Тетя Женя

 Евгения Викентьевна. Тетя Женя. В 74-м мне было 4 года, ей кажется 86, мы дружили. Она жила в квартире напротив, как и я, в большой коммуналке на Невском. Тетя Женя была высокая и худая, потому одежда аккуратно висела на ней как на вешалке и старость не сгорбила ее. Она называла себя Вешалкой. И все соседи так ее называли. Жила одна, и мне казалось, что так было всегда.

 Удивительное было сходство человека с его местом обитания - комната была на нее очень похожа – такая же длинная, узкая как пенал, светлая и опрятная. А возле двери в прихожей стоял огромный мраморный умывальник, как у Мойдодыра, он не помещался в комнату.
Только у тети Жени можно было увидеть сразу столько загадочных вещей – меня всегда словно магнитом тянуло снова и снова посмотреть на пасхальное яйцо. Позже я их видела много, но это было первое.
Яйцо было большое, из синего стекла и граненое. Если смотреть в него на просвет, вся жизнь вокруг становилась ультрамариновая, все в ней уже было другое, гораздо красивее, и этот синий мир был большой и определенно реальный, а обычный - по-дурацки цветной, где без разрешения попадает в глаза много ненужного и случайного. В том же, синем мире, не было уже ничего лишнего, а все неинтересное становилось интересным.
И кроме яйца был еще альбом. Со старинными картинками. Отец тети Жени был в Петербурге служащим на железной дороге, и вот один пустой журнал почтовых ведомостей послужил маленькой тете Жене и ее сестре для наклеивания картинок. Помню тот вожделенный трепет, с которым я следила за движениями тети Жени, пока она доставала альбом из тяжелого ящика дубового серванта. Переводные картинки, которые замачивались в теплой воде, а потом переносились на бумагу, тогда еще выпускали, но они были не такие загадочные. А в альбоме были цветы, ангелочки, носороги, и люди, лица – и картинки, резные по краям. Мне нравились тети Женины обьяснения, и я просила ее комментариев. Особый интерес вызывал у меня всякий раз то ли большеголовый китайский болванчик, то ли пьеро, и тетя Женя говорила : «Это божок». Но кто такой «бажог» я не понимала, и что божок – это маленький Бог – тоже. Просто "бажог" и все.

 Тетя Женя рассказывала, что у них с сестрой была еще большая коллекция царских марок, но когда после революции в Петербурге начались обыски, все 10 больших альбомов полетели в камин. И это пламя, пожирающее так и не увиденные мной сокровища, я и теперь представляю очень живо.
 Стоит ли говорить, что я часто заглядывала в ее комнату, иногда, правда, я стеснялась и просто долго стояла под дверью в ожидании, что она случайно выйдет сама. Иногда я даже пыталась создавать искусственно некий шум приближающихся шагов к ее двери, чтобы она догадалась, что к ней пришли и открыла дверь. Так бы несомненно сделала я на ее месте, но она плохо слышала.
Наверное не нужно было искать повода для встреч, но меня хождение просто так – смущало. Кроме этих драгоценностей была старинная рулетка из красного дерева с шариком из слоновой кости, запустив который уже нельзя было больше отвлечься на что-либо другое, лорнет в черном бархатном футляре и веер, и много чего еще, что слилось со временем в ощущение сказки, царившей за дверью в комнату тети Жени. Но серьезная причина нашлась – тетя Женя стала учить меня каллиграфии.
 Позже, уже в школе, мне делали замечания и старательно переучивали, потому что не положено было выводить такие красивые заглавные буквы, а на смену перу пришли шариковые ручки и принцип «нажать – отпустить» уже не действовал.
 Позднее я узнала, что раньше тетя Женя не была одна и жила она не в одной маленькой комнате, а во всей этой квартире. Ее мужа и сына расстреляли в 37-м, но ей удалось пережить это, как и всю блокаду Ленинграда.
Ее не стало, когда ей было 98, а я уже жила в Москве. Но у меня остался ее альбом.