Чужая женщина или ложечка меда

Я стояла на кухне готовила свинину с соусом и плакала, слезы большие и соленые текли по щекам и падали на разделочную доску, а я продолжала готовить. Зажгла сигарету и, не вынимая ее изо рта, сунула противень в духовку и села на диван. Надо подумать, но мысли отказывались мне подчиняться.
Кто она другая? Какая она? Как она курит и курит ли вообще, готовит ли она ему ужин?
А главное почему?
Он называет меня своей «ложечкой меда» за светлые медовые волосы и веснушки на носу. А теперь он женится на другой, чужой ей женщине, про которую она не знала никогда до сегодняшнего утра, когда он позвонил ей на работу.
Он никогда не узнает, не будет знать свою дочь. Для него она, наверное, вечно истерично орущая девушка с кучей проблем. Но он никогда не задумывался что причина этих проблем в нем. Никогда не видел ее с другой стороны, не разу ни заглянул в ее лицо – истинное, красивое, доброе. А времени остается все меньше и меньше, и как объяснить ему те вещи, которые он не способен воспринимать – его желание подчинить меня своей воли, сломить все, что бы я ни начинала строить пропадает даром, камни сыплются, ударяя с каждым разом все больней.
И они еще больше отдаляются друг от друга. И каждый из них унесет свою правду, и будет думать что прав, и в тоже время так ошибается.
Их семья так мало напоминает то, что предполагается под этим словом. Мне не хватало жизни и не хватало ощущения заполненности, удовлетворенности. Я не могла почувствовать, чтобы жизнь заполнила меня до кончиков пальцев.

Звонок в дверь. Я иду и открываю.
- Привет пап.
- Привет медовая ложечка моя,- улыбается он и дарит мне колючий поцелуй в щеку, эта его вечная щетина.
- Что у нас на ужин, я принес твою любимую халву.
Он ведет себя так, будто ничего не случилось.
- На ужин рулетики из свинины с чесночным соусом, счас выну из духовки.
Мы садимся за стол, и он молчит.
- Пап может, расскажешь мне?
- А?
- Не знаешь, как начать разговор о ней? Ну, я помогу, сначала хотя бы скажи, как ее зовут, чтобы я не опозорилась на свадьбе.
- Твое чувство юмора меня спасает, слушай рулетики такие соленые сегодня у тебя, ты переборщила с солью.
И мне хочется крикнуть, это не соль, это мои слишком соленые слезы, которые попали в еду, но вместо этого я начинаю слушать об этой чужой мне женщине. И я, наконец, узнаю ее имя, что она совсем не курит, и у нее есть сын и видимо скоро мне придется познакомиться с толпой «новых родственников». Тут-то я вдруг понимаю, почему он молчал раньше – он боялся меня, так же как я боюсь его! Он наверно тоже думает, что я не знаю его настоящего лица, и что у нас чертова семья, что мы боимся, друг друга и ничего не смыслим в отношениях отца с дочерью.
Да и он прав. Мы играем роли - он роль отца, я дочери, мы даже любим эти роли. Он приходит в воскресенье на ужин, и приносит традиционную халву, целует в щеку колючей щекой, называет ласково, мы сидит, и едим и обсуждаем событие недели, но не больше. Я боюсь его, он меня, и мы играем дальше.
Но теперь во мне появляется чувство горечи и обиды, что может уже никогда теперь не назовет меня ложечкой меда, и я зачем-то говорю ему:
- Пап, я люблю тебя…