудь?

ДЕЛЬМАС
О, конечно, с радостью!

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Я распоряжусь насчёт чая.

Александра Андреевна уходит.

ДЕЛЬМАС
(полушутя)
Иногда я думаю, не запретить ли вам писать стихи? В них все узнают меня, и я чувствую себя немного неловко.

Блок подходит к Дельмас сзади и обнимает за плечи.

БЛОК
В стихах я имею право писать что угодно, даже вы не можете запретить мне этого.

Входит Александра Андреевна.

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Чай сейчас будет готов.

ДЕЛЬМАС
Благодарю вас. Что ж, пока будем ждать чая, я сыграю что-нибудь.

Дельмас садится к роялю и начинает играть.

ДЕЛЬМАС
(поёт)
Для берегов отчизны дальней
Ты покидала край чужой;
В час незабвенный, в час печальный
Я долго плакал пред тобой.
Мои хладеющие руки
Тебя старались удержать;
Томленья страшного разлуки
Мой стон молил не прерывать.
Но ты от горького лобзанья
Свои уста оторвала;
Из края мрачного изгнанья
Ты в край иной меня звала.
Ты говорила:"В день свиданья
Под небом вечно голубым,
В тени олив, любви лобзанья
Мы вновь, мой друг, соединим".
Но там, увы, где неба своды
Сияют в блеске голубом,
Где тень олив легла на воды,
Заснула ты последним сном.
Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой -
А с ними поцелуй свиданья...
Но жду его; он за тобой...
БЛОК
(голос за кадром)
Никогда, никогда не поймём друг друга мы, влюблённые друг в друга… Таков седой опыт художников всех времён, а я лишь ничтожное звено в этой фатальной цепи…

НАТ. – ШАХМАТОВО – ПАРК – ДЕНЬ

Блок и Дельмас неспешно идут по тропинке.

БЛОК
Вы знаете, как это ни странно для человека, выросшего среди русских равнин, но я безумно люблю море, ветер бурю… Они будят во мне какие-то смутные предчувствия близких перемен. Манят и привлекают, как неизвестная даль. Страсть - освободительная буря, когда видишь мир с высокой горы…

ДЕЛЬМАС
Я уже несколько дней гощу у вас и… Мне кажется, что что-то произошло за время нашей разлуки. Что случилось с нашим счастьем, которое мы нашли тогда в ветвях сирени? Вы забыли меня?

Блок опускает голову.

БЛОК
Забыть вас я не смогу никогда, но нашим путям суждено разойтись. Я не знаю, отчего это, но знаю, что неизбежно… Я не знаю, как это случилось, что я нашёл вас, не знаю и того, за что теперь теряю вас, но так надо! Надо, чтобы месяцы растянулись в годы, надо, чтобы сердце мое сейчас обливалось кровью, надо, чтобы я испытывал сейчас то, что не испытывал никогда, - точно с Вами я теряю последнее земное. Только Бог и я знаем, как я Вас люблю…

ДЕЛЬМАС
Какие страшные слова вы сейчас сказали. Значит, всё кончено. И эта встреча – прощальная? Последняя?

Блок кивает, молча.

ДЕЛЬМАС
Что ж, тогда пусть же прощание будет светлым. Без слёз и упрёков.

БЛОК
Спасибо…

НАТ. – ШАХМАТОВО – ОПУШКА ЗА САДОМ – ДЕНЬ

Дельмас сидит на траве, обрывая лепестки сорванного цветка.

Блок разводит костёр.

ДЕЛЬМАС
Завтра я уезжаю…

БЛОК
Как это символично, что всю неделю, что ты была здесь, на небе ни облака… Точно само небо постаралось, чтобы наше расставание было светлым.

ДЕЛЬМАС
Значит, когда я уеду, зарядит дождь.

Костёр разгорается.

Дельмас бросает цветок в траву и закрывает глаза.

ДЕЛЬМАС
(поёт)
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны,
Выплывают расписные,
Острогрудые челны.

На переднем Стенька Разин,
Обнявшись, сидит с княжной,
Свадьбу новую справляет,
Сам веселый и хмельной.

А княжна, потупив очи,
Ни жива и ни мертва,
Молча слушает хмельные
Атамановы слова.

Позади их слышен ропот:
- Нас на бабу променял!
Только ночь с ней провозилс
Сам наутро бабой стал...

Этот ропот и насмешки
Слышит грозный атаман,
И могучею рукою
Обнял персиянки стан.

Брови черные сошлися,
Надвигается гроза.
Буйной кровью налилис
Атамановы глаза.

"Волга, Волга, мать родная,
Волга, русская река,
Не видала ты подарка
От донского казака!

Чтобы не было раздора
Между вольными людьми,
Волга, Волга, мать родная,
На, красавицу возьми!"

Мощным взмахом поднимает
Он красавицу княжну
И за борт ее бросает
В набежавшую волну.

"Что ж вы, братцы, приуныли?
Эй, ты, Филька, черт, пляши!
Грянем песню удалую
На помин ее души!.."

НАТ. – ДВОРЦОВАЯ ПЛОЩАДЬ – ДЕНЬ - 1914

Вся площадь переполнена людьми с хоругвями и портретами Царя.

ЦАРЬ и ЦАРИЦА выходят на балкон.

Толпа приветствует их криками ликования.

Царь кланяется на все стороны.

Толпа падает на колени.

ИНТ. – ОТКРЫТОЕ КАФЕ – ДЕНЬ

Блок и СУХОТИН сидят за столиком.

Мимо проносится МАЛЬЧИК-разносчик газет.

МАЛЬЧИК
Покупайте газеты! Свежие газеты! Последние новости с фронта! Большие потери германцев! Подвиги казацкого атамана! Покупайте газеты!

БЛОК
Придётся мне ехать на войну…

СУХОТИН
А нельзя ли как-нибудь…

БЛОК
Об этой подлости и я подумывал, да решил, что не нужно. Ведь вот вы занимаетесь какими-то колесами военного образца, так почему же и мне не надо ехать что-нибудь делать на фронте. А, по-моему, писатель должен идти прямо в рядовые, не ради патриотизма, а ради самого себя.

За соседним столиком плачет навзрыд деревенский ПАРЕНЬ, хмельной.

Блок оборачивается к нему и трогает за плечо.

БЛОК
Ну, милый, перестань. Не всё кончено, ей-богу! Вернёшься героем, будет у тебя всё хорошо. Ну же!

Блок поворачивается к Сухотину.

БЛОК
Вот видите, плачет, а придёт домой и жену станет бить.

Блок озирается по сторонам и наклоняется ближе к Сухотину.

БЛОК
А кончится эта страшная кутерьма и кончится чем-то хорошим…

ИНТ. – КВАРТИРА ГУМИЛЁВА – СТОЛОВАЯ - ДЕНЬ

За накрытым к обеду столом сидят Ахматова, Гумилёв, одетый в военную форму, и Блок.

АХМАТОВА
Сроки страшные близятся. Скоро
Станет тесно от свежих могил.
Ждите глада, и труса, и мора,
И затменья небесных светил.
Только нашей земли не разделит
На потеху себе супостат:
Богородица белый расстелет
Над скорбями великими плат.

БЛОК
Великолепные стихи, Анна Андреевна. Дай Бог, чтобы все так окончилось… А, вот, мне писать пока, видимо, больше не удастся. Всякий день в хлопотах. Пытаюсь освободить от призыва Княжнина, но пока безуспешно.

ГУМИЛЁВ
А сами? Думаете идти на фронт?

БЛОК
Раньше думал… Но на днях, знаете ли поговорил с одним вольноопределяющимся и из его рассказов понял, что я туда не пойду. Едва ли в моих силах переменить штатское состояние на военное. Что предпринять, не знаю… Сейчас я как раз должен идти к Зоргенфрею. Может, он что-то посоветует.

ГУМИЛЁВ
В таком случае не смеем задерживать.

Гумилёв, Блок и Ахматова поднимаются. Блок пожимает руку Гумилёву и слегка кланяется Ахматовой.

БЛОК
Только здесь я, признаться, тоже не найду себе места. Честным литературным трудом прожить среднему и требовательному писатель, как я, почти невозможно. Если бы кто-нибудь подсказал мне, как зарабатывать деньги? Хоть я и ленив, я стремлюсь всякое дело делать как можно лучше. И, уж во всяком случае, я очень честен.

ГУМИЛЁВ
Удачи вам!

АХМАТОВА
Храни вас бог!

Блок уходит.

ГУМИЛЁВ
Неужели и его пошлют на фронт? Это же всё равно что жарить соловьёв…

ИНТ. – КАФЕ – ВЕЧЕР

Блок сидит за столиком, прислушиваясь к разговорам других посетителей.

ЗОРГЕНФРЕЙ подходит и, пожав Блоку руку, садится напротив.

ЗОРГЕНФРЕЙ
Да, как всё изменилось-то, Александр Александрович! Замечаете?

БЛОК
Увы. Теперь всё как-то не то. Не те зори, не те закаты… Скажите, а вы можете заговорить на улице, в толпе, с незнакомыми, соседями по очереди?

ЗОРГЕНФРЕЙ
Не пробовал.

БЛОК
А мне в последнее время удаётся.

ЗОРГЕНФРЕЙ
Продемонстрируете?

БЛОК
Здесь – нет. Я ведь знаю по имени каждую из прислуживающих девиц и о каждой могу рассказать много подробностей. Впрочем, я не затем вас звал…

ЗОРГЕНФРЕЙ
Да-да, я помню. И, вот, что я вам скажу. Вы знаете, как я отношусь к вам. Знаете моё преклонение перед вами! Единственное, что достойно вас, это идти в строй, а не устраиваться!

БЛОК
Но ведь можно заразиться, лёжа вповалку, питаясь из общего котла… ведь грязь, условия ужасные… Я мог бы устроиться в дивизии, где у меня родственник, но… не знаю, стоит ли.

ЗОРГЕНФРЕЙ
Мне легче было бы телом своим защитить вас от пуль, чем помогать вам устраиваться.

БЛОК
Видно, так нужно. И всё-таки я кровно связан с интеллигенцией. А она всегда была в нетях… Я не пошёл с нею в революцию. Стоит ли теперь идти на войну?

ЗОРГЕНФРЕЙ
Единственное, что я могу сделать для вас, это похлопотать о зачислении вас в организацию Земских и Городских Союзов, в строительную дружину. Это освободит вас от призыва. Будете на офицерском положении вблизи фронта.

БЛОК
Я ваш должник!

НАТ. – ЛЕС – ДЕНЬ

Блок, одетый в форму, едет верхом на лошади.

Где-то слышится взрыв.

Блок останавливает лошадь и прислушивается.

БЛОК
Далеко…

Блок едет дальше и выезжает на опушку.

Блок спускается с коня, привязывает его к дереву и опускается на лежащие в траве бревно.

Блок достаёт записную книжку и что-то записывает в ней.

БЛОК
(голос за кадром)
Что такое война? Болота, болота, болота; поросшие травой или занесённые снегом; на западе – унылый немецкий прожектор – шарит – из ночи в ночь; в солнечный день появляется немецкий фоккер; он упрямо летит одной и той же дорожкой; точно в самом небе можно протоптать и загадить дорожку; вокруг него разбегаются дымки; белые, серые, красноватые (это мы его обстреливаем, почти никогда не попадая; так же, как и немцы – нас)… Тысячи народных рублей – в болоте. Люди глазеют на это, изнывая от скуки, пропадая от безделья; сюда уже умудрились перетащить всю гнусность довоенных квартир: измены, картёж, пьянство, ссоры, сплетни. Европа сошла с ума: цвет человечества, цвет интеллигенции сидит годами в болоте, сидит с убеждением на узенькой полоске, которая называется «фронт»…

Слышится взрыв, на горизонте виден дым…

ИНТ. – УПРАВЛЕНИЕ СТРОИТЕЛЬНОЙ ДРУЖИНЫ – ДЕНЬ

А.Н. Толстой стоит посреди светлого барака, оглядываясь кругом.

Входит Блок.

БЛОК
День добрый.

А.Н. Толстой оборачивается и удивлённо смотрит на Блока.

А.Н.ТОЛСТОЙ
Александр Александрович, вы ли это?!

БЛОК
Алексей Николаевич? Какими судьбами?

А.Н.ТОЛСТОЙ
С ревизией… Мне нужны сведения о башкирах, которые работают в дружинах.

БЛОК
Минуточку.

Блок подходит к столу и открывает конторские книги.

А.Н.ТОЛСТОЙ
Так вы здесь заведующий?

БЛОК
А что вас удивляют? Был десятником – дослужился до заведующего работами. В сущности, здесь славно жить. Но я вам лучше подробнее расскажу вечером. Когда завершите ваши дела, приходите. Я квартирую здесь недалеко. Заночуете.

А.Н.ТОЛСТОЙ
Премного благодарен. А пишите ли вы что-нибудь?

БЛОК
Нет, ничего не делаю.

Блок протягивает А.Н.Толстому бумаги.

БЛОК
Вот, нужные вам сведения.

ИНТ. – ПОМЕЩИЧИЙ ДОМ – КОРИДОР – ВЕЧЕР

Блок и А.Н. Толстой идут по коридору.

БЛОК
Война, конечно, глупость и дрянь… Я озверел, полдня с лошадью – по лесам, полям и болотам разъезжаю, почти неумытый. Потом выпиваем самовары чаю, ругаем начальство, дремлем или засыпаем, строчим в конторе, иногда на завалинке сидим и смотрим н свиней и гусей.

В коридоре появляется ХОЗЯЙКА, смотрит на Блока мрачно, кивает и проходит мимо.

БЛОК
(глядя ей вслед)
По-моему, в этом доме будет преступление…

Блок открывает дверь в комнату.

БЛОК
Прошу!

ИНТ. – ПОМЕЩИЧИЙ ДОМ – КОМНАТА БЛОКА – ВЕЧЕР

Блок зажигает лампу.

Толстой опускается на стул.

БЛОК
Во всём этом много хорошего, но, когда это прекратится, всё покажется сном…
 
ИНТ. – ТЕНИШЕВСКИЙ ЗАЛ – ВЕЧЕР - 1917

Зрительный зал переполнен. Цветы, красные банты, возбуждённые лица.

Блок быстро выходит на сцену.

БЛОК
 Миры летят. Года летят. Пустая
 Вселенная глядит в нас мраком глаз.
 А ты, душа, усталая, глухая,
 О счастии твердишь, - который раз?
 Что' счастие? Вечерние прохлады
 В темнеющем саду, в лесной глуши?
 Иль мрачные, порочные услады
 Вина, страстей, погибели души?
 Что' счастие? Короткий миг и тесный,
 Забвенье, сон и отдых от забот...
 Очнешься - вновь безумный, неизвестный
 И за' сердце хватающий полет...
 Вздохнул, глядишь - опасность миновала...
 Но в этот самый миг - опять толчок!
 Запущенный куда-то, как попало,
 Летит, жужжит, торопится волчок!
 И, уцепясь за край скользящий, острый,
 И слушая всегда жужжащий звон, -
 Не сходим ли с ума мы в смене пестрой
 Придуманных причин, пространств, времен...
 Когда ж конец? Назойливому звуку
 Не станет сил без отдыха внимать...
 Как страшно всё! Как дико! - Дай мне руку,
 Товарищ, друг! Забудемся опять.

ГОЛОСА ИЗ ПУБЛИКИ
О России! О России!!!

БЛОК
Это всё – о России!

ИНТ. – КВАРТИРА ЗОРГЕНФРЕЯ – ГОСТИНАЯ – ДЕНЬ

Блок, одетый в военную форму, сидит на диване и курит. Зогенфрей сидит напротив.

ЗОРГЕНФРЕЙ
Что же, вы теперь дезертир?

БЛОК
По-видимому, да. Но война ведь внутренне уже кончена. Осталось лишь оформить этот конец внешне. Когда я ехал сюда меня, знаете ли, поразило одно обстоятельство: такой комфорт в первый день Интернационала, в год близкого голода, через два месяца после падения самодержавия - международный вагон первого класса, где в купе кроме меня лишь три человека! Много говорили с французским инженером. Они боятся нашего выхода из войны. Доказывал убеждённо, что Ленин подкуплен немцами…

ЗОРГЕНФРЕЙ
Что вы думаете о революции? Здесь, знаете ли, два месяца назад весьма жарко было. Почти анархия расцвела на улицах Петрограда.

БЛОК
Во всяком случае, одно из благодеяний революции заключается в том, что она пробуждает к жизни всего человека, напрягает все его силы, открывает те пропасти сознания, которые были крепко закрыты.

Блок поднимается и подходит к окну.

ЗОРГЕНФРЕЙ
Но Россия? Что теперь будет с Россией?

Блок оборачивается.

БЛОК
С Россией? Всё будет хорошо. Россия будет великой.

Блок поворачивается к окну и опускает голову.

БЛОК
Но, Боже мой, как долго ждать и как трудно дождаться!

Блок отходит от окна.

БЛОК
Кстати, я теперь буду работать редактором стенографических отчётов ЧСК, учреждённой для расследования противозаконных деяний бывших высших должностных лиц…

ЗОРГЕНФРЕЙ
Помилуй Бог! Вам-то для чего это нужно?

БЛОК
Никак не могу убедить себя, что весь старый уклад – один сплошной мираж. Хочу проверить на непосредственном опыте.

ИНТ. – ПЕТРОПАВЛОВСКАЯ КРЕПОСТЬ – КАЗЕМАТ – УТРО

ВЫРУБОВА сидит на кровати. Рядом с ней – костыли.

МУРАВЬЁВ сидит перед ней на стуле.

Блок стоит в углу, делая пометки в записной книжке.

ВЫРУБОВА
Что вам нужно от меня? Зачем вы меня здесь держите? Мне нечего сказать вам…

МУРАВЬЁВ
Расскажите следствию о Григории Распутине.

ВЫРУБОВА
Это был святой человек… Ничего другого от меня вы не услышите.

БЛОК
(голос за кадром)
Какая страшная галерея бывших людей… Блаженные потаскушки, помешанные старцы, жалкие в своей немощи, Андроников… Пародия на человека! Что-то во всём этом есть от Достоевского. И в их руках все последние годы была Россия? Как чудовищно… Несчастная Россия!

ИНТ. – ПЕТРОПАВЛОВСКАЯ КРЕПОСТЬ – КОРИДОР - ДЕНЬ

Муравьёв и Блок выходят из каземата. НАДЗИРАТЕЛЬ захлопывает за ними дверь.

Муравьёв и Блок идут по коридору.

МУРАВЬЁВ
Ну-с, каковы ваши впечатления, Александр Александрович? Как вам эта компания?

БЛОК
У этих людей ничего не было за душою. Они не только других обманывали, но и самих себя, и главное продолжают настойчиво себя обманывать и после того, как всё уже раскрылось с полной очевидностью. Единственный человек, у которого душа не совсем мертва, - Вырубова. Да и вообще среди них распутницы гораздо человечнее. Но общая картина – страшная!

МУРАВЬЁВ
Согласен с вами, Александр Александрович, согласен с вами!

ИНТ. – КВАРТИРА БЛОКА – ПРИХОЖАЯ – ВЕЧЕР

Блок входит.

Навстречу ему выходит СЛУЖАНКА и подносит палец к губам.

СЛУЖАНКА
Любовь Дмитриевна приехали!

Блок быстро идёт в гостиную и останавливается на пороге.

Любовь Дмитриевна спит на диване.

СЛУЖАНКА
Умаялись, видать. Сначала вас ждали, а после уснули. Прикажите ужинать?

БЛОК
Спасибо, не надо. Ты свободна.

Служанка уходит.

Блок подходит к Любови Дмитриевне, опускается на край дивана и долго смотрит на неё.

БЛОК
Милая моя… Люба… Любовь Диметровна…

Блок грустно улыбается и вздыхает.

НАТ. – ВОКЗАЛ – ВЕЧЕР

Блок и Любовь Дмитриевна идут по перрону.

БЛОК
Ты уезжаешь так скоро… Мы даже не успели поговорить. А ведь нам так много надо сказать друг другу.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Прости, Саша, но ты же знаешь, какой напряжённый у меня график гастролей. Мы выступаем по всей стране. После революции – чаще, чем прежде. Жизнь изменилась как-то вдруг… Да и ты изменился. У тебя глаза какие-то…

БЛОК
Какие?

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Не знаю… Изумлённые, что ли.

БЛОК
Иногда у меня бывают странные состояния. Мне кажется, что я всё-таки могу сойти с ума. Это – когда наплывают тучи дум, прорываться начинают сквозь них какие-то особые лучи, озаряя эти тучи особым откровением каким-то… И вместе с тем подавленное и усталое тело, не теряя усталости, как-то молодеет и начинает нести, окрыляет. Так бывает после больших работ, беспокойных ночей, когда несколько ночей подряд терзают не перестающие сны…

Любовь Дмитриевна проводит рукой по лицу Блока.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Тебе нужно больше отдыхать, Саша. Береги себя!

БЛОК
И ты себя.

Подходит поезд.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Ну, до свидания!

БЛОК
До встречи!

Любовь Дмитриевна входит в вагон.

Поезд трогается.

Блок смотрит ему вслед и машет рукой.

ИНТ. – КВАРТИРА БЛОКА – СТОЛОВАЯ – ВЕЧЕР

За столом, накрытом к ужину, сидят Александра Андреевна и Блок.

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Я слышала, Люба приезжала?

БЛОК
Да… Она очень изменилась, но я ещё не определил в чём…

АЛЕКСАНДРА АНДРЕЕВНА
Ты выглядишь уставшим.

БЛОК
Видимо, сладостная старость близка! Спину колет… Но, в самом деле, я устал. Устал от государства, от его бедных перспектив, от этого отбывания воинской повинности в разных видах. Неужели мне не суждено вернуться к искусству? Я никогда не возьму в руки власть, я никогда не пойду в партию, не сделаю выбора… Мне нечем гордиться – я ничего не понимаю.

Блок встаёт из-за стола и прохаживается по столовой.

БЛОК
Невозможно сидеть между двух стульев! Деятельность моя сводится к тому, чтобы злиться на заседаниях и осиливать языком и нервами, в союзе со многими русскими и евреями, ничтожную кучку Жидков, облепивших председателя и не брезгающих никакими средствами, чтобы залучить к себе новых. Если б ты знала с какой жаждой я думаю об искусстве, коему принесена в жертву моя опустившаяся, поросшая бурьяном личная жизнь!

НАТ. – ПЕТЕРБУРГ – ВЕЧЕР

Блок идёт по улице.

Невдалеке слышатся выстрелы.

Блок падает под забор в снег.

Мимо пробегают несколько человек.

Выстрелы стихают.

Блок поднимается, отряхивает снег и продолжает путь.

БЛОК
(голос за кадром)
Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы - дети страшных лет России -
Забыть не в силах ничего.
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы -
Кровавый отсвет в лицах есть.
Есть немота - то гул набата
Заставил заградить уста.
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота.
И пусть над нашим смертным ложем
Взовьется с криком воронье,-
Те, кто достойней, Боже, Боже,
Да узрят царствие твое!

ИНТ. – ГОСТИНАЯ МЕРЖКОВСКИХ – ВЕЧЕР

Гиппиус сидит на кушетке и курит.

Блок быстро шагает по ковру.

БЛОК
А флаг теперь красный будет! Правда, надо, чтобы красный? Красный, красивый… Ах, Зинаида Николаевна, как бы мне теперь-то русскому народу лучше послужить?

ГИППИУС
Почти все видные писатели согласились участвовать в журнале, издаваемом Савинковым. Полагаю, вы также не откажитесь? Придёте на первое собрание?

Блок останавливается и молчит несколько мгновений.

БЛОК
Нет, я, должно быть, не приду.

ГИППИУС
Отчего? Вы заняты?

БЛОК
Нет, у вас Савинков, я в газете не могу участвовать.

ГИППИУС
Почему? Что вы говорите? Потому что Савинков? Вы с ним не согласны? Да в чём же дело?

БЛОК
Вот, война… Война не может длиться! Нужен мир. Мир, мир, только бы мир!

Гиппиус поднимается с кушетки.

ГИППИУС
Как мир? Сепаратный? Теперь, с немцами мир?

БЛОК
Ну, да. Я очень люблю Германию. Нужно с нею заключить мир. А все эти французы, англичане пусть тычат в карту, сидят в окопах! А с нас – довольно!

ГИППИУС
И вы не хотите идти с Савинковым, хотите заключить мир? Уж вы, пожалуй, не с большевиками ли, Александр Александрович?

БЛОК
Да, если хотите. Я скорее с большевиками. Они хоть мира требуют…

ГИППИУС
А Россия?! Вы с большевиками и забыли Россию! А ведь она страдает!

БЛОК
Она, может быть, не очень страдает…

ГИППИУС
Александр Александрович, я понимаю, что Боря может – он потерянное дитя… Но вы! Я не могу поверить, что вы…

БЛОК
Да ведь и я, может быть, и я тоже потерянное дитя?

Гиппиус разводит руками.

НАТ. – ПЕТЕРБУРГ – ПЛОЩАДЬ ПЕРЕД ЗИМНИМ ДВОРЦОМ – ВЕЧЕР

Местами горят костры, у которых греются солдаты.

Блок останавливается неподалёку.

Мимо проходит Маяковский.

БЛОК
Владимир Владимирович!

Маяковский оглядывается и подходит к Блоку.

МАЯКОВСКИЙ
А, вы. Ну, вечер добрый. Нравится вам?

БЛОК
Хорошо… У меня в деревне библиотеку сожгли.

Маяковский с любопытством смотрит на Блока.

МАЯКОВСКИЙ
Пройдёмте немного. Нам по пути, кажется…

БЛОК
Не совсем. Знаете, я не меньше, чем вы, ненавижу Зимний Дворец и музеи. Но разрушение так же старо, как строительство, так же традиционно. Разрушая постылое, мы так же скучаем и зеваем, как тогда, когда смотрели на его постройку. Зуб истории гораздо ядовитее, чем вы думаете, проклятия времени не избыть. Разрушая, мы всё те же ещё рабы старого мира: нарушение традиций – та же традиция. Одни будут строить, другие разрушать, ибо всему своё время под солнцем, но все будут рабами, пока не явится третье, равно не похожее на строительство и на разрушение.

Блок уходит.

Маяковский подходит к костру и греет руки.

ИНТ. – ЗАЛ ЗАСЕДАНИЙ – ДЕНЬ

Зал переполнен разнообразной публикой, внимательно слушающей.

Блок стоит на трибуне.

БЛОК
Как аукнется - так и откликнется. Если считаете всех жуликами, то одни жулики к вам и придут. На глазах - сотни жуликов, а за глазами - миллионы людей, пока "непросвещенных", пока "темных". Но просветятся они не от вас. Среди них есть такие, которые сходят с ума от самосудов, не могут выдержать крови, которую пролили в темноте своей; такие, которые бьют себя кулаками по несчастной голове: мы - глупые, мы понять но можем; а есть такие, в которых еще спят творческие силы; они могут в будущем сказать такие слова, каких давно не говорила наша усталая, несвежая и книжная литература. Надменное политиканство - великий грех. Чем дольше будет гордиться и ехидствовать интеллигенция, тем страшнее и кровавее может стать кругом. Ужасна и опасна эта эластичная, сухая, невкусная "адогматическая догматика", приправленная снисходительной душевностью. За душевностью - кровь. Душа кровь притягивает. Бороться с ужасами может лишь дух. К чему загораживать душевностью пути к духовности? Прекрасное и без того трудно. А дух есть музыка. Демон некогда повелел Сократу слушаться духа музыки. Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте Революцию.

ИНТ. – КВАРТИРА БЛОКА – СТОЛОВАЯ – ДЕНЬ

За накрытым к обеду столом сидят Блок, Любовь Дмитриевна и ЕСЕНИН.

ЕСЕНИН
Ох, если б вы видели, что вчера творилось в Тенишевском зале! Толпа кричала по моему, вашему и Белого адресу: изменники! Руки не подают. На вас злятся страшно. Говорят, что статья искренняя, но простить нельзя!

БЛОК
Они никогда не знали России и никогда не любили её. Правда глаза колет. Всю жизнь они проповедовали революцию, а теперь проклинают её. Выходит, пилили сук, на котором сидели? Подкидывали в пламя щепки, а, как только оно загорелось, запричитали: Ах-ах, сгорим!

ЕСЕНИН
Интеллигент – как птица в клетке; к нему протягивается здоровая, жилистая рука (народ), а он бьётся от страха. А его возьмут… и выпустят.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Народ талантливый, но жулик.

ЕСЕНИН
Есть, конечно, хулиганы, но нельзя в них винить народ!

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
А зачем церкви разрушать?

ЕСЕНИН
Хоть бы и Кремль сам! Не жаль мне его нисколечки. Да это из озорства всё.

БЛОК
А нет ли таких, что во имя высших ценностей разрушают?

ЕСЕНИН
Таких нет. А революция – страшно полезная вещь. Она все щиты снять должна! Между нами, к примеру.

БЛОК
Какие ж между нами щиты?

ЕСЕНИН
Вы – западник. А я – крестьянский сын, из старообрядцев, коих я, по правде сказать, ненавижу.

БЛОК
За что же?

ЕСЕНИН
Старообрядчество московских купцов – не настоящее, застывшее. И, вообще… Я, например, всегда причастие выплёвываю. Не из кощунства, нет! Просто не хочу страдания, смирения, сораспятия…
Я свободы хочу! Настоящей, природной! Я на том и с Клюевым сойтись не могу, хоть его и за старшего брата почитаю.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
На чём именно?

ЕСЕНИН
У него подражание природе в творчестве, а должно, чтобы творчество было природой. И потом, Клюев черносотенный, как и Ремизов.

БЛОК
Забавно. Ремизов при этом не может слышать о Клюеве за его революционность.

НАТ. - ПЕТЕРБУРГ – ДЕНЬ

Блок и Чуковский идут по улице.

ЧУКОВСКИЙ
Горький сказал, что ваши «Двенадцать» - самая злая сатира на всё, что происходит в наши дни.

БЛОК
Сатира? Неужели сатира? Едва ли. Я думаю, что нет. Я не знаю.

ЧУКОВСКИЙ
Многие недовольны окончанием…

БЛОК
Мне оно тоже не нравится. Я хотел бы, чтобы конец был иной. Когда я кончил, я сам удивился: почему Христос? Но чем больше я вглядывался, тем яснее видел Христа. К сожелению… Теперь все меня возненавидели, как-то сразу возненавидели… Вы, когда будете у Мережковских, скажите Зинаиде Николаевне, что я не думаю, что она сделала верные выводы из моих стихов, но люблю её по-прежнему, подчас – больше прежнего.

ЧУКОВСКИЙ
Всенепременно.
 
Блок вздыхает.

БЛОК
Зайти бы к ним…
 
ИНТ. – КВАРТИРА БЛОКА – ПРИХОЖАЯ – ВЕЧЕР

Блок входит.

Навстречу ему выходит КОМИССАР и испуганная Любовь Дмитриевна.

КОМИССАР
Вы арестованы по подозрению в связи с левоэсеровской группировкой. Извольте следовать за мной!

ИНТ. – ПРИЁМНАЯ СЛЕДОВАТЕЛЯ – НОЧЬ

Приёмная переполнена народом. Кто-то спит, лёжа на полу, кто-то сидит на скамьях.

Блок сидит в углу, зябко поёживаясь.

ЭСЕР подходит к Блоку.

ЭСЕР
Блок, не правда ли? И вы среди заговорщиков?

Блок улыбается.

БЛОК
Я старый заговорщик.

ЭСЕР
А я не левый, я правый эсер!

БЛОК
А я совсем не эсер.

ЭСЕР
Однако, заговорщик.

БЛОК
Я старый заговорщик.

ЛИЦЕИСТ подходит.

ЛИЦЕИСТ
Я слышал, что вы революционер. Но вы, кажется, меньшевик?

БЛОК
Нет, я не меньшевик, да и вообще ни к какой партии не принадлежу.

ЛИЦЕИСТ
А я никогда не слышал, чтобы были беспартийные революционеры.

БЛОК
По-вашему бывают только беспартийные контрреволюционеры?

Входит АГЕНТ.

АГЕНТ
Вы – товарищ Блок? Собирайте вещи. На освобождение.

Блок поднимается и следует за агентом.

ИНТ. – ТРАМВАЙ – УТРО

Гиппиус сидит у окна.

Блок идёт по проходу и останавливается возле неё.

БЛОК
Здравствуйте.

Гиппиус оборачивается.

БЛОК
Подадите ли вы мне руку?

Гиппиус протягивает руку.

ГИППИУС
Лично да, только лично – не общественно.

Блок целует руку Гиппиус.
 
БЛОК
Благодарю вас. Вы, говорят, уезжаете?

ГИППИУС
Что ж, - тут или умирать, или уезжать. Если, конечно, не быть в вашем положению

БЛОК
Умереть во всяком положении можно. А я ведь вас очень люблю.

ГИППИУС
Вы знаете – что и я вас люблю.

Трамвай останавливается.

ГИППИУС
Прощайте!

БЛОК
Благодарю, что подали мне руку.

ГИППИУС
Общественно между нами взорваны мосты, вы знаете. Но лично – как мы были прежде.

Блок целует Гиппиус руку.

БЛОК
Благодарю вас. Прощайте.

Гиппиус выходит из трамвая.

ИНТ. – ЛИТЕРАТУРНО-ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ОТДЕЛ НАРКОМПРОСА – ВЕЧЕР

Присутствуют многие писатели.

Входит ПОЛЯНСКИЙ.

Блок направляется к нему.

БЛОК
Кажется, товарищ Лебедев-Полянский? Ваше письмо я получил. Дело интересное. Посмотрим, как сговоримся. Все мы люди разные, по-разному расцениваем происходящее. Во всяком случае, попытаемся что-нибудь сделать. Вы не из Смольного? Есть тревожные новости?

ПОЛЯНСКИЙ
Да, какие-то неприятности на фронте. Как вы смотрите на всё происходящее?

БЛОК
Я… я думаю, что будущее будет хорошо. Но хватит ли у нас, у вас, у всего народа сил на такое большое дело?

ПОЛЯНСКИЙ
Ход революции обнадёживает. У нас есть боеспособные части. Вооружение… Наша партия…

Блок морщится.

БЛОК
Я говорю о моральных, о духовных силах. Культуры нет у нас. Беспомощны мы во многом. От жизни оторваны. Вас интересует политика, интересы партии… А нас, поэтов, душа революции…

Входит Луначарский, на ходу пожимает руки стоящим поблизости.

ЛУНАЧАРСКИЙ
Никак не мог. Никак… Здравствуйте! Рвут на части. Сейчас только кончилось собрание. Сейчас будем открывать заседание…

НАТ. – ПЕТЕРБУРГ – ВЕЧЕР

Блок идёт по улице. За ним увивается молодой человек, ДЕНДИ.

ДЕНДИ
Все мы – дрянь, кость от кости, плоть от плоти буржуазии.

Блок поднимает на Денди глаза и отводит их вновь.

ДЕНДИ
Я слишком образован, чтобы не понимать, что так дальше продолжаться не может и что буржуазия будет уничтожена. Но, если осуществиться социализм, нам остаётся только умереть; пока мы не имеем понятия о деньгах; мы все обеспечены и совершенно не приспособлены к тому, чтобы добывать что-нибудь трудом. Все мы – наркоманы, опиисты; женщины наши – нимфоманки. Нас меньшинство, но мы пока распоряжаемся среди молодёжи: мы высмеиваем тех, кто интересуется социализмом, работой, революцией. Мы живём только стихами; в последние пять лет я не пропустил ни одного сборника. Мы знаем всех наизусть – Сологуба, Бальмонта, Северянина, но всё это уже пресно; всё это кончено; теперь, кажется, будет мода на Эренбурга.

БЛОК
Неужели вас не интересует ничего, кроме стихов?

ДЕНДИ
Нас ничего не интересует, кроме стихов. Ведь мы пустые, совершенно пустые. Вы же виноваты в том, что мы такие.

БЛОК
Кто – мы?

ДЕНДИ
Вы – современные поэты. Вы отравляли нас. Мы просили хлеба, а вы нам давали камень.

Блок низко опускает голову и зябко передёргивает плечами.

ИНТ. – ПОМЕЩЕНИЕ СОЮЗА ПИСАТЕЛЕЙ – ДЕНЬ

Блок, мрачный и усталый, стоит у окна, глядя в пасмурное небо. Рядом стоит Гумилёв и что-то чертит в блокноте.

БЛОК
Я вижу, вы, как всегда, полны планов и замыслов, Николай Степанович.

ГУМИЛЁВ
А что же? Жизнь продолжается, значит, нужно делать что-то. Для меня в России дел – непочатый край. Поэтому я и не уехал, как многие другие.

БЛОК
Вы правы. Только отчего нам платят за то, чтобы мы не делали того, что должны делать?

Гумилёв пожимает плечами.

БЛОК
А всё так же настроены против символистов?

ГУМИЛЁВ
Разумеется. Символисты – просто аферисты. Взяли гирю, написали на ней десять пудов, но выдолбили середину, швыряют гирю и так и сяк, а она – пустая.

БЛОК
Но ведь это делают все последователи и подражатели – во всяком течении. Символизм здесь ни при чём. Вообще же то, что вы говорите, для меня не русское. Это можно очень хорошо сказать по-французски. Вы слишком литератор, и притом французский…

ИНТ. – ТЕАТРАЛЬНАЯ СТОЛОВАЯ – ДЕНЬ

Ахматова идёт между столов.

Навстречу ей идёт Блок, смотря себе под ноги.

АХМАТОВА
Александр Александрович! Здравствуйте!

Блок поднимает глаза.

БЛОК
А… и вы здесь… Странное место – эта столовая… Здесь все встречаются. Как на том свете…

Блок проходит дальше.

Ахматова поражённо смотрит ему вслед.

ИНТ. – ЛЕСТНИЦА МЕЖДУ ЭТАЖАМИ – ДЕНЬ

Блок тяжело поднимается по ступенькам, таща большую вязанку дров.

ИНТ. – КВАРТИРА БЛОКА – ПРИХОЖАЯ – ДЕНЬ

Блок входит с вязанкой дров, бросает её на пол, прикладывает руку к груди и с тихим стоном приваливается к стене.

Навстречу ему выходит Любовь Дмитриевна.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Боже мой, Саша, что с тобой?

БЛОК
Ничего-ничего, сейчас всё пройдёт…

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Ты с ума сошёл! Зачем ты нёс на себе такую огромную связку? Разве ты забыл, что сказал доктор?

БЛОК
Иначе придётся ходить несколько раз… А так лишь ещё один.

Блок делает шаг к двери.

Любови Дмитриевна удерживает его.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Нет уж. Остальное я сама принесу. А ты ляг лучше. Тебе лечь надо! Я позову доктора. Вдруг это сердце…

БЛОК
Не нужно никого звать… Это не сердце. Ерунда. Просто защемило что-то… И не вздумай носить дров сама. Сейчас я передохну и схожу за ними сам.

Блок закусывает губу и вновь приваливается к стене.

Любовь Дмитриевна осторожно берёт Блока под руку.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Идём, идём, я уложу тебя…

Любовь Дмитриевна уводит Блока.

ИНТ. – КВАРТИРА БЛОКА – СТОЛОВАЯ – ДЕНЬ

На столе – самовар, чёрный хлеб с маслом, коробок с грудой папирос.

За столом – Блок и Сухотин.

Блок подвигает Сухотину папиросы.

БЛОК
Курите, курите, у меня их очень много, теперь я продаю книги, и вот, видите, и масло, и папиросы. Я утешаюсь тем, что многое в наших библиотеках было лишнее и заводилось так себе – по традиции.

Блок морщится, как от боли, и закрывает глаза.

СУХОТИН
Что с вами?

БЛОК
Ничего. Как-то ослабел я в последнее время. И болит всё, болит… Руки, ноги… А ещё мама постоянно ссорится с Любой. Это уж просто вынести не могу. Каждый раз, когда начинают они ругаться, боль моя многократно усиливается. Становится нестерпимой. Прошу их замолчать… Но их ненадолго хватает… И холодно так… А ещё эти ужасные мещане за стеной… Уплотнение! Но Бог с ним, со всем. Лучше о себе расскажите.

СУХОТИН
О, вы не поверите, чего я за это время насмотрелся! Деревня, куда меня забросила судьба – истинный медвежий угол. Всё, точно в первобытные времена. Труд ежедневный, тяжёлый, от рассвета до заката. Мне, по долгу службы, чтобы сохранить молоко для детей в детских домах, пришлось спасать скот, менять ситец на сено и овёс… Всего и не упомнишь, и не расскажешь!

БЛОК
Это удивительно интересно! Вот, где делается что-то настоящее, а не у нас на каком-нибудь литературном собрании. Удивителен, удивителен наш народ!..

ИНТ. – КОМНАТА БЛОКА – ВЕЧЕР

Блок сидит за столом и перебирает содержимое его ящиков. Достав один из них, он высыпает его на стол. На столе оказываются засушенные лепестки, колосья, ветки вербы, листья, резеда, шпильки, ленты… Блок медленно перебирает их.

БЛОК
Милая Дельмас… Вспомнила о моих именинах… Прислала Любе муки для меня. Боже мой, какое безумие, что все проходит, ничто не вечно. Сколько у меня было счастья с этой женщиной! Улицы, тёмная Нева, запах её духов… Как же давно это было! В другой жизни…

Блок поднимается из-за стола и выходит из комнаты.

НАТ. – ПЕТЕРБУРГ – НОЧЬ

Блок идёт по улице, точно во сне.

БЛОК
Когда замрут отчаянье и злоба,
Нисходит сон. И крепко спим мы оба
На разных полюсах земли.
Ты обо мне, быть может, грезишь в эти
Часы. Идут часы походкою столетий,
И сны встают в земной дали.
И вижу в снах твой образ, твой прекрасный,
Каким он был до ночи злой и страстной,
Каким являлся мне. Смотри:
Всё та же ты, какой цвела когда-то,
Там, над горой туманной и зубчатой,
В лучах немеркнущей зари.

НАТ. – ПЕТРБУРГ – НОЧЬ

Дом Дельмас. Блок останавливается перед ним и смотрит на светящиеся окна четвёртого этажа.

БЛОК
Бедная, она была со мною счастлива… Храни её Бог!

Свет в окне гаснет.

Блок поднимает ворот пальто и идёт обратно.

ИНТ. – РЕДАКЦИОННАЯ КОМНАТА – УТРО

ЗАМЯТИН сидит за редакторским столом и разливает горячий чай.

Блок сидит напротив.

ЗАМЯТИН
Читали последний номер «Русской Мысли»? Каково?

БЛОК
Что они смыслят, сидя там? Только лают по-собачьи…

Замятин протягивает Блоку стакан чая. Блок берёт его обеими руками, согревая их и делает несколько глотков.

БЛОК
Завидую вам всем: вы умеете говорить, читаете где-то там. А я не умею. Я могу только по написанному… А, значит, пайка нет… Хоть околевай с голоду… Дышать нечем. Душно. Болен, может быть.

ЗАМЯТИН
Вам бы за границу съездить отдохнуть. Вас бы отпустили.

БЛОК
Отпустили бы… Я могу уехать, и деньги для меня есть там… Но нет, совсем не хочется.

Блок и Замятин пьют чай.

БЛОК
И всё-таки золотник правды во всём этом есть… Во всей этой лжи… Ненавидящая любовь – это, пожалуй, точнее всего, если говорить о России, о моём отношении к ней… Очень хочется писать. Это теперь почти никогда не бывает. Может быть, в самом деле, отдохну и сяду…

ИНТ. – КУПЕ ПОЕЗДА – ВЕЧЕР

Блок сидит у окна, скрестив руки на груди. Пальцы его перевязаны.

Напротив – Чуковский.

ЧУКОВСКИЙ
Вот, Батюшков скончался…
 
БЛОК
Мы выживем, последние… Но если кто-нибудь из нас…

Блок зажмуривает глаза, сдерживая слёзы и судорожно сглатывает.

ЧУКОВСКИЙ
Отчего вы не пишите стихов, Александр Александрович?

БЛОК
Все звуки прекратились. Разве вы не слышите, что никаких звуков нет. Все они притушены. А лживо припоминать рассудком звуки в беззвучном пространстве – кощунство. В таком гнёте нельзя писать!

ЧУКОВСКИЙ
Вам бы уехать… Отдохнуть…

БЛОК
Нет! Это равносильно измене… Убежать теперь – позор. Вот, у Ахматовой:
Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: иди сюда,
Оставь свой край, глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.
Но равнодушно и спокойно
Замкнула я руками слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернился скорбный дух.
Ахматова права – это недостойная речь!

ИНТ. – ЗАЛ ЗАСЕДАНИЙ ДОМА ЛИТЕРАТОРОВ – ВЕЧЕР

В президиуме заседают ХОДАСЕВИЧ, Ахматова, несколько писателей. В конце стола – Блок.

На трибуне – ЧИНОВНИК.

ЧИНОВНИК
Русское общество не должно предполагать, будто во всём, что касается увековечения памяти Пушкина, оно не встретит препятствий со стороны рабоче-крестьянской власти…

Блок поднимает голову и с кривой усмешкой смотрит на чиновника.

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА
И не думаем!

Чиновник сходит с трибуны.

ИНТ. – ЗАЛ ЗАСЕДАНИЙ ДОМА ЛИТЕРАТОРОВ – ВЕЧЕР

Всё то же.

На трибуне – Блок.

БЛОК
Покой и воля. Они необходимы поэту для освобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю, тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем; жизнь потеряла смысл. Любезные чиновники, которые мешали поэту испытывать гармонией сердца, навсегда сохранили за собой кличку черни. Но они мешали поэту лишь в третьем его деле. Испытание сердец поэзией Пушкина во всем ее объеме уже произведено без них. Пускай же остерегутся от худшей клички те чиновники, которые собираются направлять поэзию по каким-то собственным руслам, посягая на её тайную свободу и препятствуя ей выполнять ее таинственное назначение.

Чиновник наклоняется к уху рядом сидящего в президиуме.

ЧИНОВНИК
Не ожидал я от Блока подобной бестактности.

БЛОК
Мы умираем, а искусство остается. Его конечные цели нам неизвестны и не могут быть известны. Оно единосущно и нераздельно. Я хотел бы, ради забавы, провозгласить три простых истины: Никаких особенных искусств не имеется; не следует давать имя искусства тому, что называется не так; для того чтобы создавать произведения искусства, надо уметь это делать. В этих веселых истинах здравого смысла, перед которым мы так грешны, можно поклясться веселым именем Пушкина.

Блок сходит с трибуны.

Зал взрывается аплодисментами.

ИНТ. – ПЕРЕДНЯЯ ДОМА ЛИТЕРАТОРОВ – ВЕЧЕР

Литераторы расходятся. Блок надевает пальто. Подходит кутающийся в шубу ЛИТЕРАТОР, качая головой

ЛИТЕРАТОР
Какой вы шаг сделали после «Двенадцати», Александр Александрович!

БЛОК
Никакого. Сейчас я думаю так же, как думал, когда писал «Двенадцать».

ИНТ. – МАЛЫЙ ТЕАТР – ВЕЧЕР

Зал переполнен. Блок стоит на сцене.

ГОЛОСА ИЗ ЗАЛА
Двенадцать! Двенадцать!

БЛОК
Что же ты потупилась в смущеньи?
Погляди, как прежде, на меня,
Вот какой ты стала - в униженьи,
В резком, неподкупном свете дня!
Я и сам ведь не такой - не прежний,
Недоступный, гордый, чистый, злой.
Я смотрю добрей и безнадежней
На простой и скучный путь земной.
Я не только не имею права,
Я тебя не в силах упрекнуть
За мучительный твой, за лукавый,
Многим женщинам сужденный путь...
Но ведь я немного по-другому,
Чем иные, знаю жизнь твою,
Более, чем судьям, мне знакомо,
Как ты очутилась на краю.
Вместе ведь по краю, было время,
Нас водила пагубная страсть,
Мы хотели вместе сбросить бремя
И лететь, чтобы потом упасть.
Ты всегда мечтала, что, сгорая,
Догорим мы вместе - ты и я,
Что дано, в объятьях умирая,
Увидать блаженные края...
Что же делать, если обманула
Та мечта, как всякая мечта,
И что жизнь безжалостно стегнула
Грубою веревкою кнута?
Не до нас ей, жизни торопливой,
И мечта права, что нам лгала.-
Все-таки, когда-нибудь счастливой
Разве ты со мною не была?
Эта прядь - такая золотая
Разве не от старого огня?-
Страстная, безбожная, пустая,
Незабвенная, прости меня!

ИНТ. – БУФЕТ – ВЕЧЕР

Блок и Чуковский сидят за столиком.

Неподалёку, спиной к ним, стоит молодой человек, ВИТИЯ.

ВИТИЯ
Блок, как поэт, уже умер. Я вас спрашиваю, товарищи, где здесь динамика? Эти стихи – мертвечина и написал их мертвец.

Блок с грустной улыбкой наклоняется к Чуковскому.

БЛОК
Это правда. Он говорит правду: я умер. Я даже прежних своих стихов не понимаю. Забыл, что тогда значили многие слова. А ведь казали сакраментальными. А теперь читаю эти стихи, как чужие, и не всегда понимаю, что, собственно, хотел сказать… Так странно… До чего у меня всё перепуталось! Я совсем забыл, что мы только что с вами были в Союзе Писателей, и вот сейчас хотел писать туда письмо, извиниться, что не смог прийти… Ох, и на чёрта я приехал сюда?

ЧУКОВСКИЙ
Александр Александрович, вы ли это?!

Блок поднимает глаза на Чуковского, берёт шляпу и уходит.

НАТ. – МОСКВА – ДЕНЬ

Блок едет на извозчике.

БЛОК
(голос за кадром)
Как тяжело ходить среди людей
И притворятся непогибшим,
И об игре трагической страстей
Повествовать еще не жившим.
И, вглядываясь в свой ночной кошмар,
Строй находить в нестройном вихре чувства,
Чтобы по бледным заревам искусства
Узнали жизни гибельной пожар!

ИНТ. – МОСКОВСКИЙ ВОКЗАЛ – ДЕНЬ

Блок и провожающий его Чулков идут по перрону.

ЧУЛКОВ
Не верится в то, что в наше катастрофическое время могут какие-то люди чувствовать привязанность к земле, к земной любви… Вы в это верите?

БЛОК
Верую, ибо невозможно… Георгий Иванович, вы бы хотели умереть?

ЧУЛКОВ
Не знаю… Нет… Нет!

БЛОК
А я очень хочу…

Блок входит в поезд.

Чулков сокрушённо качает головой.

НАТ. – ПЕТЕРБУРГ – УТРО

Блок и Любовь Дмитриевна направляются от вокзала к ожидающему извозчику.

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Билицкий дал лошадь нам… Как ты себя чувствуешь?

БЛОК
Сейчас у меня ни души, ни тела нет, я болен, как ни был никогда ещё. Всё болит. И, кажется, у меня жар…

ЛЮБОВЬ ДМИТРИЕВНА
Ну, ничего-ничего. Сейчас приедем домой. И тебе станет легче. Ты просто устал.

БЛОК
Да, я очень устал, Люба…

Блок и Любовь Дмитриевна садятся в коляску.

БЛОК
Люба, у меня к тебе две просьбы…

Любовь Дмитриевна поднимает глаза.

БЛОК
Не ссорься больше с мамой. Ради меня, пожалуйста. Прошу тебя. И прости меня за всё. Помни, что я всегда, всегда тебя любил, как никого другого.

Любовь Дмитриевна склоняет голову на грудь Блока и всхлипывает.

Блок обнимает её.

БЛОК
Успокойся, Люба, успокойся…

Извозчик трогается с места.

ИНТ. – КВАРТИРА ЗАМЯТИНА – УТРО

Замятин, мрачный и бледный, расхаживает по комнате.

ЗАМЯТИН
Не успели, не успели… Бегали по инстанциям, заседали, спорили…

Замятин ударяет рукой по стенке.

Телефон звонит.

Замятин снимает трубку.

ЗАМЯТИН
Алексей Максимович? Блок умер. Сегодня. В одиннадцать. Этого нельзя нам всем простить! Нельзя!