И больше не стал встречаться

Вертолет, гремя винтами, уносил Дениса с неприветливой афганской земли в Хорог, столицу советского Памира. Там в мирном городе до легкоранено старлея у врачей руки дошли не сразу. А на другой день необработанная рана воспалилась.
 
 Денис, ненадолго вырываясь из забытья, с трудом воспринимал происходящее. Слышал почти знакомое слово – сепсис. Но не понимал, что оно означает, и не хотел понимать. Откуда-то из-за пелены жара и боли являлась девушка в голубом. Кто она? Врачи и сестры должны быть в белом.
- Терпи миленький, терпи…
 Она истязательница… Она за грехи…
 На вопрос: сколько терпеть нет ответа, да и времени почему-то нет. Оно перестало идти вперед, запуталось, запетляло. Знание, что до собственной смерти рукой подать, не пугало, а успокаивало: все пройдет. Почему изверг в голубом садится на край его кровати, ласкает прохладным прикосновением влажной салфетки лицо и шею? Почему гладит ладошкой по чуть отросшим волосам? Почему она обещает:
- Все будет хорошо, я тебе сейчас укольчик сделаю, потерпишь?
- Потерплю.
- Полегче?
- Да.
- Все заживет… до свадьбы. Постарайся уснуть.
Сон поначалу навалился тяжестью, а потом унес в невесомость. Туда, где уже бегут ручьи по асфальту и отрытые форточки гоняют солнечных зайчиков. В Москву, домой.

 - Мама… – Денис закрыл глаза, желая досмотреть сон, но через мгновение осознал, что видит явь.
 - Мам…
 - Сергей написал. Скажи ему спасибо. Если бы я не приехала, не привезла лекарства …, подумать страшно, - Нина Сергеевна кончиками пальцев коснулась коротких волос сына.
Он попытался приподняться, но разбудил задремавшую боль, уже не запредельную, как недавно, но еще вполне чувствительную. Сумел не застонать, гримасу страдания выдал за улыбку, попросил:
 - Мам, поесть бы… Щей хочу. Умираю с голоду.
 - Не умирай, сейчас накормлю.
 Денис с удовольствием слизывал с ложки куриный бульон, когда в палату вошла девушка в голубом халате, и несмело попросила:
- Нина Сергеевна, я все-таки должна осмотреть больного.
- Галина Ильинична, я зайду к вам в ординаторскую и продиктую все, что надо записать в карту.
- Я лечащий врач…
-Нет.
- Я же говорила, что в тот день у нас было очень много тяжелых…
- Если бы вы на другой день позвонили мне…
- Я не знала, что он сын генерала Руднева.
- А если не на страх, а на совесть? … Бесполезный разговор, ступайте, милочка, я скоро приду.
Врач ушла, а раненый, наевшись, не нашел в себе сил на думы и борьбу со сном. Растворился в мягком и безопасном пространстве.

 Денис открыл глаза, но впотьмах ничего не смог разглядеть. Что же было вчера, когда засыпал. Что-то очень хорошее… В ворохе запутанных мыслей и воспоминаний отыскал ниточку, потянул за нее.
 - Мама…
 - Да, сынок.
 - Мам, сколько я спал? Сейчас утро или вечер?
 - Ночь.
- Тогда почему ты не спишь? Со мной уже все хорошо.
 - Не могу.
 - Давно я в госпитале?
 - Вторую неделю, … еще бы день, … если бы не Николаев…
 - Отец как?
 - Нормально. К Митрохиным ночевать пошел.
 - Ступай и ты.
 - Не пойду. Все равно не усну. А ты поспи.
- Не хочу больше.
- Тогда расскажи, что-нибудь. Невестой не обзавелся?
 Денис ответил односложно:
- Не обзавелся.
А мыслями погрустил: я за полгода двух женщин видел. И себе пообещал: живот заживет, приеду в отпуск на целых два месяца и найду свою половинку.
Мать промолчала, лишь улыбнулась грустно, а сын вздохнул и виновато посочувствовал:
- Не повезло тебе в жизни. Сначала за отца переживала, теперь вот за меня.
- Я ни разу не пожалела, что вышла замуж за твоего отца.
 
 Проснувшись утром, Денис понял, что боль съежилась и ослабла. Она уже не мешала шевелиться, даже позволила сесть на кровати и самому поесть. Не отвлекла, от созерцания красоты, когда в палату вошла девушка в голубом. Это ты говорила мне, терпи? Ладно, прощаю, работа у тебя такая…
 Денис с удовольствием разглядывал ладное, налитое молодым здоровьем тело, облаченное в короткий, до середины бедер халатик. Улыбнулся, озадачившись: почему шапочка держится на коротких черных волосах. Проникся сочувствием, увидев страх в ярко-синих глазах и заискивающую улыбку на нежно-розовых губах.
 - Нина Сергеевна, простите…- начала, но не смогла закончить фразу красавица.
- Не прощу. По вашей вине…
Денис не мог не заступиться:
- Мам, на радостях, … все же хорошо.

Яблони везде цветут одинаково. И в саду Хорогской больницы и на подмосковной даче. Днем легко представить, что находишься дома в Серебряном бору. Но не знает сумерек горная страна. Здесь, стоит солнцу скрыться за высоко поднятым горизонтом, разом опускается темная яркозвездная ночь. Не разглядеть в саду деревьев, тропинок, пока не засветятся больничные окна. И звуков в ночи немного. Лишь теплый ветеро, шелестит, ласково прикасается к листве и цветам. В Москве же долго вечереет. Тени на земле постепенно, вытягиваются, бледнеют. Закат догорает не сразу, и тьма по небу с востока на запад ползет медленно.
 Где лучше? Везде хорошо. Рана почти зажила. Родители успокоились и уехали. Утром придет красавица в голубом, она не может не прийти, потому что завтра дежурит. Отец с матерью редко оставляли Дениса одного, а при них Галочка тушевалась, да и Денис почему-то стеснялся осуществлять коварные планы обольщения. Завтра они впервые смогут поговорить без свидетелей. Воображение легко нарисовало картину, как распахнется дверь, войдет она, присядет рядом на стул, спросит:
 - На что жалуетесь?
 - На одиночество - ответит он.
Скорее всего, она промолчит, потупив взгляд. В самом деле, не скажет же она, я согласна, твое одиночество разделить. Еще меньше верилось, что она не поймет намека, или, поняв, отвергнет симпатичного героя.
 Со стороны тропинки послышался стук каблучков. Наверное, сестра ищет, потому что на вечернюю перевязку опоздал, успел подумать Денис, перед тем как услышал прекрасный голос:
 - Больной Руднев, почему вы не в палате?
- Галина Ильинична… Галочка…
Он шагнул ей навстречу, в темноте легко нашел ее руки, поднес их к губам. Восторженный и счастливый целовал пальцы, ладони, запястья. Шептал, словно бредил:
- Галочка, как хорошо, что ты пришла, … Галочка…
- Я знала, что ты меня ждешь.
- Давно-давно жду, - Денис обхватил девушку, прижал ее к себе, поцеловал покорные, теплые губы.
Галя не сопротивлялась, напротив льнула и отвечала. Дрожью в теле, жаром в ладонях, неровным дыханием, сдавленным стоном…
Желание любить заполнило Дениса целиком, прогнало остатки мыслей и благоразумия, разнесло в щепки мосты, по которым можно было отступить назад. Он хотел взять девушку на руки и задохнулся от боли в искромсанной ее руками плоти, но не вскрикнул, лишь застонал. Однако Галя все поняла, шепнула:
- Не торопись, вся ночь наша. Пошли со мной.
Она повела его не по дорожке, в конце которой светились больничные окна, а сквозь сад, к беседке. Там, за решетчатыми, увитыми виноградной лозой стенами, на деревянном полу отняла остатки сознания и отдалась. Заслонила собой все прожитые в ожидании любви дни и ночи, унесла в мир колдовских женских чар. Осчастливила.
 А когда до рассвета осталось совсем чуть-чуть, поднялась, поправила одежду и сказала:
 - Денис, я очень тебя прошу, о наших отношениях никто не должен знать. Ты скоро выпишешься, а мне здесь работать.
- Я не трепло. Но… с моей стороны это не легкий флирт.
- Это очень тяжелый флирт, - Галя тихо засмеялась, - Поцелуй меня на прощанье и ступай в палату.
- А ты?
- А я выберусь в город, через дыру в заборе и пойду домой. До дежурства успею поспать пару часиков.
- Когда мы встретимся?
- Завтра я свободна. Значит, если нигде ничего не случится и не будет наплыва раненых, то я буду тебя ждать здесь. Как стемнеет. Ты, кажется, не хочешь меня поцеловать?
- Хочу поцеловать, но не хочу прощаться.
- До завтра, ступай.

 Остаток ночи и утро Денис провел среди сновидений. Яркие словно весенние цветы образы наплывали из нереальности, неведомые силы поднимали над землей, уносили в страну исполнившихся желаний. В бытие вернул приятный женский голос и тепло жесткой ладошки на плече:
- Больной, просыпайтесь, осмотр.
Денис открыл глаза и увидел, что на стуле возле его кровати сидит Галочка. Как всегда в голубом наряде, как всегда красивая. Как держится! По ней драматический театр плачет! Будто совсем чужая, будто не она вчера в беседке принадлежала мне до мизинчиков.
- Поднимайте одеяло и рубашку, показывайте рану.
Денис послушно обнажил живот. Обиделся, когда врач, едва глянув на шрамы, поднялась. Могла бы и потрогать…
 Никак не ожидал приговора:
- Почти здоров. Через три дня выпишу.
Денис, притворившись, что снова уснул, из-под опущенных век наблюдал, как Галина переходит от одного раненого к другому, как присаживается возле каждой кровати. Что-то записывает.
 Когда Галя вышла из палаты, Денис едва не кинулся за ней. Нет, он бы ни в коем случае не сделал их отношения достоянием общественности, он бы посмотрел ей вслед и все. Однако, сдержался не позволил себе ничего. Отвернулся к стене, демонстрируя равнодушие. Не откликнулся на призыв пожилого капитана, лежащего в палате дольше всех, принять участие в разговоре. Да и что он мог добавить к мужскому трепу.
- Хорошая Галина баба, жаль ее.
- Чем одна чекистка лучше другой?
- А я знаю, что тебе она не дала, даже за чеки.
- Да, я не больно-то и просил.
- Но ведь обломала?
Видимо обломала Галя кого-то публично и не очень тактично, потому что палата сотряслась от дружно хохота.
- Даже если она и ляжет с кем за чеки, я не смогу осудить. Ей деньги не на наряды нужны, а потому что ребенок больной. Муж у нее за рекой второй год, оттого, что по-другому на операцию заработать не мог. И она здесь, на две ставки, а не дома возле дочки, не от хорошей жизни.
 На другую ночь, встретившись с Галиной в их беседке, Денис ни в чем не упрекнул ее и ни о чем не спросил. Прощаясь, она сказала, что это последнее свидание, что должна выписать его завтра утром. Денис молча протянул ей сто чеков – всем известную таксу за две ночи, она молча взяла деньги и ушла из его жизни.