Короткие сны

Короткие сны
(Мистическая новелла)
«Я оцепенел от страха, мой странный сон обернулся явью».
 (Э.Т.А.Гофман «Эликсиры сатаны».)
***
 Он проследовал мимо только что закрывшейся пельменной, и мы спустились вниз, к парку. Было около половины пятого утра, а слежку мы за ним начали в три ночи. По пустынным улицам таким ранним утром делать это (следить, вести наблюдение – как будет угодно) крайне трудно, за случайного прохожего не сойдешь и не спрячешься за чью-нибудь безликую спину, сам прикинувшись такой же безликой спиной. Приходилось быть крайне осторожным, но он, кажется, все равно заметил, хотя и не подавал вида. Шел все таким же размеренным шагом, но довольно быстро. Почти не заходил никуда, только на секунду остановился у дверей бистро, зашел, но почти сразу же вышел, едва не столкнувшись со мной на входе. Я попался, как новичок. В этот-то момент он и убедился, что за ним следят. Нужно было, по крайней мере, сменить наблюдателя, но ребята в микроавтобусе, что неотступно следовал за нами в двух кварталах отсюда, почему-то посчитали это излишним. Зачем вообще понадобилось все это, вся эта слежка – непонятная и бессмысленная. Он террорист. Ну что же, террористов нужно арестовывать, а не наблюдать. Тем более, что шансов на то (да и улик против) было, по-моему, предостаточно.
 Я попробовал маячок на воротнике куртки, постучал по минимикрофону.
- Что у тебя? – сразу же отозвалось в правом ухе голосом старшего.
- Ничего, - тихо ответил я, продолжая идти, - проверял связь.
 Утро только вступало в этот мир. Обычно я люблю такие ранние утренние часы предрассвета. Еще не ясно, вечер или все-таки уже утро (особенно, если небо, как сейчас, в плотной оболочке ровных облаков), но организм уже проснулся и ждет наступления энергичного дня. Это время наиболее продуктивно. Многое видно невооруженным взглядом, многое становится понятным, не ослепленное солнцем, не покрытое мраком ночи. Фантасмагоричное время суток, непонятное, зыбкое, необъяснимое… Мир балансирует на краю света и тьмы. Иногда мне кажется, что однажды этот баланс нарушится, но не в обычную сторону, и тогда все погрузится обратно, в ночь, в темноту. Наверное, Апокалипсис придет именно утром. И тогда день уже – не наступит никогда.
 В природе был май. Было холодно. Я поплотнее запахнулся скрипящей кожей куртки. Наши шаги – его и мои – звонко, но, в то же время, как-то глухо, отдавались в окружающей свежей тишине пустынного утра. Все вокруг было серым; и деревья, и стены домов, и асфальт под ботинками внизу, и небо над нами. «Наверное, так бывает, - подумалось, - в бесцветных людских снах». Сам я всегда видел только цветные сны и, никак не мог понять, как это они могут быть какими-то еще. Теперь, кажется, понял. Только вывеска пельменной была красной. Темно-красной. Вычурными буквами, желто-черно-коричневыми вихлялась на ней надпись.
 На минуту показалось, что мы остались вдвоем в этом мире. Никого нет больше. Были – но ушли. Исчезли. Провалились, испарились. Куда-то в другой мир. Точно такой же, как этот. Они, недавно бывшие здесь, уже заселили тот мир, а мы вдвоем только и остались. И даже микроавтобус неподалеку – и его больше нет.
 Мы подошли к парку. Там также было пусто и серо. Ветер уныло гонял по дорожкам бесцветные обрывки газет, обертки, пустую пластмассовую посуду. Даже не было обычных утренних бомжей, обитающих тут в поисках бутылок.
 А он все же знал, знал о слежке. Когда он поравнялся с испещренной непристойными подписями белой кирпичной коробкой общественного туалета, вдруг решительно, но неторопливо – шагнул влево и исчез за этой коробкой. Я продолжал идти, ничуть не прибавляя ни шага. Метрах в десяти от туалета я как бы увидел, что он там делает. Будто другой я, кто-то еще, подходит к нему, с другой стороны, сзади, и видит, что происходит за стеной.
 Вот он сейчас сидит на корточках, ему почти страшно, но он не в панике. Думает, что нужно предпринять. Хватает проходившего мимо кота, делает два разреза большим ножом – один на брюхе, а другой на горле животного – и выпускает его в мою сторону.
 …Черный кот сумбурной мохнатой массой с криком вынесся из-за туалета, распространяя вокруг себя темные пятна крови, волоча за собой теплую дымящуюся нить розовых кишок. О гад! Он узнал мое слабое место и выпотрошил бедное животное, чтобы отвлечь от себя слежку.
 Я нагнулся и взял на руки обмякшее хлюпающее тельце кота. Попробовал вправить все больше и больше вытягивающиеся наружу кишки.

***
 Мы вышли, лавируя между спешащими к троллейбусной остановке людьми. Денис молча потягивал пиво: с утра ему было крайне тяжело; Ромка же, напротив, без умолку болтал о чем-то музыкальном. Я изредка соглашался с ним, но не потому что был действительно согласен, но только по причине: нужно же поддержать беседу, мечтал о бутылочке портвейна. Хотя, было не так уж и плохо. Выпили вчера не слишком, по моим меркам; спали достаточно, только в десять утра вышли из подъезда. Денис – на встречу со своими КВН-щиками; я- на сдачу экзамена по русской литературе 19 века. Куда шел Ромка – было не известно. Может, просто – шел, чтобы куда-то идти.
 У пешеходной «зебры» нам повстречались девушки. Четверо. Двух я знал, остальные же были для меня незнакомыми. Одна из тех, которую я знал, окликнула меня по имени. Пришлось остановиться.
- Тебя давно не видно, - сказала Оля.
- Это, смотря где, - ответил я.
- Тут с тобой девушка одна давно хочет познакомиться, - она указала на коротко остриженную, чуть выше меня ростом дамочку в «кислотном» наряде. Смутно припомнилось, что она сидела напротив меня пару месяцев назад на одном из домашних концертов. В тот вечер была ужасная пьянка и все оживленно спорили об искусстве. Только я не спорил, молчал и упрямо потреблял алкоголь. Ни музыканты, ни их музыка меня не интересовали; я пришел туда исключительно с целью напиться задаром.
 Девушка выплыла из глубин памяти только теперь, оставаясь забытой все эти два месяца.
- Оля, - представилась она.
 Я без сожаления посмотрел на удаляющиеся спины товарищей и назвал себя.
- Очень приятно…
- Мне тоже…
 Мы договорились увидеться позже, и я пошел проваливать свой предстоящий экзамен.

***
 Мы не встретились. Никогда. Я вообще из города скоро уехал. Почему? Не помню. Этот эпизод вспомнился вообще – только теперь, когда я нес умирающего кота мимо той самой «зебры».
 Черное животное беспрестанно скулило, давно истекло всей имеющейся у него кровью, но почему-то не умирало. Наверное, сильно хотело жить. Но я знал, что оно умрет; причем, именно в тот самый момент, когда я донесу его до места. Что это за место, я не знал и сам. Наверное, то, куда можно было бы положить кота поудобнее.
 Оля.
 С котом на руках я пересек площадь и стал спускаться к пельменной. В наушнике тревожно спрашивали, куда я иду, требовали, просили, угрожали… А я продолжал мерно и торопливо идти по серым улицам галлюцинаторного мира. Я не мог оставить кота.
 Дошел до какого-то магазина. Он равнодушно принял меня в свои тесные, освещенные рекламами, внутренности, и там я положил голову женщины на скамеечку для сумок. Положил и погладил по волосам. Отошел к самым дверям, все еще глядя на голову, как бы прощаясь с ней. Что же, я сделал все, что мог.
 Умирающая голова разлепила спекшиеся ресницы и благодарно прикрыла их, чуть улыбнувшись сожалеющее:
- Спасибо.
 Я тоже улыбнулся. Мол, извини, ничего поделать не мог. Не я тебя зарезал.
- Дай тебе Бог жить счастливо, - снова произнесла голова.
 Я хотел опять улыбнуться, но ее черты вдруг исказились судорогой, и кровавыми бурыми губами она добавила, с ненавистью глядя в меня:
- А потом тыщу лет плавиться в аду.
 Я испугался и с ужасом выскочил из магазина. Сквозь стеклянные двери была видна умершая голова с застывшими, выпученными в Никуда глазами. Мне все еще было страшно, когда я отступил назад, в оживленную ночную улицу. Что же, не стоит с нее спрашивать строго и обижаться: еще не известно, какие слова скажу я перед смертью. Умерла она, а не я. Моя участь пока в этом смысле получше. Завтра утренний дворник уберет ее окровавленное тело в урну и туда же отправит кишки с желудком. Все пойдет своим намеченным чередом и дальше.
 Невдалеке стоял какой-то мужик в спецовке спасателя. Держал в руке хрипящую рацию, словно раздумывал, сказать в нее что-то или не сказать. А в другой руке – лом.
 Я все еще пялился на замершую за стеклом голову и закуривал, когда поравнялся с ним.
 Над нами было немного ночного глубокого неба, не закрытого до конца деревьями и строениями цивилизации человеков.
- Тебя тоже мучают короткие сны? – спросил он и понимающе похлопал меня по плечу.
- Да, - произнесли мои губы, когда я совсем отвернулся от яркого магазинчика.
- Нам еще недолго, - сказал спасатель.
 Я подумал, что на самом деле голова ничего плохого мне не говорила. На самом деле она улыбалась. И пошел к нашему микроавтобусу.

(04.04.02.)