Недвижимость принципов новеллы

         
             Недвижимость принципов
         
                (выводы мудрости)

Старый человек Митрофан Никифорович Тройбан с утра отправился на деревенское кладбище проведать могилку своей покойной супруги. Поправить там, если чего надо, прибраться, подмести, посыпать зёрнышек птичкам и маленько погоревать, вспомнить свою молодость и то, как прожили они со своей покойной женой в радости полвека без малого. А прожили-то как, душа в душу.
- Эх, редко сейчас так живут… - вставал Митрофан Никифорович со скамейки на кладбище, разминая свои затёкшие ноги.
Потом он ещё чуть-чуть постоял и отправился в путь, обратно в деревню к своему дому. Проходя мимо свежих могилок, Митрофан Никифорович крестился и кланялся, представляя себе, что среди них скоро будет его обитель, от чего на душе у старого человека стало горько и трепетно.
И вот, перекрестившись на совсем свежий памятник Митрофан Никифорович вдруг воистину обомлел… С серьёзного гранитного монумента, с большого рисованного портрета на него сурово смотрел "гауптман группен штандартн фюрер СС" с простой русской фамилией Михнев, от чего Митрофан Никифорович сразу же подавился воздухом. Он остановился, запоздало прокашлялся и стал протирать руками глаза в надежде, что ему это мерещится, но нет, всё было на самом деле и ничего ему не мерещилось. На портрете в мундире, при всех регалиях с железным крестом на него смотрел "гауптман СС", в строгой немецкой форме с одним погоном. А, как нарисован-то, был! Истинный ариец. Взгляд – огонь! Того и гляди, сейчас встанет по стойке смирно, вытянется, замрёт, решительно выбросит руку вперёд и гаркнет: – "Хальт Гитлер!!!" - от чего у Митрофана Никифоровича сильно кольнуло под сердцем.
- Ух… итит твою мать…! – осел на землю Митрофан Никифорович, растеряв последние остатки утренней бодрости.
Ему, старому ветерану, кавалеру и фронтовику показалось, что его укусил бешенный лось, а от осознания бытия в мозгу начало происходить расщепление разума.
- Да как, же так…? Да что же это такое? С каких это пор "ССэсовцев вермахта" стали хоронить со всеми почестями в России? За какие же это такие заслуги? Да ещё в грандиозном монументе увековечили…? Портрет вон какой нарисовали, прямо как настоящий, аж мороз по коже дерёт… -  с досады потел фронтовик, делая для себя новые выводы мудрости.
- Уж сколько лет минуло после войны? – как скалы при землетрясении рушились недвижимые принципы Митрофана Никифоровича, - ведь мы их тогда, в 45ом в пух и прах разнесли окаянных, я до самого Берлина на брюхе прополз, а тут, через столько лет – на тебе! Прямо на деревенском кладбище эту сволочь похоронили, да ещё такой здоровенный памятник замостырили… - крушила память Митрофана Никифоровича лёд Отечественной войны. - Да что же это такое, да как, же так? – уставился Митрофан Никифорович на портрет "ССэсовца" непонимающим взглядом, - хоть и покойный, а прямо – хозяин жизни! – стукнул старый солдат себя по коленке и горько заплакал от такой неслыханной несправедливости, которая заглушила немой крик его многострадальной души.
А "гауптман штандартн фюрер СС" в черном до блеска выглаженном мундире, с регалиями, с железным крестом своим взглядом с портрета насквозь пронизывал душу старого ветерана, от чего по всему телу Митрофана Никифоровича волнами ползли такие большие мурашки, что волосы разом зашевелились. Но тут унесла память старого фронтовика в тот далёкий срок третий год, когда он попал в окружение, а после с партизанами встретился.

***

В партизанском отряде молодому Митрофану было дано задание – взять в плен языка. Его для пользы дела переодели в немецкую форму. Но взять языка у него что-то не получилось, он напоролся на немецкий патруль, сдрейфил, занервничал, чем себя выдал. Он по-немецки не говорил и не знал ничего, кроме: "Хенд де хох" и "Гитлер капут", документы у него были не совсем настоящие, немецкий патруль заподозрил в нём диверсанта. Так молодой партизан оказался в плену, где такой же холёный гауптман в таком же мундире с одним погоном и железным крестом долго отбивал ему почки,  выпытывая  явки, пароли и прочую информацию, по ошибке приняв Митрофана за опасного диверсанта. Рад бы был молодой партизан рассказать, лишь бы его не убили, да вот беда - не знал ничего. Не был он диверсантом, и никаких явок паролей не знал. Он был простым рядовым партизаном.
А "ССэсовец" бил конкретно, так, как молодого солдата в стройбате не били. Но молодому "партизанен" повезло, он попал как раз на день рождения Гитлера, и его "как бы по амнистии" отпустили. А если точнее, немцы тогда упились, и Митрофан просто сбежал.

(мне до сих пор непонятно, почему с поста люди уходят, а из тюрьмы с пленом всегда  убегают…? и считается ли это геройским поступком, бежать из-под конвоя…?)

 Тогда он еле-еле доковылял до своих, от которых ему из-за немецкой формы и несогласования тоже крепко досталось. Наши били его тоже конкретно, но ему опять повезло, его узнал сослуживец, так всё образумилось, потихонечку разобрались.
 Правда, лагеря его миновали, но ненависть к немцам осталась тройная, после чего он люто их возненавидел и до сих пор помнил, тот гауптман как сейчас стоял у него перед глазами.
- Сука! – как же насовал мне по почкам… -  выматерился Митрофан Никифорович, от чего в душе ему легче не стало.

Кладбище это было не так далеко от Москвы, было оно в Подмосковье, на которое столица уже вовсю наступала своими шикарными дачами и коттеджами. Здесь теперь  хоронили не только деревенских жителей, но и этих, из-за большого высокого забора нового коттеджного посёлка.
- А может быть это разведчик…? Или предатель, который потом, наверное, застрелился… Нет! Это, скорее всего не разведчик, это, скорее предатель, или же настоящий "ССэсовец"! - стал делать выводы Митрофан Никифорович.

Он стал представлять, как этот матёрый гауптман надумал стреляться. Вот прошла его праздная жизнь, отмаршировал он под знамёнами вермахта и докомандовался до того, что другого выхода у него просто не стало, кроме как гордо уйти из жизни, как  подобает офицеру в случае проигрыша в войне.
Митрофан Никифорович представил, как гауптман стреляется, так как по-другому  уже просто нельзя. Война проиграна, русские солдаты стучат в дверь бункера и вот-вот её вышибут… Гауптман достаёт "Вальтер",  заглядывает в ствол, деловито ствол продувает, ставит на боевой взвод, приставляет к виску, начинает давить на курок, но не до конца… Его руки трясутся… Ещё мгновение, и  мозги останутся на стене…
- Нет! Этот с такой мордой, да с такой решительностью… застрелиться не мог! Скорее всего – это был настоящий предатель. И фамилия у него русская…? А если бы он был разведчик, то почему в немецком мундире на памятнике…? - терзали догадки Митрофана Никифоровича.
- Тут надо бы сгоряча не рубить, надо  пойти к Фролу и с ним под самогоночку толком всё взвесить и разбеседовать - отправился фронтовик к своему старому другу.

- Фрол! Откррррывай! Старый ты бусурман! – стучал в окно другу Митрофан Никифорович.
- Чаво случилось-то…? - распахнул перепуганный Фрол створки окошка.
- Чаво, чаво?! "ССэсовца" на нашем кладбище с почестями захоронили, вот чаво! Бери для сугреву и пойдём на кладбище разбираться.
- Того быть не могёт, как ты говоришь…?
- Не могёт, не могёт… А вот и могёт! – старый ты дуралей. Чай тоже воевал-то…?
- Ты что, Митруха, тебя, наверное, током ударило…?
- Пошли, говорю… Нам с тобой такой памятник вовек не поставят, нам только, если на деревянный крест и рассчитывать -  сопел по дороге Митрофан Никифорович.

Вскоре Фрол с Митрофаном  Никифоровичем расположились напротив памятника и стали промеж собой рассуждать:
- Аж мороз по коже дерёт от его вида! Ему впору встать и командовать… - чесал  Фрол затылок задумчиво. - Вон как глядит, прямо как Сталин на врагов народа!
- Слышь, Фрол, я хочу всё спросить… Если бы ты предал Родину, смог бы тогда застрелиться…? Ну, чтобы позору тебе избежать…
- Нет! Я бы стреляться не стал! Ещё чего… Жисть-то одна… Лучше жить трусом, чем помереть славным героем… - слегка поморщился Фрол. - Может быть, это и не совсем правильно. Но всё в нашей жизни меняется, сегодня ты трус, а завтра герой. Вона, когда в конце девяностых ГКЧП было, там один только и застрелился, а остальные не стали стреляться… - покачал Фрол головой – даже и не подумали. И до сих пор живы… Так что стреляться нужно только в самом крайнем случае, а лучше всего проявить военную хитрость и сделать вид, что ты застрелился… - поднял Фрол палец кверху, чем сделал открытие.

***

Но тут беседу двух старых фронтовиков отвлёк подъехавший к кладбищу джип, из которого вышла красивая женщина в черном платке, она подошла к памятнику  "ССэсовца",  поставила на надгробие свечку и положила цветы в мрачном молчании.
- Дамочка,  можно ли вас спросить, уважаемая…? – обратился к ней Фрол.
- Это предатель, разведчик или же настоящий "ССэсовец"…? – нарушил он  одиночество дамы своим раздирающим душу вопросом.

Женщина какое-то время стояла в задумчивости, а потом  обернулась и тихо ответила:
- Это не то и не другое… Это актёр. Девушка художник из гранитной мастерской попросила его лучшую фотографию. В форме она не разбиралась, а когда памятник был готов, портрет переделывать было поздно… - не от портрета, а от непоправимого горя накатились слёзы на глаза женщины.
- Это была - его лучшая роль…

***

Фрол с Митрофаном Никифоровичем тихо удалялись от кладбища.
- Дураки мы с тобой Митрофан, дураки… Сразу предатель, "ССэсовец". Зря мы с тобой видать жизнь прожили, ничему прожитое нас с тобою не научило… - шли они перелеском.
- Видать хороший он был актёр и толковый, раз ему такой памятник люди поставили… Вон как наши души взглядом-то пробуровил и взволновал, таким актёрам именно такие памятники надо ставить. А  мы с тобой, со своими  принципами в этом мире совсем потерялись…

      
      Андрей Днепровский – Безбашенный  (A.DNEPR)

                8 декабря 2006г