Как я убил собаку

Вы когда-нибудь видели, как убивают собак? Вы видели хоть краем глаза, как железным заостренным прутом, оторванным от старого забора, дробят хрупкие кости уже обессиленной массе из лохмотьев, крови и невидимых собачьих слез? Нет? Вам повезло, а мне нет. Смерть плешивой егерьской суки я увидел в детстве. Это было лет четырнадцать назад, когда Атлантида Советского союза ушла на дно, не образовав ни одного архипелага с реальными границами, внятной идеологией и вменяемым планом развития. Юродивые челночники появились в каждой третей семье и внесли в безродные города ощущение тотального всеохватывающего рынка и балагана. От них воняло рыбой, заморским кетчупом и дешевыми китайскими красками. В моду входили аляповатые бейсболки пошлых пастельных цветов, растворимые напитки Zuko, напоминавшие по вкусу дешевые школьные краски, тошнотворная жевательная резинка Turbo и «понтовые» сигареты Malboro. Кинотеатры закрывались один за другим, не веря в грядущую «революцию империи развлечений». С черного входа, пущенные сторожем-алкоголиком, туда заходили постсоветские наркоманы (бывшие отличники и пионервожатые) и «долбили» себя в усталые и посиневшие вены. Как бездомная алкоголичка буйствовала осень, афиши никому ненужных несостоявшихся концертов, как и жухлые листья, кружились по ветру и падали на склизкие тротуары. В тот момент из ларьков играл Ласковый Май, а собака просто метила машину шкафообразных братков с кожей на голове, напоминающей поверхность вычищенных армейских ботинок. Вылизанный до лоска «Мерс» стоял, ничего не понимая в этой жизни, а братки начали решительно вспарывать чьей-то собаке живот. Сука визжала и кусалась, харкая кровью. Все бы могло завершится банальным убийством псины, но судьбе было угодно оставить в моем сознании раны с более рваными краями. На вой питомца прибежал хозяин в мятых и потных трениках, матроске, залитой керосинкой, достал старое ружье, которое ему выдали в 75-ом году в Леспромхозе, зарядил и одним истошным выстрелом размозжил братку пол подбородка, а вторым снес череп его корифану. Егерь подошел к кровавой массе, ей когда-то был его любимый пес, с которым они ходили на лис. Из разорванного живота выглядывали нерожденные щенки. Егерь взял суку в охапку и зарычал от боли, которая стала скручивать его сердце, глотку и съедать солью глаза... На следующий день «Мерс» отогнали на ржавое «СТО» к барыгам, где ему бескомпромиссно перебили номера и своим ходом отправили на рынок, который крышевали «заимские». На вырученные деньги мужик купил себе «хрущевский» мопед и ящик паленой водки. Под утро егерь загулял с «закадычными друзьями», которые таковыми не являлись, и утонул в ближайшем безхозном пруду…
Зачем я об этом вспоминаю? Трудный вопрос. Но, видимо, я почувствовал себя виноватым в смерти беременной суки. Ведь мог я схватить прут, которых было невесть сколько возле стройки, хребтом вылезшей через гланды поселка. Я мог самолично размозжить его о головы «новорусских» питекантропов. Я мог отпугнуть собаку и сам справить нужду на покрышки вылизанного как генеральские петлички автомобиля. В конце концов, я мог предупредить хозяина. Но я ничего этого не сделал. Поэтому вдруг через много лет мне захотелось утопить угрызения совести в виски. Рядом оказался бармен, который был готов сделать коктейль из моей брутальной тоски и джина, а может рома, вермута и хрипящей головной боли. Мне надо было только сделать выбор. Я выбрал «секс, драгс и рок-енд-ролл…» Я больше не верил миру, и поэтому я выбирал не Pepsi и кроссовки Nike, а собачью жажду жизни и злость по-отношению ко всем, кто хочет помешать моему счастью. Это могла быть даже сука-погода, которой было наплевать на мои демократические свободы и жажду тепла. У этой твари наступил климатический климакс, и она считала, что я должен за это расплачиваться. «Пошла на ***, сука» - отрезал я и выходил под дождь в спортивной куртке и сигаретой в зубах.