В ожидании нового дня
Я княжна и с завтрашнего дня – княгиня. Мой отец – властитель Чёрного Бора, самого сильного и значимого поселения в наших краях. Наш род знатен. Когда-то он был могуществен и владел окрестными землями. Но это в прошлом. Сейчас от него осталась только я, а от наших владений – отцовское наследство, мой родной город.
Я – единственная дочь отца, младшая дочь, любимая и балованная. Два года назад я даже во сне не могла представить те ужас и горе, которые выпадут на мою долю и на долю моей земли. Здесь, без чужих глаз, я опишу всё по порядку – всё, ничего не пропуская.
Беда пришла в Лесную страну нежданно. В одночасье леса наводнили невиданные чудовища. Исчезли звери, птицы, люди стали бояться выходит из селений. Люди стали бояться леса, но ещё не боялись людей – приветствовали друга и готовы были дать отпор врагу. И – ждали героя. Того, чьим подвигом будет спасена Лесная страна. Отец говорил, что это байки – народу просто хочется верить в чью-то сильную руку.
Отец… Мне тяжело это говорить, но он бывал жесток и не всегда справедлив. Но я люблю его. Он был доблестным воином и мудрым государем. Он – мой отец. Всем, что во мне есть, я обязана ему. О гибели братьев я скорблю меньше.
Шло время, и по стране понёсся слух о появлении того, спасителя. Отец всегда говорил, что слухи летят быстрее птиц, и это так – даже непроходимая чаща не была для них помехой; всерьёз он тех вестей не принимал, уповая в грядущих напастях на себя и свои силы. А я – его дочь.
Дочь – значит, женщина. Мне предстояло найти мужа. Но я – отцова дочь. Кто в окрестных селениях мог быть достоин меня? Такого не было ни в нашем городе, ни, тем паче, в соседних деревнях. Мне предстояло найти судьбу в дальних землях, но пока я об этом не думала. И не мечтала, как подруги, о неизвестном герое – я же верила отцу. Только отец ошибся. Ошибся многажды, и эта ошибка принесла нам немало горя. Но в этом нет его вины.
Тот, первый, день ничем не отличался от остальных. Просто на улице появился чужой человек. А мне было скучно; с тех пор, как отец запретил мне выходить из города, я часто не могла занять себя. Я перечла все книги, бывшие у меня, в женских рукоделиях преуспела так, что не находила больше интереса. Болтать с подругами не всегда возможно – их ведь ждали дела, а целыми днями наряжаться мне казалось глупым. Меня тянуло к оружию, но отец считал это для женщины баловством и требовал не увлекаться, и я лишь украдкой забегала посмотреть на обучение воинов и просила порою поучить меня – когда не было отца. Временами отец давал мне поручения, желая приучить к делам правления, но в тот день для меня дела не было – и такой день был не первым. Так, от нечего делать, я, не спеша, гуляла по улицам, принимая приветствия встречных, и вид чужака меня немного развлёк. Я стала смотреть на него – чем мне смущаться, ведь я дочь государя.
Чужеземец… Он был высок, статен, и… не просто красив – в нём проступала та внутренняя сила, которую доселе я находила только в отце. Странно было видеть такого человека без оружия, но понятно: с оружием его не пустили бы в городские ворота. Грязная заношенная одежда, покрытое пылью лицо… но даже в таком виде он превосходил всех наших подданных, и движения его были полны достоинства. Путник шёл прямо к колодцу. Играючи выдернул бадью, не торопясь, умыл лицо и руки, так же, не торопясь, напился воды, потом огляделся по сторонам. Непривычные черты окончательно завладели моим вниманием, и я вспомнила все слухи о герое, которые доходили до меня, несмотря на неудовольствие отца.
Говорили, что он пришёл в наш край с другого берега реки. В ту весну мосты снесло половодьем, и мы были отрезаны от северного берега. Отец запретил восстанавливать мост у нашего города, опасаясь вторжения если не врагов, то новых тварей. Дальний мост тоже был сломан. Ещё отца беспокоили разговоры о горстке смельчаков из соседней деревни, собравшихся куда-то в далёкий поход. Он полагал, что их путь лежит на другой берег, и что они попробуют переправиться у нашего города; порой отец делился размышлениями: встретить ли их оружием или построить мост с тем, чтобы вновь разрушить за их спинами и навсегда от них избавиться? Но пока они близ города не появлялись.
И вот заговорили, что западный мост восстановлен и действует, и что некий чужестранец – ромей – с сильным отрядом появился в наших краях. При его появлении местные храбрецы предпочли укрыться в лесах; больше о них никто не слышал. Западные селения не хотели принимать чужаков, отчасти опасаясь тех, местных, смельчаков, отчасти надеясь на их помощь. Но все они покорились ему.
О пришельце говорили разное. Утверждали, что он никого и ничего не страшится – истребил ядовитых тварей, разбойничью шайку, снял порчу с дальней деревни, наведённую злым волхвом; что ближайшая к нам деревня – Ловье, которую отец иначе как воровским логовом не называл, покорилась ему добровольно, и – что селения на северном берегу давно ему подвластны. Ещё говорили… просто странные вещи, в которые поверить трудно и поныне: что в силой взятых селениях он воскрешает убитых; может появляться там и оттуда, где и откуда его не ждали; может угадывать мысли; владеет утраченными знаниями… да и много всего о нём говорили, только я считала это сказкой, а теперь с интересом смотрела на человека, который прежде был для меня пустым вымыслом. Родина ромеев очень далеко...
Чужеземец направился к нашему дому, я последовала за ним. Видела, как отец пригласил гостя в дом. Когда тот скрылся из вида, вдруг поняла, что волнуюсь. Вспоминала, что на груди у него видела сверкающую подвеску – о ней тоже говорили, как об одной из примет героя; под ней различалось ожерелье из звериных клыков, а сверху – детская дудочка на цепочке, из тех, что заботливые матери вешают малышам для защиты от диких зверей. Так забавно…
Я не находила себе места. Прошло, наверное, около часа, как вдруг окно горницы внезапно затрещало и вылетело наружу, выбитое сильнейшим ударом. В пробитую дыру вслед за рамой выпрыгнул наш гость и, не медля, стрелой помчался к западным воротам. Отец смотрел вслед из выломанного окна, на крыльцо выбежали братья с оружием в руках, но он остановил их. Я спешно поднялась наверх и спросила: что случилось?
Отец был доволен. Он взмахнул передо мной какими-то грамотами и сказал, что теперь получит под своё начало все селения на нашем берегу. Я спросила: как это может быть и что случилось с гостем? Отец презрительно ответил, что такие созданы, чтоб облегчать жизнь умным людям, а затем стал рассказывать, что теперь нам, его детям, достанется по такой деревне – ещё при его жизни, чтобы мы привыкали к делам управления. Мне же стало горько. Не было сомнений, что отец как-то обманул пришлеца. Зачем? Возможность стать полновластной хозяйкой, как учил отец, почему-то не радовала, а ведь раньше я часто мечтала об этом. Моё смятение осталось незамеченным. Пока незамеченным, а потом…
В городе началась суматоха. Вспыхнул дом, ближайший к западным воротам. Тревога, крики о нападении врага, вслед за первым домом занялся ещё один. Отец сзывал дружину, требовал доспехи, меня погнал домой, за мной – охрану, сам с братьями кинулся к воротам, туда, где закипала схватка. Мне хотелось хоть что-то видеть, но охранники не подпускали меня к окнам, оберегая от случайных стрел. Всё началось неожиданно и быстро закончилось.
Лязг оружия затих, с улиц доносились громкие голоса. Слышался голос отца, чужой властный голос, ещё голоса – тише и короче. Я всё же сумела взглянуть в окно, не подходя к нему вплотную, пользуясь тем, что мои стражи сами смотрели на площадь. Происходившее там было похоже на немыслимый сон. По главной улице на площадь вступал чужой отряд в полном вооружении. Впереди шёл отец, без оружия и без шлема, зажимая рукой левое плечо. За другое плечо его вёл чужеземец – предводитель отряда. Тот самый путник, только теперь он был в покрытых чернью доспехе и шлеме, я не сразу узнала его. Жители города стекались на площадь.
Остановившись в середине площади, отец поднял голову и твёрдым голосом объявил, что стоящий с ним рядом отныне наш новый повелитель, князь Чёрного Бора и окрестных земель. Пришелец отпустил его, обвёл площадь взглядом и, развернувшись, вновь отправился в сторону ворот.
Я потребовала от охранников пустить меня к отцу. Они не посмели дольше меня удерживать, но последовали за мной. Я не могла поверить в происходящее и ненавидела в ту минуту обоих – отца и этого чужестранца. Как всё могло случиться?
Я догнала отца на главной улице и припала к здоровому плечу. Взглядом искала братьев, но туман в глазах мешал видеть. Потом поняла, что главная улица покрыта телами горожан, и содрогнулась: я раньше никогда не видела убитых, а их было много. И там могли быть мои братья… А чужеземец, как и прежде не торопясь, произносил странные слова, держа в руках какой-то свиток. Как мне хотелось растерзать завоевателя! Но свиток рассыпался в его руках, а убитые вдруг… встали! Вздрогнул отец, ахнули толпы горожан, воскресшие стояли в растерянности; воины пришельца радостно восклицали, выводя из кучки восставших своего, отиравшего рукой лицо, я же, наконец, увидела среднего брата – там, в той же толпе, и двух других, спешивших к нему; новый правитель отряхнул ладони, обвёл всех нас взглядом и потребовал принести ему надлежащие клятвы на верность.
Я была на грани того, чтобы зарыдать – зарыдать в голос, хотя с детства я плачу очень редко и никогда – на людях, ведь отец учил меня не показывать слабость подданным, но в этот момент чужак стал поворачиваться в нашу сторону, и я поспешно спряталась за отцову спину, так мне не хотелось видеть того и попадаться ему на глаза, потом – я укрылась за охранниками, а затем ускользнула домой.
Несколько времени я лежала без сил в своей светлице, пыталась кусать руки, чтобы проснуться, потом… вдруг успокоилась. Происходящее по-прежнему казалось сном, и какая-то сила, точно во сне, повела меня. Я умылась, привела себя в порядок, надела новое платье; осторожно спустилась вниз и вышла на улицу. По пути слышала, как чужой голос отдаёт отцу распоряжения… На крыльце мне стало страшно – страшно показаться людям. Но я справилась с собой и пошла по улице, словно прогуливаясь.
Чужой отряд толпился у городского колодца. Их предводитель вскоре вышел из дома – воины расступились, пропуская его к воде – вновь умылся, всё теми же размеренными движениями, затем повёл своих к нашему знахарю, отогнав собравшихся там горожан – у нас было много раненых. Я шла за ним следом, глядя в другую сторону. Вскоре он вышел – один, стал осматриваться по сторонам, и я поняла, что или брошусь бежать, или… Прежде, чем его взгляд упал на меня, я подошла к нему и спросила: нравится ли ему мой наряд – другого вопроса я придумать не сумела. Герой медлил с ответом. Я смотрела ему прямо в глаза, воин – тоже. Его слов я почти не слышала и своего ответа не помню. Наконец поняла, что он говорит о неотложных делах. Ещё какое-то время смотрел на меня, потом отступил на шаг, чуть наклонив голову, повернулся и ушёл. Пошёл вдоль по улице. Я смотрела ему вслед, чувствуя некое торжество, как от одержанной победы. От испуга у меня заболела голова, но я видела, что сумела смутить воителя, верх здесь остался за мной, только не знаю – в чём. С этим чувством и с горящей головой я поспешила вернуться домой.
Когда я вошла в дом, отец потребовал меня в горницу. Буркнув, он сообщил, что послал за знахарем – пусть придёт, как только освободится. И внезапно напустился на меня: с какой стати я вздумала распускать подол перед всяким проходимцем, у которого только и хватает ума таскать за собою дюжину здоровых лбов?! Так отец со мной никогда не разговаривал, я же никогда прежде не смела ему перечить, даже мысль об этом мне была чужда, но в тот час я скрестила на груди руки – как отец – и сказала, что этого проходимца он сам провозгласил нашим князем, и что наш долг теперь – раз уж так сложилось – снискать для нашего города его расположение.
Отец вскричал в ответ, что это дело не моего ума и вообще – не женское. Я безжалостно ответила, что своё мужское они уже выполнили. Он онемел. Потом с угрозой в голосе сказал, что для таких дел есть девки, а его дочь… Я перебила его, быстро сказав, что если бы эту мысль посмел высказать другой, то он, отец, сам удавил бы такого и не позволил хоронить. Он замолк. Некоторое время стоял, глядя на меня, и я почувствовала, что начинаю слабеть, и что шею у меня сводит судорогой. Когда мне уже казалось, что от боли я сейчас вскрикну и упаду, отец вдруг негромко произнёс: «Да… ты стала взрослой…» Потом знаком отпустил меня. Я поторопилась уйти. За такой малый срок я выдержала два таких столкновения! Я упала в подушки, чувствуя, что задыхаюсь и горю.
Отойдя от пережитого, я вспомнила про отца. Я была к нему так жестока! Ему выпал тяжкий день, а я… Спустившись вниз, я вошла к нему. Он сидел, опершись на стол и накрыв глаза ладонью; я подошла к нему и, обняв, попросила прощения. Отец оживился, отмяк, привлёк меня к себе; потом сказал, что поищет пути исправить происшедшее. Это, конечно, непросто. Пока же придётся терпеть. Снова взглянул на меня и строго сказал, что честь рода нельзя приносить в жертву минутной выгоде. Ещё сказал – он предпочёл бы умереть в этом сражении, если не мы, его дети; спасая нас – наипаче же меня – он покорился пришельцу. И я поклялась, что его слова всегда буду помнить.
Однако на другой день я едва помнила об отце. Новый властитель не спешил покидать наш город, давая отдых своей дружине и ожидая, когда завершиться постройка моста. Я же, найдя среди брошенных на полпути рукоделий самое красивое, выбрала из моих любимых мест самое подходящее и устроилась там. Я ведь умею смотреть краем глаза, так, что со стороны это не заметно, и я смотрела на него, когда он появлялся на площади, на его людей, прислушивалась к разговорам. Частые взгляды его дружинников немного раздражали, но были неинтересны. Сам он на меня внимания в тот день не обращал, и мне было очень досадно.
Мысли мои были просты. Ему принадлежат все окрестные земли, ближние и дальние. Он – величайший герой в наших краях, равных ему нет. И даже отец… Кого мне ждать ещё? И разве не к такой судьбе отец готовил меня? Наше селение – самое богатое и значимое в наших краях, я же – единственная дочь правителя, почти княжна. Новый князь будет сюда часто наведываться, и меня будет достаточно времени. Глупая, глупая девчонка! Что я могла знать о будущем?
Ещё два дня предводитель ромеев провёл в нашем городе. Видела я его мало – он осматривал город, следил за строительством, заговаривал с горожанами. Мне не удалось видеть его за трапезами – отец запретил мне выходить к столу, приказав относить мне еду в светлицу. Меня князь всё это время не замечал, подойти к нему второй раз я не решалась. Набравшись храбрости, расспрашивала в его отсутствие пришедших с ним – откуда они, что за земли им довелось повидать. О князе расспрашивать не посмела. Были в его отряде жители северного берега, но больше было чужестранцев – с непривычными, как у него чертами, со странным выговором, прибывшие с ним из той далёкой страны, которую я считала почти выдумкой. До того я лишь раз видела ромея – торговца, но отец был недоволен его появлением и приказал ему покинуть город немедленно. Теперь я об этом сожалела, желая больше знать о тех краях.
В день, когда они уходили, я сидела на своём привычном месте – на том же, что все эти дни; рукоделие подвигалось медленно, но я ведь не для того сидела с таким усердием. Я знала, что они уходят сегодня, пришла на место как можно раньше и украдкой смотрела им вслед. Воины были в воротах и последний из них уже скрылся из глаз, когда замыкавший их шествие предводитель вдруг обернулся и взглянул на меня – в упор. А я как раз в ту минуту чуть подняла голову, чтоб лучше видеть – и он поймал мой взгляд. Я замерла, не зная, на что решиться – уйти, остаться… схватилась за рукоделие, а князь повернулся и вышел прочь.
Я сидела, ничего не видя, тыча иглой наугад и едва не проткнула руку. Потом огляделась по сторонам – никого на площади не было, лишь две женщины, переговариваясь, брали воду из колодца и не смотрели в мою сторону. Я поднялась и пошла домой.
Лишь до дома я дошла той степенной походкой, что подобает княжеской дочери – войдя в дверь, я стрелой метнулась наверх. На лестнице меня встретил отец; остановил меня, взяв за плечо, и сказал: «Перебродит…» Я знаю – он говорил обо мне. Я высвободилась и убежала к себе.
День казался мне пустым. Город хлопотал, готовя отправить хлеб вслед ушедшему войску (князь потребовал зерно для прокорма своих людей), мне же было нечем занять себя. Лишь на следующее утро отец позвал меня – на совет семьи. Только он и мы, его дети, присутствовали на нём, и ни одно слово не выходило вовне. Я лишь недавно получила разрешение присутствовать на нём и ещё не имела голоса – мне дозволялось только слушать. На этом совете отец обсуждал с нами, как со взрослыми, дела, и так было в тот день. Я… я помню каждое слово.
Не дожидаясь отцовского слова, младший из моих братьев начал требовать, чтобы мост по уходе ромея был разрушен – дабы он никогда не возвращался сюда; отец стукнул кулаком и велел глупому мальчишке умолкнуть. Как не понять, что это бессмысленно? Чужак пришёл с запада – может прийти снова; у него владения на севере и владения на западе, как-то он меж ними перемещается? Только глупец будет дёргать барса за хвост: или – убей, или – не дразни.
Младший настаивал: все знают, что по северному берегу дороги нет, не полетит же он по воздуху! Отец вновь оборвал его: пришёл раз, придёт в другой; найдёт корабль или переправу – неважно; барс спрятал когти, а глупый юнец радуется. Пришелец должен был отобрать у горожан оружие, он же этого не сделал; надо пользоваться такой удачей и не дразнить лихо до поры.
Брат с досадой сказал, что непрошеный властитель просто дурак, если не подумал о такой простой вещи; отец кивнул: очень может быть, но рассчитывать на это не стоит. Не смыслит в одном – понимает в другом, не понимает сам – другие подскажут. А если бы ромеи были так глупы, как нам хотелось, их крепость не простояла бы столько времени.
Старший брат проворчал сквозь зубы, что прежде ромеи не приходили к нам с оружием, а приходя, обходили город стороной. Отец ответил: прежде не было многого, обдумывать будущее надо исходя из того, что есть. Младший снова вскинулся: крепость его на севере, неужели отец верит этим россказням про явления из ниоткуда? Отец процедил сквозь зубы: да, в эти байки верить невозможно… особенно насчёт воскресших… Брат поперхнулся и умолк.
Голос подал средний: со временем пришельцы станут усиливаться и надежды избавиться от их владычества не останется вовсе. Отец помедлил с ответом: как знать… Грядет голод – не зря же новый властитель первым делом позаботился о припасах для своих, не польстившись ни на казну, ни на рухлядь, ни даже на оружие, к которому он так неравнодушен; если бы он лучше разбирался в таких вещах, город не откупился бы столь умеренной платой; а в следующий раз ромей не найдёт уж наших запасов, даже если сам будет проверять… Он, отец, и его верные люди позаботились об этом. И пусть простые жители опасаются голода, а мы-то знаем, что он городу не грозит; окрестные селения также будут зависеть от нас – больше хлеб им взять негде, и они будут платить, сколько потребуется; а ещё – можно склонить их на свою сторону, оказывая помощь… пусть знают, что мы помогаем только своим друзьям… словом, нам есть, над чем подумать. И думать надо крепко: мы ходим сейчас по лезвию ножа – по лезвию меча нового хозяина; его нельзя гневить, его нельзя задабривать чрез меру. На последних словах он метнул быстрый взгляд на меня…
Мне было страшно; мне казалось, что я вижу их всех в первый раз; словно я – не я; словно всё слышимое мною только снилось. Но я знала: это не сон. Отец был прав – и неправ. Почему – не знаю.
Старший брат размышлял: как же мы могли так обмануться? Ведь если пришелец действительно покорил земли к западу – разве не ясно было, что мы не можем с ним тягаться? Правда, можно ли было угадать владетеля в одиноком путнике, одетом, как бродяга, но тогда почему ж мы поверили его притязаниям на имя властителя? Отец возразил: по его виду можно было угадать владетеля – пусть юноша не смотрит на лохмотья. Просто западные посёлки – опора ненадёжная, тот, кто полагается на них, едва ли достигнет многого, и овладеть ими не так уж трудно – ещё несколько лет, и наш город был бы в силах начать покорение этих бездельников. Шаг за шагом, постепенно, мы прибрали бы их к рукам – если б нас не опередил ромей. Теперь уже ясно, что опирался он на другие силы, а увидеть это за ту короткую встречу было нельзя. Отец скрипнул зубами и добавил: надо было подумать о том, что как раз мелкий властитель заботится о внешнем виде, подчёркивая свою крохотную значимость тряпками, а тот, кто знает свою силу, может о таком и не думать.
Жизнь нашего города шла прежним порядком. Словно и не случилось ничего… Только отец и его советники хлопотали, выкраивая средства на уплату дани новому правителю. Больше ничего не изменилось. Я ходила точно во сне, и если никто этого не заметил, то лишь потому, что времени прошло немного, а потом… потом пришёл ужас, какого доселе я не знала – и не знал никто из наших горожан.
В дом влетел запыхавшийся вестник: новый князь со своим отрядом входил в город. Он нагрянул, когда его не ждали, и пришёл, как и в первый раз, через западные ворота. Что так встревожило отца – не знаю. Он послал за людьми; не дождавшись, погнал меня наверх, сам выбежал встречать пришельцев на крыльцо. Я думала о своём: если нарядиться – это будет слишком заметно… Пока я терзалась размышлениями, что-то произошло. С улицы вдруг понеслись вскрики и звон оружия. Я бросилась вниз.
Перед входом в большую горницу я увидела князя – с окровавленным мечом. Дорогу ему заступал один из моих охранников. Не успев задуматься, я бросилась вперёд и вцепилась в плечо пришельцу. Но я опоздала: мой человек уже оседал замертво на пол. Ромей, не оборачиваясь, стряхнул меня. Я ударилась о стену. На миг потеряла сознание, упала и очнулась, лёжа ничком на ступенях. Рядом никого не было. Никого – живого. В доме было тихо, лишь с улицы по-прежнему доносились звуки сражения.
Я выбежала на крыльцо. Первым, что я увидела, было тело отца – там, на ступеньках. Перед домом княжеское войско теснило наших дружинников. Возле меня в ступеньку вонзилась стрела. Мгновение я глядела, как она вздрагивает. Опомнившись, метнулась укрыться в доме. В сенях замерла. Куда бежать, если дом вспыхнет?
Сверху кто-то спускался. Я бросилась под лестницу. Шаги простучали, хлопнула дверь. Я не выдержала и кинулась к себе, в светлицу. Если уткнуться в подушку, быть может, проснёшься… Но я словно споткнулась у входа в горницу. Там валялись разбросанные вещи, взломанный сундук… старинный доспех, о котором я только слышала, но не видел никогда. Я перешагнула через тело охранника в горницу и сорвала со стены нож. Дорогой нож. Нож прадедов. Красивый нож. Мне не позволялось его трогать. Теперь я прикоснулась к нему без позволения – и вовремя: кто-то тяжёлой поступью поднимался по лестнице.
Я прислушалась. Других звуков, кроме этих шагов, не было. С улицы больше ничего не доносилось. Всё было мёртво. Я замерла, стиснув нож в руке. Я думала лишь о том, много ли я сумею. Шаги приближались. Готовясь к схватке, я выскользнула из горницы – навстречу шагам. Подняла нож и оцепенела.
На верхней ступени, напротив меня стоял князь – ромей. Он стоял там… и смотрел прямо на меня. Меня хватило лишь на то, чтобы удержаться на ногах и не уронить нож. Что в нём за сила? Неожиданно он сказал – шёпотом: «Пожалуйста, уйди!»
Я не могла шевельнуться. Отец… Я знала, что должна сделать. Я не чувствовала страха. Но двинуться с места я не могла. Воин тоже не двигался. Он смотрел на меня жгущим взглядом, и я начала слабеть. Я бы упала… или бросилась прочь… Но он двинулся вперёд. Моё оцепенение прошло. Я шагнула к нему, целя ножом в шею. Ромей без труда перехватил мою руку. Вывернул нож и замер, глядя мне в лицо. Я тоже замерла.
Я видела только его взгляд. Всё вокруг расплылось в бесцветном тумане. Но меня отрезвила боль. Боль в стиснутом до синяков запястье. Он тоже это понял. Отпустил меня и медленно отступил на шаг назад. Повернулся и скрылся в горнице.
Я не помню, как очутилась в своей светлице. Припала лбом к переплету окна. С улицы донёсся голос. Я собралась с силами и выглянула на улицу. Видела площадь, покрытую недвижными телами. Князь – один – стоял там со свитком и произносил непонятные слова. Как тогда… Я воспрянула… хотела воспрянуть. С трудом спустилась вниз. Ноги не держали меня. Тишину на площади сменили рыдания. Тел не было – только кровь, залившая камни. Люди в смятении расходились прочь. Выйдя на крыльцо, я увидела на необъятной площади лишь двух оставшихся – отца и ромея: он действительно мог воскрешать… Они стояли друг против друга, чужестранец и мой отец, но ромей вдруг повернулся и зашагал прочь. Отец остался стоять неподвижно. Я прильнула к нему и шёпотом попросила уйти домой. Он перевёл взгляд на меня и спросил, всё ли со мной в порядке. Я ответила: да, я только ушиблась. Отец ещё посмотрел мне в лицо и увёл в дом.
В горнице был тот же беспорядок и кровь на пороге, но исчез доспех, что бросился мне в глаза прежде. Я сказал об этом отцу, он отозвался: «Приходил за ним». Я не удержалась: вымещая собственную боль, я жёстко сказала, что надо было сосчитать свои силы и уступить, если не можешь дать отпор. Отец хотел ударить кулаком по столу, но вместо того вдруг опустился на скамью и устало произнёс: «Вырастил разумницу… на свою шею…» Я устыдилась и снова просила прощения; он уже не сердился. Если бы я тогда знала, как мало мне осталось его видеть!
Если бы не исчезнувший доспех и не лужи крови на улицах, можно было бы думать, что всем нам приснился один страшный сон. Никто в городе – как по бессловесному уговору – не вспоминал тот день. Все обходили его молчанием, и я больше не решалась говорить об этом с отцом. Я… мне казалось, что это ошибка. Я ждала, что князь вернётся в наш город, и тогда… Но больше он не возвращался.
В город приходили всё новые слухи о подвигах чужеземного героя. Сначала о подвигах… Я ловила эти рассказы. Я уже владела собой и никто не заметил бы моего волнения – только отец… Однажды, когда никто не видел, он схватил меня за плечи и затряс: «Мельком видела, уж иссохнула!» Я не ответила – вырвалась и убежала прочь.
Потом пошли другие слухи. Что-то произошло… Князь объявил себя повелителем всей Лесной страны. Что ж, если и впрямь все её селения подчинялись ему… Но было что-то ещё. Говорили, что могущество его превзошло бывшее прежде и для него нет преград ни в чём. А ещё – хвалебные речи, разбавленные глухой неприязнью к завоевателю, сменились тёмными слухами, которые передавались захлёбывающимся шёпотом и с оглядкой. Имя повелителя стало внушать страх. Говорили о сожжённых за непокорность деревнях, и никто не знал, в чём они были виновны. Я не могла поверить в это. Я же помнила… Неуклюжая баба, сущая курица, от глупости смелая, обратилась к нему – грошовую игрушку передать её мальчишке; как будто весь свет должен знать её щенка в лицо! Я даже рассердилась – а князь нет; нашёл мальчика, и я подумала: наверное, так и надо… Он не брезговал помочь приходившим за водой женщинам и не отшлепал мальчишку, что нёсся, не разбирая дороги. Это то, что я видела своими глазами… А слухи подтверждались.
В нашем городе зима прошла спокойно. Шло время, и мне становилось легче. Я нашла себе занятие: несмотря на ворчание отца, взялась изучать воинское дело. У меня хорошо получалось, хотя первый мой наставник, которого я не забуду никогда, всегда смеялся: «У тебя, княжна, плечики женские, а удар-то в плече!» Но я не оставляла занятий, и недостаток силы возмещала умением.
Пришедшая весна принесла новые беды; понеслись новые слухи. В Лесную страну вторглись новые чужеземцы; никто не знал, откуда они, и жестокость их не знала предела. Войско захватчиков приближалось, и слухи предваряли его. Когда захватчики были в нескольких днях пути от нашего города, отец решил встретить их на дальних подступах, не подвергая свою вотчину угрозе. Мне не довелось узнать, пришёл ли кто ему на помощь; думаю, что нет. Теперь люди боялись людей…
Уходя, отец простился со мной и оставил меня на попечение старейшин: братья ушли вместе с ним. Я уже знала, что он не всесилен, но не верила, что всё может окончиться… так… Вскоре на чёрных крыльях прилетела злая весть. Больше я никогда не видела отца и не знаю его могилы. Из ушедших не вернулся никто.
Я ещё надеялась, ведь поначалу слухам не было никаких доказательств; но время шло, и чёрная весть подтвердилась. Там, на неведомом мне поле, остались безымянные могилы, а я осталась последней в нашем роду.
Чужаки близ города не появились – они отступили, чтобы перезимовать и собраться с силами, и гибель нашей дружины оказалась ненапрасной… У нас появилось время, чтобы опомниться и собраться с силами… немного времени…
Теперь, когда нет сомнений в гибели нашей семьи, я должна принять власть над городом. О, не я должна была наследовать отцу, и не время ему было уйти от нас! Эта ночь – последняя в жизни княжны Велиславны. Завтра мои сограждане провозгласят меня княгиней по обычаям нашей земли. Я – их последняя надежда. И никто не знает, что эта надежда умерла бы сейчас от страха, если бы уже не умирала от горя. Но я буду достойной дочерью моего отца. Я выполню то, ради чего он сложил голову и к чему он готовил меня. Я изгоню захватчиков из нашей земли – или погибну, как он. Завтра начнётся моё княжение. Здесь, в этих строчках, спрячется девочка с разбитым сердцем, и никто не увидит их – а княгиня Велиславна выполнит долг перед родной землей. Пусть же этот обрывок со следами неудержанных слёз останется напоминанием об этой ночи. Я прощаюсь с прежней жизнью, оставляя в ней хорошее и плохое, и ухожу в неизвестность – ту небыль, которую сделаю былью я.
Свидетельство о публикации №206120900168