По... пытка адаптации

...

По...пытка адаптации

Георгий и Василий иммигранты. Каждый прошёл в фирме годовалый испытательный срок и получил постоянную работу.
Работа такая: мозгами шевелить нужды нет. Тупая работа мышцами с шести тридцати до шестнадцати четыре дня в неделю и в пятницу – до обеда. А чтоб получить работу извилинами, то надо было бы иной путь планировать, но как-то уж... не пошло, когда возраст убавляет шанс до минуса и ощутима общая усталость от жизни для всего организма. А так ничего, даже вполне терпимо, надо только хоть раз в неделю расслабиться, чтоб не помереть от скуки, и лучше всего – нажраться до соплей, оскотиниться, коротко умереть, чтобы потом восстать, смыв шлаки; необходимо раз в неделю скинуть напряг и затоптать росток мысли о пустоте жизни; хоть и на недельку, а иначе душевного баланса нет как нет, а без баланса существовать в мире особенно тяжело и опасно.
А как ещё выплывать, если единственный философский редактор, вместе с победой коммунизма и с тем, что мы самые хорошие, в силу противоречий объективного характера, оставлен по ту сторону границы, а на этой принято на хранение голое бытие из одной только материи! Оно, бытие, возможно, и не прочь и забраться в скорлупу какой философии, но в башке её нет никакой! Откуда её быть?! Вот и сходятся по пятницам два бывших инженера Георгий и Василий и пьянствуют по-чёрному, а на неделе – они старательные работяги и в десять вечера – отбой, спят, как цуцики. А как пятница – вечером нажраться.
И другой день недели для пьянки невозможен, другого дня, что затем поспеть человеческий облик принять к понедельнику, похмелиться и проспаться, в календаре – нет! И пусть потомки себя праной восстанавливают, а тут всё отработано как дома. А вот если «чёрная» суббота, то пропали выходные.

Как-то вышла история.
Накануне пятницы, звонит один приятель другому и предлагает:
– Давай-ка попробуем и по-культурному оторвёмся... А?! Попробуем посидеть в баре, что те бюргеры. По-культурному!
– Ага... – и настороженный вопрос: – У тебя всё нормально?
– Пойдёт, – как бы избегая глаз собеседника, послышался знакомый голос, но с чужеродными нотками, и чувствуется, приятель малоуверен в правоте своего предложения, – понимаешь, возьмём, к примеру, по пиву... и орешки... орешки с собой, в карман... и будем весь вечер тянуть... разговор вести о чём-нибудь, ну... и так... обсуждать... и орешки кушать... Бюргеры, умнее нас, что ли?! И потом ещё пивка!.. И разговаривать... Щёлкать орешки...
– Как белочки... Шахматную доску захватим!.. – повисла пауза недоумения, затем последовало уточнение: – А о чём мы будем разговаривать?! – безобидно и раздумчиво, словно мысль вслух, брякнул собеседник. – О положении в мире или о бабах?! 
– Так... на месте и решим... Или?!.
– Ну ты даёшь! Нам нужны две склянки или одна большая и всё, всё сразу и решим!.. С любой революционной идеей надо быть предельно осторожным!.. Послушай, а у тебя точно всё нормально? На работе, на личном?..
– У меня всё нормалёк! Ну если ты не хочешь – забыли! Я просто так, что-то меня осенило сегодня. Глупость, конечно! Ха! Ха!
– Да нет, отчего... Попробовать можно, развлечься... Как на атракцион сходить! Так-то, я консерватор... Как кино сходить!
– Чего я с тобой в кино пойду: Зойка не поймёт...
– А пьянку – поймёт!
– Пьянку поймёт. Всё остальное её пугает, она начинает мыслить в другом направлении, а к пьянке – привычная, ещё по своему папаше... Рассол всегда для меня держит.
– Если хочешь, можно попробовать. Чего только на свете не бывает!
– Да я уже и не знаю, надо ли... Но такая прорезалась мысль.
– В какой день?
– Не помню, какая разница.
– И то правда, нам без разницы в какой день! Нам названия дней нужны, чтоб отличать выходные.
– Не скажи «без разницы», моя Зойка редиску по Лунному Календарю сажает.
– Интересно, на родине по какому календарю сажают?
– Что?
– Это я так... Мысль вслух и не моя!
– Если ехать куда, так тоже в него смотрит.
– Так это ж она, а то – ты!
– И то, верно! Может нам, слышишь, с её календарём согласовываться?!
Приятели посмеялись.
– Ха! Ха! В принципе, я не против твоего предложения посидеть в баре, хотя знаю: бесперспективно, но чтоб совестюха не вякала, как дверная петля с каждым входящим и выходящим скрипом своим, и, заодно, узнать: что из этого предприятия выйдет, то я твоё предложение поддерживаю! Смажемся! Приколемся, посмеёмся!
– Значит, почин?!
– Великий почин! Но с поправкой на исправление в любой момент! Сейчас это модно, всё начинать и бросать, посуетиться наощупь, потыкаться и бросить... Ха! Ха! Почин, так почин!..
Повисла пауза.
– Думаешь получится?
– Никогда в жизни не получится!
– А зачем тогда мучиться?!
– Нам ведь без муки нельзя, с нас кровь капает!
– Ты знаешь, меня в последнюю неделю разные мысли тревожат, дряво, жизнь, годы... Такой хороший мальчик был, а что вышло?.. Тупой пролетарий с одной извилиной, а в ней запись: отобрать и поделить!
– Как вышел, то и вышло! Претензии к папе Карло!
– Я нормально вышел, не кесарили!
– Я не про то! Я вот про что: сперматозоиды должны полтора месяца, сорок дней, вызревать!
– Ну и что?!
– А то! Что твои предки в это время мыслили, слушали, ели, пили, какие слова говорили, отразится на нём и на человеке, и на всём человечестве!..
– Прямо стихи какие! Он же маленький, глазом не различить! Ты знаешь, какой он маленький?! Он же совсем маленький, малюсенький!
– Зато как движется!
– Что значит как?! Втюхал и...
– Он на запах движется! Он идёт на запах! А запах – это волна, живой! И приходит к цели только лучший из пятисот миллионов, и это был – ты! Ты сам зачал сам всю эту бодягу!
– Да... Как вышел, так и вошёл!
– Можно и так!
– Представляю, какой был худший, если я – такой... Ты где наслушался всего этого?
– У дочки на столе какая-то памятка лежала, я спросил, она – объяснила.
– Чему их там учат? У соседей сынишка в четвертом классе, так им уже всё рассказали: как трахаться, как уберегаться, и почти всё с наглядной демонстрацией, хоть в инструктора бери!
– Прихлопнули сказки малышам. Они теперь знают как мы, разница только в возрасте и опыте. Да ты, однако, не волнуйся, помрём не раньше, чем превратимся в обезьян.
– А может, мы уже... того!
– Чего того?!
– Обезьяны!
– Пять дней в неделю обезьяны или два?! Ха-ха!
Приятели посмеялись.
– Ещё дочь сказала, существует новая жизнь, даётся по прожитой жизни... Выходит, нам опять родиться что ли? И опять с понедельника по пятницу, а в выходные ужираться?.. Тоскливо, брат, идём вниз!
– Но оно ж не резко изменится, а как бы во сне... Тихо плывём себе на погибель...
– Ну да, как говно в канализационном потоке! Но! Послушай! Мы ведь не опускаемся резко вниз – мы на одном уровне остаёмся, не деградируем или почти не деградируем, ибо труд облагораживает... Мы – в балансе!
– Думаешь?
– Смутно и в глобальном. Будем считать: облагораживает! Трудом отличается человек от зверя!
– А если труд – рабский, без чувства, macht frei (делает свободным) какое здесь облагораживание? Как лошадь на круге!
– А ты что, другой хотел?! Помнишь, когда пытали испытательным, то как были рады!
– Бабы наши были рады... Впрочем, я теоретически! Задолбало всё...
Произошла короткая пауза.
– Зато у нас рабство мирные... У тебя – резина. У меня – типография. По улицам и рынкам с битами не ходим, людей не прищемляем. К тому же, пользы от нас, неизвестных никому рабов производства товаров народного потребления, больше, чем от депутатов государственной думы, я не говорю уже о убийцах и ворах... От нас вреда никакого!.. В девяностые бог миловал, в нищете выжили без воровства и подлости и мы это знаем и дети! Пускай воры радуются, что многие не знают про них... А мы – не воры: ни тогда, ни сейчас!..
А что лучше: рабство или воровство?
История показала, для нас – рабство, и отказ от того, что там зовётся свободой.
Нам не надо ничего обналичивать! Квартиру, работу и место в городском транспорте, отчалив, оставили всё! Слушай, мы всё вернули!
А воз и ныне там! Отселева до селева одно сплошное селево!..
С пистолетом, отравой, законом, идеологией на современника не лезем! Мы мирные люди и желаем всем добра!
– А если эта резина – на полицейские дубинки?!
– А типография – на идеологию?
Помолчали и продолжили.
– Получается, мыть сортиры в чужой стране, да и своей, просто мыть сортиры – работа более благородная, чем любая другая! Договорились!
– Проблема не в этом?!
– А в чём?
– Человек отличается от зверя тем...

В шесть вечера приятели завалились в первый попавшийся бар и уселись за угловым столиком. У каждого в кармане по упаковке солёных орешков. Подошёл официант, заказали пиво.
Привычки нет в баре сидеть, руки граблями торчат, движения скованы. Разговора нет, колупают взглядом стены. Принесли пиво, сделали по большому глотку!
Музыка звучит интимно. Косо огляделись.
Два здоровых мужика в интимном мягком свете бара. Тишина, холодная скука в глазах. День убыл, а уюта нет, хоть тресни.
– Ничего... прилично здесь... В такое место и с бабёнкой...
– Куда её потом?
Помолчали.
– Как на работе?
– Резину режем... А у тебя?
– Станки печатают.
Прокинули по орешку.
– Сидим, как на приёме.
– Чужаки на празднике! Знаешь почему?
– Почему?
– Он нам нужен, а мы ему – без разницы.

Отпили, помолчали, погрызли орешки, как белочки...
Шумно вошла молодая пара. Она – лунное лицо, контрастно-алые губы, носик-курносик, блеск в очах, дымчато-каштановые волосы свободно свисают на поджарые спортивные ляжки. Свободный смех, не знакомый ни с хамством, ни с жлобством. 

Герои грызут орешки под пивко.
– Сколько сидим?
– Двадцать минут.

На дому язык, как помело! Несёт, тем разговора не счесть: воспоминание студенческих гуляний, служба в армии, грибы, засолка огурцов, ловля рыбы, отдельно, подлёдная... и время летит, летит, как новая тачка по автобану, в головах гудит, и всё ясно, как божий день! И никаких тебе изуверств: про последствие чернобыля, про войну на Кавказе, про повышение зарплаты министру и золотые парашюты, про укатку правозащитников катком правосудия на чёртову дюжину лет, про обкрадывание всех сирот властью, про самосожжения стариков и ветеранов второй мировой...

Пьяное расслабление, никаких вредных мыслей! А иначе остановка – напряг! Так томит желание сокрыться с глаз долой от этой жизни в нору, в клеть, в камеру, будто бы без наличия рядом стен – смерть душе или как медузе – солнце. Словно бы только в стенах и выпив хорошенько, можно избавиться от чёрных мыслей или обрести иллюзию духовного корма, а то иначе мысли лезут в голову отовсюду, как чёрные мухи, а начнёшь разбирать, так хоть кидайся в беспробудный запой от бессилия и ничтожества! Материальный мир не дарит возвышенных идей, а без них человеку смерть.
Этот мир больше наших знаний о нём, но мы всё походя решаем за него до момента, пока он в очередной раз не скинет нас, как ему вредоносных.

Отпили.
– Суета в мире...
– За грибами пойду в сезон...
– И я...
Орешки хрум-хрум! Потянули пивка.

Слева одинокий бюргер их лет, он как бы заснул над бокалом, мыслитель, и сидит, и, зачем, спрашивается, пришёл!
Справа – компания, четверо, спорят. Один из них в себя пиво с водочкой гонит или с чем-то ещё, судя по рюмке, но такой маленькой, что стыдно: тринадцать капель, спрятал бы лучше. Другой воду пьёт! Он что, за водой сюда пришёл, что ли? Двое медленно тянут пиво. Все языками бла-бла-бла, слюна брызжет, как сто лет не виделись и вот встретились, и надо скорее всю информацию вывалить друг на друга, бла-бла-бла!

– Слышишь?! О бабах заспорили!
– Что о них спорить, как турок о лошади: твоя – не твоя, дала – не дала... Мы же скоты, только прибором умеем немного пользоваться, придумали всего-то: в какой руке вилку, в какой нож держать! Цивилизованные! Нам жена по уходу за собой и за детьми нужна, и как примочка к слабостям...

Помолчали. Отпили. Половину орешков слопали.
– Жена ходила с подругой в театр, говорит, можно и обойтись.
– Я и дома-то, один всего раз и был! Нас гуртом возили, по групповому билету от профкома. Сперва полдня выходным дали, а после отработать заставили... Мероприятие такое было, после нажрались, как свиньи... Один раз провели. Больше не проводили.
Помолчали.
– Люська на концерт, посвящённый Окуджаве, пошла.
– Это который «Я обнимаю всех живых!..»?
– Типа, к восьмидесятилетию... Говорят, настоящий немец примет участие...
– Ну и его обымет... «За что вы Ваньку-то Морозова!..»
Подошёл официант, забрал пепельницу с окурками и поставил новую.
– Восьмидесятилетие, говоришь... Жизнь проходит, а бабы толковой не встретил...
– А Люська?
– Люська? А что Люська?! Люська – это со мной пострадавшая!
Допили пиво. Подошёл официант, забрал пустые бокалы, спросил о новом заказе.
– Позже! – ответил Василий. Официант ушёл и стал за стойку.
– Что будем делать?!
– Глупый почин... Пойдём-ка, наверстывать!

Приятели расплатились, вышли из бара и рванули в ближайший магазин. Потом напились, провожались, утром отсыпались, отпаивались таблетками, отдыхали...

Через несколько лет один из них умер, а другой, купил небольшой домик и выходные напролёт мастерит лобзиком в маленькой мастерской-гараже модели самолётов, а пить перестал, говорит, другой интерес появился в жизни, руки, говорит, удовольствие для души нашли.

98, 2004, 2013, Ханновере


....