Рэдьярд Киплинг. Дочь полка. Перевод с английского

ДОЧЬ ПОЛКА

Сержантова жена она,
     Жена его была.
И в Олдершоте[1] венчанА,
     За море отплыла.
(Хор) Неужто не слыхал о ней –
Джейн Хардинг?
Джейн Хардинг?
     Неужто не слыхал о ней,
Что хвалит Рота вся?

(Старая солдатская песня)[2]

     – Если джентельмен не знает черкесскую круговую, он не должен вставать в круг, мешая всем прочим. – Вот что сказала мисс Маккенна, а сержант, мой визави, взглядом выразил ту же мысль. Я боялся мисс Маккенны. Она была шести футов ростом, вся состояла из желтых веснушек и рыжих волос и была простенько одета в белые атласные туфли, розовое муслиновое платье, ядовито-зеленый матерчатый кушак и черные шелковые перчатки, с желтыми розами в волосах. Поэтому я сбежал от мисс Маккенны и разыскал моего друга рядового Мэлвени, расположившегося у стой… у стола с закусками.
     – Так вы танцевали с крошкой Джханси Маккенна, сэр – с той, что выходит замуж за капрала Слэйна? Когда в другой раз будете говорить со своими лордами да леди, скажите им, что танцевали с маленькой Джханси. Этим можно гордиться.
     Но я не ощущал гордости. Я был полон смирения. Я видел в глазах рядового Мэлвени историю; и, кроме того, я знал, что, задержись он слишком долго у стойки бара, и ему опять придется маршировать с полной выкладкой. Ну, а встретить уважаемого друга, с полной выкладкой марширующего возле гауптвахты, довольно неловко, особенно если вам случится проходить мимо вместе с его командиром.
     – Выйдем на плац, Мэлвени, там прохладнее, чем здесь, и расскажите мне о мисс Маккенна. Что она из себя представляет, и кто она, и почему ее зовут "Джханси"?
     – Уж не хотите ли вы сказать, что не слыхали про дочь Старой Барабанихи? А еще думаете, будто вам что-то известно о жизни! Я буду с вами через минуту, как только трубка разгорится.
     Мы вышли под звезды. Мэлвени присел на артиллерийские сходни и начал обычным своим манером: сжав зубами трубку, свесив стиснутые руки между колен, а фуражку сдвинув далеко назад:

     "Когда миссис Мэлвени, то бишь, когда она была мисс Шэд, вы были порядком моложе, чем сейчас, а Армия была другой в некоторых су-щест-ных вещах. Парни нынче не стремятся жениться,[3] вот почему в Армии мало настоящих, добрых, честных, преданных, крепких, сердечных, плотно сбитых жен, как бывало, когда я был капралом. Меня потом разжаловали – но неважно – тогда я был капралом. В то время человек жил и умирал в своем полку; и, само собой, он женился, когда становился мужчиной. Когда я был капралом – Матерь Божия, сколько полку умерло и родилось с тех пор! – мой старший сержант был старина Маккенна, тоже женатый человек. А его жена – его первая жена, потому что он был женат трижды, этот Маккена – была Бриджет Маккенна, из Портарлингтона, как и я[4]. Не помню, как была ее первая фамилия[5]; но в Роте "Б" мы звали ее "Старой Барабанихой", из-за фигуры, которая была у ней совершенно цвир-ку-ляр-ной. Как большой барабан! Так вот эта женщина – Бог да упокоит ее во славе! – без конца рожала детей; и Маккенна, когда пятый или шестой с криком появился в списке личного состава, клялся, что впредь будет нумеровать их. Но Старая Барабаниха умоляла его крестить их по именам стоянок, где они родились. Так появились Колаба Маккенна, и Муттра Маккенна, и целый округ[6] других Маккенна, и крошка Джханси, которая там танцует. Дети то рождались, то умирали; ведь если сейчас наши дети умирают, как овцы, то тогда они мерли, как мухи. Я потерял мою маленькую Шэд – но неважно. Это было давно, и у миссис Мэлвени никогда не было другого ребенка.
     Я отвлекся. Одним дьявольски жарким летом пришел приказ от какого-то сумасшедшего идиота, чье имя я позабыл, чтобы полк отправился вглубь страны. Может статься, они хотели узнать, как новая железная дорога перевозит войска. И они узнали! Клянусь душой, они узнали прежде, чем дело кончилось! Старая Барабаниха как раз похоронила Муттру Маккенна; и, поскольку время года было нездоровым, одна только крошка Джханси Маккенна, четырех лет, осталась у нее на руках.
Пять детей померло за четырнадцать месяцев. Ужасно, да?
     Итак, мы отправились к нашей новой стоянке по этой адской жаре – пусть проклятье Святого Лаврентия погубит человека, который отдал приказ! Разве я когда забуду этот переезд? Нам выделили два сидячих поезда для полка; а нас было восемьсот семьдесят человек. Во втором поезде были роты А, Б, Ц и Д, с двенадцатью женщинами, без офицерских жен[7], и тринадцатью детьми. Мы должны были проехать шестьсот миль, а железная дорога была новостью в те дни. Когда мы пробыли ночь в брюхе этого поезда – люди бесновались в своих рубахах и пили все, что могли найти, и ели испорченные фрукты, когда только находили, потому что мы не могли их удержать, – я был тогда капралом, – с рассветом началась холера.
     Молитесь всем святым, чтобы вам не увидеть холеру в армейском поезде! Это как суд Божий, павший с открытого неба! Мы наткнулись на лагерь – вроде Лудхианы[8], но далеко не такой удобный. Командир послал телеграмму по линии, за триста миль, прося помощи. И верно, мы нуждались в ней, ведь каждая живая душа из тамошних штатских сбежала, спасая свою жизнь, как только поезд остановился; и к тому времени, когда была написана телеграмма, на станции никогошеньки не осталось, кроме телеграфиста – да и тот только потому, что был привязан к стулу галстуком с его собственной скользкой черной шеи. А потом день начался шумом в вагонах и стуком тел, падающих на платформу, с амуницией и всем прочим, пока они стояли на перекличке, прежде чем отправиться в лагерь. Не мне описывать, что такое холера. Может, доктор мог бы рассказать, если бы он не выпал на платформу из вагона, откуда мы выносили мертвых. Он умер вместе с остальными. Некоторые из парней померли за ночь. Мы вынесли семерых, и еще двадцать заболело, пока мы их выносили. Женщины сбились вместе, визжа от страха.
     Командир, имя которого я не помню, говорит: "Отправьте женщин в ту рощу, вон там. Уберите их из лагеря. Им тут не место".
     Старая Барабаниха сидела на свернутой постели, стараясь успокоить маленькую Джханси.
     "Уходите туда! – говорит командир. – Не мешайте мужчинам!"
     "Будь я проклята, если пойду!" – говорит Старая Барабаниха, а крошка Джханси, сидя рядом с матерью, пищит: "Будь я проклята, если пойду," – точно так же. Тогда Старая Барабаниха поворачивается к женщинам и говорит: "Неужто вы оставите парней умирать, пока вы тут прохлаждаетесь, неряхи? – говорит она. – Что им нужно, так это вода. А ну, помогайте."
     С этими словами она завернула рукава и отправилась к колодцу за лагерем – крошка Джханси трусила сзади с лотахом[9] на веревочке, другие женщины следом, как ягнята, с ведрами для лошадей и котелками. Когда все наполнили, Старая Барабаниха зашагала обратно в лагерь – он был похож на поле боя, когда вся слава уже миновала, – во главе полка женщин.
     "Маккенна, муж мой! – говорит она, а голос у нее, как у караульного, – скажи парням, пусть успокоятся. Старая Барабаниха будет ходить за ними – и питья сколько хочешь."
     Тогда мы прокричали "ура", и этот крик в строю был громче, чем стоны тех бедняг, которые свалились от болезни. Но не намного.
     Видите, в те дни мы были новым и еще сырым полком, и мы не понимали ни уха, ни рыла в этой болезни; так что мы были беспомощны. Мужчины бродили вокруг как бессловесные овцы, ожидая, кто следующим упадет и говоря про себя: "Что это такое? Ради Бога, что это?" Это было ужасно. Но сквозь все это туда и обратно, снова и снова, ходила Старая Барабаниха и малютка Джханси – все что можно было разглядеть от этой крошки под шлемом с головы мертвеца с ремешками, повязанными вокруг ее маленького животика, – туда и обратно с водой, да еще немного бренди, сколько было.
     Время от времени Старая Барабаниха говорила, а слезы текли по ее толстому, красному лицу: "Ребятки, бедные мои, мертвые, дорогие ребятки!" Но большей частью она старалась подбодрить мужчин и успокоить их; и крошка Джханси говорила им, что всем "полегчает к утру". Этой штуке она научилась, слушая Старую Барабаниху, когда Муттра лежала в горячке. К утру! Вечное утро у врат Святого Петра наступило к утру для двадцати семи хороших парней; и еще двадцать были до смерти больны под этим страшным жгучим солнцем. Но женщины трудились как ангелы, как я уже сказал, а мужчины – как черти, до тех пор, пока со станции на холме не явились два доктора, и мы были спасены.
     Но как раз перед этим Старая Барабаниха, на коленях она стояла возле парня из моего взвода – его койка в казарме была справа от меня, – повторяя ему слово Церкви, которое никогда еще не подводило человека, вдруг говорит: "Поддержите меня, братцы! Мне дьявольски плохо!" Это солнце, а не холера, вот что это было. Она забыла, что на голове ее был только старый черный чепец, и умерла, пока "Маккенна, муж мой" держал ее; а парни выли в голос, когда ее хоронили.
Этой ночью задул большой ветер, и дул, и дул, и снес напрочь все палатки. Но он унес с собой холеру, и ни один больше не заболел, пока мы ждали все десять дней карантина. Поверите ли, следы болезни в лагере были как две капли похожи на следы человека, выписавшего четыре восьмерки, проходя через палатки. Говорили, что это Вечный Жид забрал с собой холеру. Может, и так."

     – И вот почему, – нелогично заключил Мэлвени, – крошка Джханси Маккенна стала тем, что она есть. Она была воспитана женой сержанта интендантской службы, когда умер Маккенна, но она приписана к Роте "Б"; и эту историю, которую я вам рассказал, – с должным почтением к Джханси Маккенна – я вбиваю ремнем в каждого новобранца в роте, как только его зачислят. И правда, ведь это я вбил в капрала Слэйна попросить ее руки!
     – Неужели?
     – Ну да, я это сделал! Она не так красива на вид, но она дочь Старой Барабанихи, и мой долг пристроить ее. Как раз перед тем, как Слэйн получил повышение, я ему говорю: "Слэйн, – говорю я, – завтра это было бы нарушением субординации лупить тебя; но, клянусь душой Старой Барабанихи, которая пребывает во славе, если ты не дашь мне слово, что немедля сделаешь предложение Джханси Маккенна, я сегодня же вечером пряжкой ремня спущу все мясо с твоих костей. Позор для Роты "Б", что она до сих пор не замужем!" – говорю я. Неужто я позволю трехлетке осмеливаться спорить со мной – когда я все решил? Нет! Слэйн пошел и сделал ей предложение. Он хороший парень, этот Слэйн. Как-нибудь на днях он перейдет в интендантскую службу и повезет свою тележку с собой – сбережения. Так я пристроил дочь Старой Барабанихи; а теперь идите и станцуйте с ней еще раз.
     Так я и сделал.
     Я чувствовал почтение к мисс Джханси Маккенна; и позднее пришел на ее свадьбу.
     Может быть, расскажу вам об этом в другой раз.


[1] Олдершот – место расположения британских войск в Сэррее со времен Крымской войны (1850 г.).
[2] Предположительно это текст настоящей солдатской песни (хотя очень часто в качестве эпиграфов Киплинг помещает свои собственные стихи с самыми разными подписями).
[3] Речь идет об изменении условий службы в армии. По Акту 1870 г. срок службы в пехоте был сокращен до 6 лет, причем в середине срока обычно происходило перемещение за море. К тому же число жен в списке личного состава было ограничено; все это не поощряло солдат обзаводиться семьями.
[4] Портарлингтон – город в Ирландии.
[5] В оригинале написано "first name", что обычно означает собственно имя, а не фамилию. Однако только что Мэлвени назвал ее Бриджет. Либо он назвал ее автоматически, и тут же забыл, поскольку обычно ее не звали этим именем, либо "Бриджет" – не первое имя (но это было бы странно), либо все-таки имеется в виду девичья фамилия.
[6] Имеются в виду три округа (Presidency), на которые была разделена Индия, – с центрами в Бомбее, Калькутте и Мадрасе.
[7] Между "женщинами" (women), т.е. женами рядовых, сержантов, старшин и капралов, и офицерскими женами (ladies) существовало четкое социальное различие.
[8] Лудхиана (Ludianny) – город на севере Индии, в 100 милях от Лахора.
[9] Лотах (хинди) – небольшой металлический горшок для воды.