второе, луковичное

Мама, здравствуй! Я сижу в кафе в центре города, пью черный кофе и слизываю сахар с пальца. В этом кафе сливочные столы и дурацкая музыка. Как ты, мама? Тебе некуда отвечать, но я все же надеюсь, что ты не воспримешь этот вопрос за издевательство, я молюсь о тебе каждую ночь. Я ничуть не изменилась, лишь похудела на пару размеров, вместо своих сорока я вешу тридцать семь, и мои уши совсем заросли. Волосы рыжего цвета, и съемная квартира на окраине. Я работаю в местной газете, пишу о пенсионерах и домработницах, о нервозе и поносе, и о том, как победить неудачи. Мой диплом здесь равносилен местному, слава Богу, что мне всё-таки удалось закончить МГУ, теперь я в состоянии есть три раза в день и платить за квартиру. Лондон, да, мама, я в дрянном Лондоне, дорогой сноб. Он похож на крота из Дюймовочки. Нет, на первый взгляд он - задумчивый трубочист, почти Питер, только в европейской одежде, но потом замечаешь, что его мостовые блестят, дома лоснятся, а небо, жирея, наваливается и давит. Лондон ведь бурлит от своего богатства, он, как мешки с откаченным жиром, валяющиеся в мусорном баке за клиникой пластической хирургии. По вечерам я хожу в бар, где курят и поджидают молоденьких девчушек жирные англичане. Они заказывают кружку пива и всматриваются в каждую. Меня там все знают и поэтому, не пристают. Я живу с ней, мама. Да, я думаю, ты знаешь уже об этом, но не переживай, у нас всё хорошо. Из-за неё у меня дома чисто, свежее сваренный кофе и горячая еда. У нас есть кошка Луковица. Да, дурацкое имя, но кошка выбрала его сама, робко мяукнув, после моего крика: где луковица? Ты же знаешь, я никогда не перечу, если кто-то точно определился. Так кошка стала Луковицей. Но по утрам я всё равно зову её дурой и запираю в туалете. Я работаю, как все: с 9 до 20, суббота-воскресенье выходной. Тогда мы ходим в кино, садимся на последние ряды и слушаем скрип киноленты. У нас есть пара друзей, коренных англичан, они живут в соседнем квартале и работают иллюстраторами в издательстве. Они рисуют пчелок и фей в детских книгах, постоянно пьют кофе и курят. Джон и Крэк – два брата, потерявших всё из-за пожара пару лет назад. Им пришлось похоронить своих родителей и снять квартиру в самом дрянном районе Лондона. Иногда они заходят к нам с бутылкой текилы, мы достаем большие бокалы и четыре пепельницы – каждому свою, кидаем подушек на пол и включаем старые фильмы. Хичкок, Феллини, Озон, мы прокручиваем старые фильмы и пьем. В темноте Джон начинает приставать ко мне и пытаться хоть как-то разнежить моё тело, за это он получает в морду и отправляется спать. Он любит меня, но, мама, я бесплодна, а он рисует гномиков и принцесс в детских книгах. Знаешь, мой редактор- полное трепло, он говорит, что на моих материалах держится вся газета, а сам не хочет написать мне характеристику и задерживает зарплату. Мама, я не лесбиянка, я просто живу с женщиной и не принимаю мужчин, мой диагноз разрешает плевать им в слезы, бить по морде и не принимать. Хотя, всё-таки, я не отчаиваюсь и всматриваюсь им в глаза. Что я хочу увидеть, не понятно, но смотреть вглубь всегда интересно. А они потом шепчут мне на ухо про незабываемый взгляд и героиновую красоту. Я с ними сплю, самое лучшее время для секса с 5ти до 9ти. Я сплю с ними в этот период времени, а в десять всегда возвращаюсь домой. Я не могу этого не делать, можешь считать меня сумасшедшей. Я бесплодна, я бездомна, я больна. Но я всё равно возвращаюсь к ней и мне наплевать на всё. Если я когда-нибудь осмелюсь позвонить тебе, то приглашу в гости. Но это будет явно не сейчас и не тут. Когда я, голодная и сопливая, потому что климат в этом городе мерзкий и у меня постоянно воспалена слизистая, спешу домой, спотыкаясь о ступеньки, поднимаюсь на самый последний этаж, там наиболее дешевые квартиры и можно шуметь позже 12ти , царапаю ключом обшарпанную дверь и срываю долгожданные холодные поцелуи на влажном дыхании. Нет, не сейчас и не тут, мама. Я напишу позже.