75. Теплица в Негеве

 
Параграф 75 из книги автора "Прозрение". Полностью с фото см.: http://world.lib.ru/t/trahtenberg_r_m/gorodaigody-133.shtml

 В Израиле часто сталкиваешься с чудесами. Так на очередной прогулке в пардесы (так называют здесь апельсиновые плантации) мне повстречался незнакомец, с которым мы слово за словом разговорились (на иврите!). Он оказался доктором из «Таасия Аверит».
 От этих слов каждый «Оле» возбуждается в надежде, а вдруг это знаменитое авиационное объединение впустит его, наконец, в настоящую работу? Предвижу замечание читателя: «Автор заговорился – не каждый же из приехавших в Израиль – специалист-инженер?» Верно, ходовой анекдот на эту тему уточнял, что некоторые спускавшиеся по трапу самолёта несли в руках скрипки.
 Мы с женой побывали в гостях у этих хороших людей, а через несколько дней меня навестил их родственник, который занимался отбором изобретателей-олим для «теплиц».

 Менаше Пелед оказался симпатичнейшим человеком. Он терпеливо и благосклонно выслушал мои предложения по коренному улучшению приводов.
 Затем меня пригласили приехать для знакомства в самую дальнюю в Израиле теплицу, много южнее Беер-Шевы, города, расположенного на границе пустыни Негев, где 3500 лет тому назад копал колодцы первый еврей Авраам.

 В это время у меня ещё кипела работа с глобальным разговорным проектом, обещавшим миллиардный разворот. Хорошо, что умный человек посоветовал мне не отходить от своей специальности. Я послушался этого Голоса, решив часть времени вернуть электроприводу.

 О теплицах я слышал, работая в прежней фирме, но тогда Марк не представил меня приходившим по этому поводу людям. Наверное, берёг для себя, однако впоследствии он рассорился с советом директоров и выскочил из фирмы ещё раньше меня.
 После я самостоятельно подал своё предложение в теплицу Реховота, но даже не пробился на приём к директору.
 Вторая попытка была удачнее. Эта теплица располагалась в ядерном центре возле городка Явне.
 Читатель, вы вздрогнули и спрашиваете, как я узнал о таком секрете? Почему не боюсь нарушить военную тайну?
 Да на перекрёстках дорог на трёх языках – иврите, английском и арабском стоят чёткие указатели.
 Молодой симпатичный директор взял мои бумаги, потом пригласил на встречу с экспертом. Через неделю пришло письмо – к сожалению, мой проект не принимают, он не имеет достаточного коммерческого интереса.

 А вот теперь меня приглашали. Причём сразу в две теплицы. Кроме Негева ещё и на Север.
 Я дважды съездил в район Кармиеля на своей машине. Это сказочные края. Проезжаешь сквозь весь Израиль. С приморского шоссе перед Хайфой сворачиваешь в заросшие лесом горы. Чудом обгоняешь лесовозы, везущие необъятной толщины кряжи. Другим чудом догадываешься, куда повернуть на очередном перекрёстке.
 А третье чудо встречает тебя у проволоки, окружающей этот знаменитый военный завод «Рафаэль». В бюро пропусков дежурный встречает улыбкой и связывается с начальством.
 За десять минут ожидания я прочитал на стенде и взял на память рекламные листочки с цветными картинками, изображавшими запуск их ракет с кораблей по самолётам. Вес, дальность, скорость и другие данные – всё о секретной продукции завода. Ничего себе, а шпионы!

 За такое на советском «п. я.» сразу всех причастных к изданию и прочтению упрятали бы в тюрьму или глубже. Советского охранника вообще хватила бы кондрашка. И всё оборудование проходной было там немного иным.
 Снаружи никаких вывесок. Посетители сосредоточенно замкнуты. Никто с тобой говорить не будет, должен знать номер телефона.
 Входишь в телефонную кабину, внутри на стене приветствие: «Молчи – враг подслушивает!»
 Дрожащей рукой берёшься за трубку – не работает телефон. Перебираешься во вторую кабину – то же. Вот чёрт! В третьей догадываешься, что телефон включается только после того, как плотно притянешь тяжёлую дверь.

 Встречали меня хорошо, интеллигентный директор оказался родственником Авиталь. Это наша знакомая, замечательная молодая женщина, которая успевает управляться с домом и тремя чудными ребятишками, учить физике старшеклассников, гонять, как таксист, на джипе, и всегда готова вместе со своим милым двухметровым Роном придти на помощь.
 Комиссия признала мой проект подходящим. Ко мне приставили очень дельного и грамотного парня, который повозил меня по крупным заводам Израиля, где специалисты выслушивали мои рассказы о точном приводе и высказывались об этой идее. Все отзывались положительно, может, и потому, что речь не шла о работе у них.

 В основном по патриотическим соображениям, чтобы работать в жарком центре Израиля, я выбрал Негев. Уж извините за газетные слова, но так я тогда чувствовал. И теперь не изменился.

 Мне позвонила Лина, секретарша директора, и мы условились встретиться у справочной на центральной автобусной станции в Беер-Шеве. Оттуда отправлялся автобус, развозивший работников теплицы.

 В назначенный час, бросив свою Сузуки на стоянке возле автовокзала, я занял позицию у окошка справочного бюро. Постоял, крутя головой во все стороны, – никого. Начал ходить взад и вперёд, заглядывая за все углы. Но прошло и пять, и десять минут, а никто за мной не приходил. Да и вообще здесь было пусто.
 Кроме, правда, одной черноокой с пышной причёской красавицы, которая явно кого-то ждала, но я не решался особо на неё засматриваться. Только спустя порядочно времени наши взгляды встретились и... это оказалась Лина.
 Мы долго смеялись. Может, все два года, что я там работал. Постепенно я привык к ослепительному виду этой девушки, часто обращался по делу и всегда мой служебный вопрос как-то заслонялся картиной первой встречи, снова выкатывалась та смешинка и долго не отпускала нас. Преподавательский инстинкт не раз подталкивал меня предложить нередко скучавшей секретарше обучиться нашей электронике, но она отвечала, что приспособлена только к одному виду деятельности – руководящей.

 Сразу за Беер-Шевой дорога вывернулась в митбар. Так называется здесь особый вид пустыни: никаких песчаных дюн, серая почва с выступающими камнями, кое-где по складкам сухие остатки колючих растений, изредка попадаются рощицы небольших деревцев с иголками вместо листьев.
 Гладкая асфальтовая дорога всё время вьётся вверх-вниз вправо-влево. Иногда вынырнет бедуинское селение: стройные укутанные в полотна женщины пасут овец, вокруг хижин бродят ослы, подальше – верблюды торжественно поднимают морды, презрительно оттопыривают губы и упорно смотрят на проезжающих.
 Рядом с этими библейскими пейзажами, у дороги остановки с телефонами-автоматами и кучками красиво одетых и причёсанных чистеньких бедуинских детишек. Останавливается специальный высшего комфорта автобус и везёт их в школу.

 Наша теплица помещалась в круглом строении, прикрытом высоким конусом тростниковой крыши на манер бунгало.
 Входишь внутрь кольца – перед тобой много дверей наших комнат и ещё разных. Здесь же супермаркет с обычным набором всего, что может понадобиться человеку каждый день или раз в жизни. От пакетов свежего молока до плюшевых мишек, жалобно взирающих на людей из-за стёкол витрин. Хозяин этого магазина содержит тут же кафе-ресторан, где может пообедать сразу человек 30 туристов, а вечером симпатичные девушки-солдатки сидят с мороженым и соком.
 Вокруг улицы небольших домиков и вилл в цветах под сенью деревьев. Имеются и две уютные гостиницы и множество небольших казарм для солдат. Вокруг цветы, зелёные луга, где азартные юноши гоняют в футбол.
 Но корень этого оазиса раскрывается перед посетителем, когда он выходит на край каньона под названием Эйн-Авдат.
 Это – грандиозный разлом земли с остроконечными пиками гор, тёмными пропастями и потоком, текущим глубоко внизу. Мы подходим к самому обрыву, здесь расположена могила Бен-Гуриона, открывшего это удивительное место и основавшего поселение.

 Меня знакомят с двумя предполагаемыми сотрудниками. С ходу влюбляюсь в этих красивых молодых людей.
 Изголодавшаяся по студентам моя душа бросается им навстречу. Зарплата, жильё и всё прочее – не важно.
 Оба недавних выпускника Беер-Шевского университета вбирают поток красноречия оживающего профессора, его восторженное предвидение блестящего будущего, которое откроет перед новым десантом самый совершенный в мире электропривод.
 Миша внимает и переводит Дане.
 Оказывается назначение моих новых сотрудников различно: Миша Табачник – электронщик, будет выполнять всю техническую работу, Даниэль Шавит – приглашён в качестве менеджера, он, человек ивритский, обеспечит молодой фирме все необходимые коммуникации и администрирование.
 Но у меня собственное понимание пути, выводящего молодого инженера в самостоятельную жизнь. Молодой человек и сразу – директор, закопавшийся в бумагах и телефонах? Ни в коем случае! Я видел настоящего хозяина и директора фирмы из ФРГ на встрече в Москве. Когда его разрывная машина забарахлила, он мигом сбросил пиджак, залез с тестером и паяльником в шкаф управления и через пару минут продолжил демонстрацию разинувшим рты советским «специалистам» из министерства приборостроения. Вот таким будет и директор нашей фирмы.

 Я распорядился покупать два осциллографа, два паяльника и т.д., чтобы оборудовать два полноценных рабочих места, где мои ребята, совмещая нужное с полезным, быстро пройдут путь от студента с дипломом до настоящего инженера. Мой опыт инженера в Израиле гарантировал им самый короткий и полноценный курс науки.

 Результат моих усилий был равен точно 50%.
 Через полтора дня Даниэль поднялся с предназначенного ему стула и больше на него не садился. В нём совершенно не оказалось, безусловно необходимых техническому человеку, усидчивости и терпения в преодолении множества неизбежных, скучных, сопротивляющихся проявлений неодушевленных вещей.
 Его видение жизни оказалось совсем иным. Он сразу хотел быть директором, начальником над всем и всеми. В том числе и над профессором.
 Он ушёл в бесконечные переговоры с начальством теплицы, бумаги и т.п. Оставалось только примириться с этим.
 Мне нравился этот динамичный парень и вообще я мечтал работать с настоящим израильтянином. Я много раз деликатно пытался ввести его в процесс технического роста. Результат был неожиданным.
 Даня на правах директора в моё отсутствие заставлял Мишу откладывать работу, порученную мной, и заниматься проверкой собственных скороспелых и неграмотных идей. С этим уже мириться было невозможно.

 Вторые 50% нашего коллектива оказались очень удачными. Миша имел определённые навыки из России и успешно осваивался в моих идеях и схемах. Мы быстро продвигались к построению макетов точных приводов.

 Я договорился, что буду приезжать 1-2 раза в неделю и за 12 часов рабочего дня успевал проверить результаты, прочитать «лекцию» о приводе и дать самые детальные советы о следующих шагах. (Платили мне мало – 2000 и бензин, но я старался не обращать внимания в эту сторону).
 Даня, если был здесь, крутился вокруг Миши и норовил оспорить мои советы. Ему невозможно было согласиться, что кто-то может заранее знать, что и как надо делать и даже что не получится, если сделать так, как предлагает он.
 Миша как-то откровенно сказал мне, что вообще-то ему лучше следовать советам профессора, ибо тогда получается то, что ожидали. Проверка идей Дани всегда заводит в дебри.

 А причины были совсем простые: мы пока только повторяли пройденное мной ещё в Иванове. Здесь мне всё было ясно до мельчайших деталей. Ещё и опыт работы в Израиле позволял точно указывать – что купить и где заказать.
 Я объяснял своим ребятам, что сначала мы должны сделать первые макеты, повторяющие известные свойства точных приводов. После этого начнём творить, выдумывать и двигать нашу технику к новым неизведанным высотам.

 Привод начинается с мотора. Пришлось удивиться, но множество фирм готовы были продать нам моторы с энкодерами, т.е. импульсными фотодатчиками, но не нашлось надёжного производителя двигателя с резольвером. Объяснять, что это такое слишком длинно. Скажу только, что именно резольвер позволял построить точный привод со сверхшироким диапазоном скоростей. При этом вал может бешено крутиться (это дело обычное) или «ползти» так медленно, что надо внимательно присмотреться, чтобы заметить, что он не стоит на месте.
 Тогда я вспомнил про завод «Заря», и поехал в командировку в Ленинград.


 Глаза мои не верили тому, что возникало перед ними. Пулково! Такой знакомый торжественный контур здания аэропорта с пятью конусами световых башен.
 Спешу войти, множество лиц вокруг и только русская речь. Одновременно слышу много голосов, и каждый понимаю. Могу подойти к любому и спросить. И любезные сердцу моему ленинградцы вокруг...
 Вот они все на месте: Нева и Петропавловка, мосты и набережные, Невский и сам Исаакий. Только всё немного посеревшее.
 В Эрмитаже над кассами нетвёрдой рукой написанное объявление:
 Вход 5 000 руб. (гражданам России)
 Иностранцы – 50 000 руб.
 Это что же, я, здесь, иностранец? Ну, нет! Пожилая приятного вида женщина в кассе не интересуется моим происхождением и выдаёт билет, как своему.
 Вот они мои любимые загадочные творения. Но что это? Даже на давно знакомую картину смотришь по-новому.
 Вы подходите к одной из картин, привлекших внимание. Читаете внизу: П.Гоген (1848-1903) «Женщина под деревом манго». Смотрите на эту знаменитую картину. Ну да, соблазнительная чуть прикрытая туземка лежит под кустиками и с доверием взирает на вас. Ещё рядом с ней лежат несколько фруктов, наверное, манго. Ничего вы не поняли! Вы пробовали спелый розово-фиолетовый огромный гладкий сладчайший и душистый плод – манго? Вспомнили?
 Теперь только смотрите на картину Гогена.

 Спешу, смиряя дыхание, наверх к Деларошу, на свидание с Генриетой Зонтаг. Уже мысленно вижу тонкие черты невыразимо прекрасного печального лица, но... на стене только белое пятно от исчезнувшей картины. «Отправлено по обмену во Францию» – отвечает хранительница.
 Пришлось удовлетвориться маленькой Мадонной Литтой, особую прелесть сумел вдохнуть в портрет сотни лет тому назад великий Леонардо. Всматриваюсь в знакомые черты...
 И вдруг ложится на её уста
 Той вечной женщины святая доброта.

 Но особенно разгуливать нельзя. В визе строго указано, что по приезде в Санкт-Петербург следует срочно зарегистрироваться по адресу...
 Вот этот дом, но на подъездах обшарпаннного здания на Старо-Невском нет никаких вывесок, а жильцы, услышав вопрос от иностранца, почему-то, спешат исчезнуть. Звоню по указанному телефону. Посылают в другие номера. Наконец, вкрадчивый женский голос, расспросив, кто и откуда, предлагает адрес в другом конце города.
 Очень жаль времени, но «эйн ма лаоссот» (ничего не поделаешь – так говорит израильтянин, когда наталкивается на закон).
 С трудом разыскал в дебрях запутанного двора нужный номер. Крепкая дверь с несколькими запорами и кнопкой звонка. Узнав, что это тот, кто недавно звонил, девушка приоткрывает щёлку. В тесном офисе несколько приличных неразговорчивых людей. Берут мои документы, уверяя, что «Не бойтесь, всё будет в сохранности». Ещё берут 25 долларов. Ого, но опять «эйн ма лаоссот». На следующий день получил бумаги и паспорт с печатью. Беспокойство ушло, осталось чувство одураченного пройдохами.

 Оказалось, что завод «Заря» не имеет права сам продать моторы, а может это сделать некая фирма в лице бывшего зам. директора этого предприятия. Переговоры проходят в мало приспособленном помещении и тихим голосом.
 Такое чувство, что в любой момент что-то может случиться.
 Продавец приехал проводить меня в Пулково, вручил моторы в коробочках и большую бумагу со многими печатями. Он был грустен и озабочен. Может из-за малого объёма нашей сделки, но скорее его беспокоило что-то иное.
 Молодой таможенник, в форме, долго расспрашивал меня, кто, откуда и зачем? При этом его лицо всё время сохраняло выражение крайнего презрения и брезгливости.
 Это раздражало меня, ибо я сделал, хотя и малое, но доброе дело в оживлении, некогда славной, а ныне умирающей ленинградской промышленности.
 Он предложил мне расстегнуть пальто и пиджак. Я выразил недовольство. Видимо, поняв, что процесс может развиваться, подошёл мой провожающий, сказал несколько слов, потыкал ему в нос бумагой с высокими подписями и печатями. Охранник государственных интересов, нехотя, отпустил нестандартного пассажира.
 После ко мне подошли наши израильские парень и девушка и, уже улыбаясь, долго пытались понять, не представляют ли опасности для самолёта и пассажиров эти четыре «мотора» в коробках.

 Получив в руки мотор с резольвером, мы быстро осуществили один из самых главных эффектов в ADD приводе – сверхширокий диапазон регулирования. Причём действительно «сверх».
 Без особых трудов удалось довести его до экзотической величины – 1 оборот в месяц. Такие вещи и проверить непросто. А вот скорость 1 оборот в сутки можно заметить. Если провести на валу мелом черту (утром), и заглянуть снова после обеда, то видно, что ползущий вал повернулся на четверть оборота. Если учесть, что максимальная скорость вращения мотора была 6.000 оборотов в минуту, то диапазон составил
 6000 х 60 минут х 24часа х 30дней : 1 = 259,2 миллиона.
 Обычный хороший привод имеет диапазон 2-3 тысячи, особо качественный – до 100 тысяч. То, что демонстрировали мы, было из разряда фантастики.
 Пришёл начальник со своей секретаршей и соседи-учёные – все удивлялись, а мои ребята, наверное, впервые почувствовали вкус технической победы.
 После мы купили лазер, направили его луч на приклеенное к валу зеркальце, можно было наблюдать, как медленно ползёт по стене и переходит на потолок красная точка.
 Скоро мы смогли показать и точность позиционирования. В этом опыте вал, сделав оборот, застыл в той позиции, из которой мгновение назад стартовал, а красная метка лазера, обежав стены и потолок, примчалась точнёхонько в ту же исходную точку на стене.

 Даня приглашал людей из различных фирм. Приехали трое специалистов из Хайфы, с танкового завода. Они глаз не могли отвести от такой картины, представляя, как будет повторять такое точное прицеливание танковая пушка.
 Мне очень хотелось начать работу с военными. Но наш менеджер тянул резину: «Они делают 60 танков в год – разве это бизнес?» Он также под разными предлогами заморочил предложение сделать макет с двумя моторами, который позволял осуществить сенсационное зрелище – смыкание зубчатых колёс.
 Любой человек, наблюдая сближение двух быстро вращающихся зубчатых колёс, внутренне замирает, ожидая, что вот-вот брызнут искры и затрещат, ломаясь, их зубцы, но... на глазах колёса соединяются, зубцы одного входят в пазы другого. И совершенно беззвучно! Зритель переводит дух. Эту штуку придумал ещё Ханаев, и она радовала нас в Иванове.
 Позже, когда мы вышли из теплицы и перебрались Реховот, я всё-таки заказал такой стенд, и он действовал на зрителей безукоризненно. Правда, так и не удалось пробить через своих помощников ещё ряд ярких демонстраций – останова колёс в заданных позициях, совместного беззвучного трогания и других.

 Всё-таки одно очень ценное новшество Даня с Мишей внедрили в наши дела. Не знаю, кто из них конкретно был инициатором. Не важно, существенно, что сам я сначала не оценил этого предложения и хотел им воспользоваться позже, а уже вскоре это стало одним из важных наших рекламных показателей.
 Все теперь знают слово «плата». Это такая пластинка, на которой собраны воедино детали электроники – микросхемы, контактные разъёмы и т.п. Плата вещественно воплощает придуманную инженером и начерченную на бумаге схему управления.
 В нашем блоке управления мотором набиралось столько микросхем, что они не умещались на одной пластине, и приходилось собирать целую коробку таких плат.
 Я знал, что появилась новая технология, которая позволяет объединить множество микросхем в одном небольшом корпусе. Но мне это казалось делом дорогим и не совсем реальным. Мои молодые помощники, видимо, проходили в вузе более свежие вещи. После некоторого отнекивания я сдался, и мы купили довольно дорогие программы и детали.

 В итоге наша очередная плата заиграла новыми красками: на небольшом поле появился компактный квадратик с множеством ножек, в котором уместились десятки микросхем. Теперь блок управления необычным приводом показывали покупателю – на ладони. Почти исчезли паяльные работы. Инженер собирал свою схему... на компьютере, а потом просто «вписывал» её в стандартную симпатягу Альтеру с 80-ю ножками. Всё стало красиво и надёжно.

 Новые идеи стали быстрее одеваться материей. А приносил я их в большом количестве каждый вечер из непременного похода в горный провал.
 В каньон Эйн Овдат, это чудо природы,
 Иду, как обязанный, скоро уж годы.
 И надо спуститься, и надо подняться,
 И чуть победить, чтобы там не остаться.
 Путь вниз, как прогулка – красиво и просто,
 Обратно – на горы огромного роста.
 Душой, не кривя – не прямые дороги,
 С трудом поднимаешь тяжёлые ноги.
 Но в сторону эту – как будто несёт:
 Луны притяженье полвеса берёт.
 А вот и язык затаившейся тёщи –
 Меж скал поворот, и опять вроде проще
 Шагать к тому свету, что помнит светило,
 Которое только что жарко светило.
 И свет отступает, и видишь одно –
 Земли неземное распахнуто дно.
 Джон Глен – астронавт, парень верный вполне,
 Здесь был и сказал: «Это, как на Луне!»
 Остановился... так тихо, что слышно,
 Как горный козёл наступает неслышно.
 Рогов неподъёмных он тянет груза,
 Наверно, затем – чтобы знала коза!
 Как тот ветеран, что расстаться не в силах
 С бряцаньем медалей среди всяких хилых.
 И вот наверху, и спина высыхает,
 А ночь уже в полную силу сияет.
 Сейчас подышать бы – смотрю не дыша,
 Усталости нет, прояснилась душа.

 Самодельные стихи. Они, конечно, наивно выглядят рядом с творением поэта. Но есть и привлекательное качество в неумелых строках: доверительная прямота. Специалисту-поэту достаточно малой затравки, чтобы написать полноценное стихотворение. Обычный человек долго носит в себе, поразившее его открытие, что-то необъяснимое с ним происходит, наконец, душа переполняется, и появляются на свет, сразу в готовом виде, такие вот – самодельные стихи.
 
 А каньон Эйн Авдат и на самом деле заповедное место, там имеется постоянная охрана. Вечером не пускают.
 Понятно, обнаружив такое явление природы, я никак не мог успокоиться, пока не облазил всё, что было в моих неальпинистских силах. Один раз, заметив далеко машину сторожа с ёлочкой на борту, поспешно свернул в деревья, посаженные здесь заботливой рукой.
 Но меня сразу обнаружили, пояснили содержание надписей на больших щитах, что после 17-ти нельзя беспокоить козочек. Охранник размяк немного, услышав, что я весь рабочий день жду этого свидания с каньоном. Но остаться не разрешил, посадил рядом в машину и вывез за запрещающий шлагбаум.
 А изящные козочки, на самом деле, появляются в определённое время года с малышками. Эти крохотные грациозные создания на тонких ножках скачут за суровыми мамашами по скалам, спрыгивают с многометровых уступов и только малый собственный вес спасает им жизни.
 Как-то услышал отчаянный голосок. Это такой козлёночек бродил взад и вперёд по уступу посреди чёрной стены и боялся спрыгнуть с десятиэтажной высоты. Коза некоторое время наблюдала снизу за ним. Потом ушла. Да ведь и помочь ему было невозможно. Видимо, здесь выживают только отважные.
 Настоящие большие горные бараны гуляют отдельно. Как-то мне преградили дорогу шесть или семь таких величественных животных. Их огромные закрученные рога, которыми они иногда с резким звуком сталкиваются друг с другом, выясняя свои споры, заставили остановиться. Но не возвращаться же?
 И я двинулся вперёд. Пара баранов, стоявших на дороге, подпустили меня метров на 15, а затем легко взлетели по почти отвесным стенам на уступы. Откуда и проследили спокойно за пешеходом.
 Если идти по дну этого гигантского разлома земли вверх по течению ручья, то окружающие горы постепенно сближаются, колоссальные чёрные камни, когда-то свалившиеся вниз, вот-вот перегородят дорогу.
 Через пару километров оказываешься между двух отвесных стен, уходящих в голубую высь, где только чёрные орлы и эхо перекликаются строгими голосами. Среди скал и каменных глыб неожиданно раскрываются уютные озёра, из которых и вытекает поток.
 Последнее озеро, чёрный непроницаемый цвет которого не оставляет сомнений в его глубине, замыкается отвесной стеной. С неё низвергается водопад. Ну, не Ниагара, но и эти прозрачные струи живой воды в пустыне – тоже подарок. Насладившись чувством полного уединения в этом тайном логове природы, замечаешь, что сбоку по стене вьётся вырубленная в скале тропа, уводящая, наверное, в небо.
 Величие гор, озёра, окаймлённые зелёной травкой, которая вечером привлекает диких коз, и особая тишина таинственных глубин разверзнувшейся земли – всё подавляет человека, но и уравновешивает его в постоянной переоценке самого себя.
 Эх, куда ты так заторопилась, жизнь?
 Скользнёт по небу серп Луны,
 Единым махом одолев все фазы,
 Спешат к востоку облака весны…
 Куда вы гоните, заразы!
. И Володя Высоцкий просил: «Чуть помедленнее кони!» Только мысль, что вот вокруг люди и дети живут, как обычно – малость успокаивает. Значит это ускорение вращения Земли – только мерещится. А вообще, надо отдельно учиться жить в заключительной стадии существования. В промежутке от 60 до 70 стремительно замелькали недели и месяцы. Видимо, их продолжительность пропорциональна остатку жизни.

 Два года работы в Сде-Бокере, похоже, были лучшими в моей жизни.
 Не поверишь, государство Израиль дарило никому не известному убежавшему из другой страны человеку, на два года 250 тысяч долларов, давало ему помещение с полным обслуживанием, жильё и возможность творить, что он захочет!
 Фактически никто не вмешивался в твои дела. Никто не торчал за спиной, не проверял время прихода и ухода.
 Пару раз появлялась симпатичная женщина – Главный учёный Рони Придо (если не ошибаюсь). Улыбалась, устраивался для всех сытный обед, кто-то выступал и что-то говорил...
 Полное доверие и идеальные условия, что нужно – купи или закажи, где пожелаешь, кого хочешь – пригласи работать. Ну, разумеется, в пределах своего бюджета. Единственное твоё обязательство, что сколько-то акций будущей твоей фирмы будет принадлежать теплице, а из будущего дохода будет отчисляться малый процент. А, если ничего не получится? Никто не признает твою «фирму», не даст денег, не будет покупать твою продукцию или заказывать услуги? Государство заранее соглашалось на этот случай отрицательного результата.

 И пришла пора нашей фирме выходить в люди. Появился инвестор, который предлагал небольшие деньги, позволявшие на какое-то время снять скромное помещение в Беер-Шеве и продолжать развитие и поиски.
 И опять случай, который здесь больше похож на «несс» (чудо), подарил нам иную перспективу.
 Случайно Даня вошёл в чужой телефонный разговор и рассказал о нашей блестящей идее. Приехали люди, посмотрели и решили, что на нас можно поставить.
 Я настаивал, чтобы фирма переехала в центр страны, лучше в Реховот. Даня, как житель Беер-Шевы, сопротивлялся. Однако новый инвестор был тёртым бизнесменом и твёрдо знал что хотел.
 А хотел он ... ни больше, ни меньше – вывести фирму на американскую биржу в ряд известных мировых корпораций, ворочавших сотнями миллионов.


На фото:
Пустыня Негев, каньон Эйн Авдат
Выхожу из своей лаборатории, пару сот шагов и...