Три встречи

 Мне семнадцать лет. И я счастлив. Если вам когда-нибудь было семнадцать, вы меня поймете. Позади школа со своими зубрежками, «домашками», продленками, уборкой территории и прочими мелкими и не очень мелкими гадостями. Конечно, если вы рыдали на выпускном и тосковали по темным школьным подвалам, где впервые поцеловались, то мое счастье вам не разделить. Я не бил окна в классных комнатах, не участвовал в школьной самодеятельности, на картошку выезжал с классом всего однажды, наступил в поле босой ступней на осколок стекла, и пропустил пионерский костер с поцелуями и гитарой. И девчонок я не тискал в темных углах, а чинно носил до подъезда портфель премиленькой Кате Шевцовой, которая так и не ответила мне взаимностью. Так что школьные годы принесли мне больше разочарований, чем радостей.
 Для моего тогдашнего счастья было, как минимум, еще три причины. Во-первых, я впервые один, без родительского глаза уехал на каникулы в другой город. Представляете, мне семнадцать лет, а я качу на поезде в Волгоград, к родственникам в гости, и знаю, что увижу Мамаев Курган, знаменитую «Панораму», закачу штанины на Набережной и спущусь к Великой Волге по мраморным ступенькам, уходящим прямиком в прозрачную воду. И брошу монетку, чтобы вернуться сюда. В большой квартире с полок буду брать тяжелые тома книг, читать их названия и, не утруждаясь дальнейшим чтением ставить на место. Понимаете? И я почти сам по себе, потому что видят меня мои родственники редко, и когда я приезжаю, позволяют почти все.
Во - вторых, я в предвкушении неведомого – накануне поступления в университет. А студенческие годы, как всем известно, самые счастливые годы жизни. А в третьих, я просто очень люблю путешествовать на поезде. Я люблю смотреть в окно, люблю читать названия незнакомых мне станций, вдыхать запах рыбы, которую продают на перронах крикливые и добродушные местные жители. И чай люблю пить из стакана в железном подстаканнике. Наверное, этим я похож на миллионы таких же как я, но меня нисколько не смущает это обстоятельство.
 Эта история началась именно в поезде Волгоград – Ростов. Моими соседками по купе оказались бабушка и ее внучка. Бабушка была милейшей интеллигентной дамой, а внучка весьма симпатичной моей сверстницей. Я с удовольствием уступил бабушке нижнюю полку, и завоевал ее безоговорочную симпатию. Дамы замечательно общались между собой, приглашали меня перекусить и я, как мог, поддерживал разговор. Мы выяснили, что все едем от собственных родственников и что Волгоград, в который уже раз породил в наших душах бурный порыв различных эмоций. Лена, так звали внучку, мне понравилась. Я мучительно искал повод пообщаться с ней наедине, и нашел его только к вечеру. Бабушка вышла из купе, а Лена достала из сумки какую-то книгу. С верхней полки я украдкой взглянул в страницы. Там оказались стихи.


Давай поедем в город
Где мы с тобой бывали.
Года, как чемоданы
Оставим на вокзале.

 Я знал эти стихи. И мне показалось, что так удачно я подсмотрел в Ленкину книгу, (про себя я уже попросту называл ее Ленкой), и что теперь уж точно разговор получится. Я начал декламировать:
 
Ах, как я поздно понял
Зачем я существую.
Зачем гоняет сердце,
По жилам кровь живую…

 - Откуда ты знаешь? – спросила Ленка снизу.
Я свесил голову и увидел ее лицо. Открытое. Пахнущее чем-то пряным. И губы. Я поймал себя на мысли, что сейчас с удовольствием поцеловал бы ее.
 - Давид Самойлов, - ответил я вместо этого, - очень хорошие стихи, - и добавил - книги иногда перелистываю.
 - А знаешь, я заметила, что стихи почти никогда не запоминаю. Ну, которые длиннее страницы. Слушай, - она отложила книгу и достала из-под подушки пачку «More», - покурим?
 - А бабушка? – я уже спускался вниз, опираясь двумя руками на две верхние полки.
 Ленка впервые за целый день озорно подмигнула мне, и сделала успокаивающий жест ладонью.
 - Она у меня ультрасовременная. Предкам ничего не скажет. Проверено! – Ленка ловким движением достала из пачки две длинные коричневые палочки и снова спрятала пачку под подушку.
 Мы вышли из купе. Бабушка посмотрела на нас как-то правильно и улыбнулась. Я шел за Ленкой и слегка покачивался от движения поезда. В тамбуре обдало прохладой. Она прижалась к двери и протянула мне зажигалку. Я подкурил сигарету вначале ей, потом себе.
 - А ты куришь не в затяжку, - улыбнулась Ленка
 -Да. Я вообще-то не курю совсем.
 - Зачем согласился?
Я на секунду смутился от этого вопроса, но быстро нашелся
 - За компанию.
 Мы оба засмеялись. Я и не думал тогда, что действительно смешно, делать то чего не хочешь даже за компанию. Мне просто хотелось быть напротив нее, говорить с ней, все равно о чем.

 - А ты, куда будешь поступать?
 - На журналистику.
 - Династия?
 - Не-а, просто пишу – пишу…
 - А что пишешь?
 - Всякое. В основном не заканчиваю. Прозу какую-то, стихи там…
 Ленка вдруг весело захлопала в ладоши.
 - Вау! Стихи! Прочти. Ну, прочти, пожалуйста.
 - Ничего особенного, - застеснялся я, но понял, что этим только испорчу впечатление.
 - Дымно, дымно, не увидеть
 В дымоте лица,
 Только стоны, только крики,
 В дыме без конца…
Стихотворение называется «Пожар», не самое удачное, надо сказать…
 - В дымоте, - Ленка задумалась, - А разве есть такое слово?
 - Не знаю. Если нет, будем считать, что я его придумал.
 - А у меня тяжелая ситуация, - сказала она и смешно скривила свои пухленькие губки, - у меня династия. Папа юрист, и дедушка, мама тоже.
 - Так ты на юрфак поступаешь?
 - Ну, да, - произнесла она без удовольствия, - в Ростове ты где живешь?
 - В Нахичевани. Там где старый автовокзал.
 - Далеко. А я в центре. Пушкинскую из окна вижу.
 - Повезло.
За окном бежали столбы и облака. Она вдруг посмотрела на меня, будто прожгла.
 - Поцелуй меня, - ее горячий шепот проник глубоко-глубоко, и я прижал ее к себе, и поцеловал.


 Она написала свой домашний телефон на обрывке тетрадного листа. Мы распрощались на вокзале, и напоследок я подмигнул Ленке, мол, позвоню. Она ответила мне улыбкой.
 И я звонил. Но все время попадал не туда. Я даже ездил на юридический факультет и пытался узнать Ленку среди других студенток. Но не нашел ее. В конце-концов, я забросил идею о повторной встрече. Появились новые дела и заботы. Новые увлечения. Много раз судьба забрасывала меня в Волгоград, но я даже не вспомнил, что именно этот город косвенно помог мне когда-то познакомиться с очень милой девочкой по имени Лена, которая сейчас уже, наверное, модный адвокат и выигрывает дела щелчком пальца, гордая и уверенная в себе.



 Наверное, лет десять - двенадцать прошло после разговора в тамбуре поезда Волгоград – Ростов. Я приближался к тридцатилетнему рубежу. Мой материальный багаж был легковесен, а груз проблем напротив, довольно ощутим. Я вот уже полтора года жил один, в квартире хорошего знакомого, который укатил в длительную загранкомандировку. Моя семейная жизнь прекратила свое существование ровно столько же времени назад. Я тогда ушел из нашей с супругой съемной квартиры с двумя сумками одежды и чемоданом рукописей. В массивном шкафу, который встречал гостей в прихожей, стало просторнее, а души наши еще мутило и переворачивало в хаосе быстро мелькающих дней и событий.
 Мы стали чужими очень быстро. А может быть, и никогда не были близкими по настоящему. Мы не искали друг с другом встреч и вскоре перестали даже встречаться на улице случайно, хотя жили, можно сказать, на соседних улицах.
 Полтора года мы прожили врозь, даже не говоря друг с другом о разводе. У меня несколько раз срывалась печать сборника рассказов и повестей, я ушел из газеты и в новом журнале начинал все сначала, разрабатывая, как мне казалось, совсем не перспективные темы. Дочь я видел редко и, хотя часто разговаривал с ее фотографией на стене, этого общения, как вы понимаете, мне жутко не хватало. Личная жизнь не клеилась. Редкие встречи становились мимолетными и не приносили удовлетворения. Дни текли не ручейком, а бурной горной рекой, так что о формальном своем статусе мужа, я и думать почти забыл. Но мне напомнили. Позвонила она и сообщила, что собирается замуж.
 - Так что, Потапов, я подаю на развод.
 - Прекрасно, - сказал я и подумал: «А я что, до сих пор женат»?

 В назначенный день, я пришел в суд пораньше. Мне хотелось увидеть судью и попросить ее или его развести нас как можно быстрее. И ни в коем случае не давать время на примирение. Я вдруг понял, отчетливо понял - хочу избавиться от штампа: «зарегистрирован брак с такой-то…» с такой яростной силой, что промедление, как говорят, смерти подобно. На дверях под нужным номером, я прочел: «Мировой судья Михалович Е.В.»
 «Хотя бы мужик, что ли был», - подумал я, постучал и открыл дверь.
В первые секунды не сразу понял, что случилось. Я оцепенел прямо в дверном проеме. На меня смотрела Ленка из купе в поезде Волгоград – Ростов. Только роскошные ее локоны были зачесаны и превратились в строгую прическу, и очки… Миниатюрные очки в тонкой оправе, дополняли ее лицо, придавали ему ненавязчивую деловитость и такую приятную, прямо скажу, своеобразную строгость.
 - Фамилия? – спросила она.
 - Моя?
 - Ну, не моя же, - она натянуто улыбнулась. Да! Улыбка! Она осталась совсем такой же! Вернее, ту улыбку я совсем не помню, но почему-то знаю, что эта совершенно такая же, как и та, десяти или двенадцатилетней давности.
 -Мою фамилию вы знаете, - сказала судья, - она есть в вашей повестке.
Я кивнул, и представился
 - Потапов Константин Геннадьевич.
 - Проходите, - она сделала пригласительный жест рукой, - супруги вашей еще нет.
 - Это хорошо. Я собственно с вами хотел поговорить.
 - Интересно, - она сняла очки и раскрыла какую-то тетрадь.
 -Ленка, - сказал я и испугался. Вдруг ошибся.
 - Что? – судья подалась чуть вперед, пытаясь вглядеться в меня и, увы, не узнала.
 - Поезд, вы…ты с бабушкой едешь в купе. Давид Самойлов. Парень Костя читает свои стихи про пожар. Ты собиралась поступать на юрфак, династию продолжать, помнишь?
 - Стоп-стоп-стоп! – судья Михалович замахала руками перед лицом, будто пытаясь развеять видение, - Вас звали Костя?
 - Почему звали? Меня и сейчас так зовут.
 - Из Волгограда мы ехали, правильно?
 Я утвердительно кивнул, почему-то очень довольный.
Ленка, а это была точно она, весело расхохоталась. Я стоял в ее кабинете, перед письменным столом и не знал, что делать. Когда судья отсмеялась, она вышла мне навстречу и остановилась совсем близко.
 - Значит, Костя? – спросила она с игривым недоверием.
 - Костя.
 - А стихи забросил?
 - В основном перешел на прозу. Книга должна скоро выйти.
 - Разводишься?
 - Развожусь.
 - Стерва?
 - Просто у нас разные пути.
 - Ты и говоришь, как в книжках.
Я пожал плечами.
 - А поговорить ты хотел о чем, неожиданно свалившийся Костя?
 - Разведи нас быстрее, - я осмелел и взял ее руку в свою ладонь, - пожалуйста.


 Не знаю почему, но тогда мою просьбу Ленка выполнила. А потом, я поэтично говорил о том, что нам нельзя снова потеряться в беспощадном круговороте дней и что мы должны провести вместе хотя бы сегодняшний вечер, потому что такие встречи жизнь дарит не часто, и что это знак, и что я не выйду из кабинета, пока она не согласится.
 Мы встретились вечером, и я пригласил Ленку в ресторан. Я все делал, как заправский джентльмен. Во-первых, подарил Ленке букет цветов, во-вторых, в ресторан привез ее на такси, а в третьих заказал шампанское и фрукты. Официант погрузил букет в большую вазу и примостил ее на тумбочку рядом с нашим столиком. Ленка долго оглядывала зал «Центрального» и, наконец, сказала:
 - Я так давно не была здесь. Мы с девчонками получение дипломов отмечали в этом ресторане. Во-о -он там сидели, - она указала в глубину полутемного зала.
 -Давай выпьем за встречу, - предложил я.
 -Давай.
 Бокалы наши интимно звякнули.
 - Значит ты судья? – спросил я, потому что не знал о чем спросить.
 - А ты писатель?
 - Нет. Я журналист. Окончил университет, потом заочно режиссерские курсы, забросил начатую кандидатскую, подался в одну популярную газету и даже дослужился до заместителя главного редактора.
 - И?
 - И ушел. Не нашел общего языка с новыми учредителями.
 - Ты строптивый, да? – неожиданно весело спросила она.
 - Строптивый.
Мы помолчали.
 - Извини, что я спрашиваю, а Михалович, это твоя фамилия?
 - Моя. А о чем ты пишешь? Расскажи, мне интересно.
 - О людях. Об отношениях, что ли. Не люблю об этом рассказывать. Надо читать.
 - Тогда с тебя книга.
 - Хорошо.
 Заиграла ритмичная музыка из какого-то заокеанского кинофильма. Несколько пар оторвались от своих столиков.
 - Танцевать мы сегодня будем? – спросила она вдруг.
 - Конечно.
И мы танцевали.
Как мы оказались у меня в квартире не помню. Знаю только, что совершенно голые мы плескались в ванной из душевого шланга, разбрызгивая воду повсюду, а потом я чувствовал ее дыхание – горячее и прерывистое, а потом лежали на полу, раскидав руки в стороны, и молчали. Ее растрепанные волосы слегка щекотали мой нос и я пытался, будто навсегда надышаться ее таким же как тогда пряным запахом.
 Долго мы слушали, как щелкает секундная стрелка настенных часов.
 - Ленка, а я звонил тебе тогда, - сказал я.
 - Правда?
 - И на факультет твой приходил.
 Она не отвечала.
 - Номер телефонный ты просто придумала? Мне отвечал, кажется, какой-то гнусавый мужской голос.
 - Не совсем придумала. Все цифры были правильные, кроме последней.
 - Почему?
 - Наверное, была не вполне уверена в том, что мне это нужно.
 - Что нужно?
 - Ну, чтобы ты мне дозвонился.
 - А сейчас?
 - Что?
 - Тебе нужно было то, что мы сделали…сейчас.
Ленка опять рассмеялась и обняла меня своей белой красивой рукой.
 - Обиделся? Ты что, Костя? Сейчас все по-другому. Мы взрослые, мы одинокие, нервные, такие… - она долго искала подходящее слово, но так и не нашла, - Не обижайся, - добавила Ленка.
 - Ты была замужем?
 - Нет. Просто жила с одним человеком.
 - Любила?
 - Может быть.
 - А сейчас?
 -А сейчас, я лежу на полу рядом с тобой. И мне хорошо.
 - Понятно.
 - А это твоя дочь на фотографии?
 - Да.
 - Похожа.
 - По моему совсем не похожа.
 - Нет, точно что-то есть.
 


 Утром я проснулся раньше Ленки и наскоро приготовил завтрак. Гренки, яичница, кофе. Я наблюдал, как она неспешно приподнимается с подушек, сладостно потягивается и вдруг, почувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
 - Можно я надену твой халат? – крикнула она из комнаты.
 - Нет, - крикнул я в ответ, - Ходи голой. Так лучше.
Через минуту она появилась на кухне в моем роскошном махровом халате и скрутила мне дулю.
 - Кукиш тебе, голой! – сказала она и поцеловала меня в нос.
Мы завтракали с большим аппетитом. И смеялись, и говорили о чем-то совсем не важном. Потом она сказала:
 - Как хорошо, что мы увиделись, Костя, - и добавила, - Только больше мы не будем с тобой встречаться.
 - Не понял, - я так и застыл с чашкой кофе в руке.
 - Мы так здорово провели время, правда! Я и подумать не могла, что ты где-то совсем рядом можешь быть, что мы вот так столкнемся, и ты узнаешь меня, а я нет. Все очень хорошо, Костик. Но я не могу, - она помолчала, - Я не могу и не хочу быть с тобой. С тобой нужно быть навсегда, понимаешь, на всю жизнь. Тебе нужно быть верной, Костик, а я совсем не верная.
 Она взглянула на меня, не виновато, а даже как-то с вызовом.
 - Не провожай меня, пожалуйста. Я оденусь и уйду сама. Хорошо?
 И не дожидаясь ответа, вышла из кухни. Я сидел на табурете, как заколдованный. Не в силах пошевелиться. Так и сидел, когда хлопнула входная дверь, и стук каблучков по бетонной лестнице совсем удалился.
 
 Прошло еще семь лет. Семь зим промело, и семь весен пролетело, и лето приходило семь раз, и осень пахла сыростью и сыпала листопадами. Я продолжал работать в журнале и вел полосу под названием: «Культурный коктейль». Вышли четыре мои книги, и все они, вопреки моим же скептическим прогнозам отлично разошлись приличным тиражом. В Союз писателей, правда, не приняли. Как всегда, не хватило одного голоса. Но я и не очень-то хотел. Просто обещали, а потом…
 - Это твоя «Зимняя ласточка»? Читал – читал. Очень свежо.
 - Дружище, а у тебя смелое перо. Какое-то, знаешь, даже в чем -то булгаковское .
 - Пушкин тоже в Союзе писателей не состоял, однако менее талантливым от этого не сделался.
 К таким репликам в свой адрес я уже привык. Все хвалили, сравнивали с великими, приглашали выпить. У меня прошло несколько творческих встреч, одна в книжном супермаркете, еще две или три в библиотеках. Я тогда раздавал автографы во все стороны, радовался как мальчишка. Женился на замечательной девушке, она родила нам круглолицего мальчугана, и жизнь заиграла новыми красками и оттенками.
 Я даже подумывал, а не заняться ли мне писательством вплотную и бросить журналистику. Но все откладывал.
 День был как день, я сдавал очередной материал, когда на моем столе приятной трелью разлился телефон.
 - Потапов слушает!
 - Здравствуйте, это психиатрическая клиника доктора Ермолаева. Вы хотели встретиться с Андреем Викторовичем?
 Я действительно искал встречи с руководителем одной из самых известных психиатрических клиник. Моя новая повесть была о том, как яркий, талантливый человек в результате различных жизненных коллизий оказывается в сумасшедшем доме. Я хотел сделать максимально точный текст, рассказать историю от первого лица и для этого, должен был почувствовать атмосферу подобной клиники, познакомится со специалистами, узнать истории некоторых пациентов. Собрать фактуру, как говорят журналисты. Профессор Ермолаев несколько раз переносил встречу, ссылаясь на занятость и вот, наконец, позвонили из приемной.
 - Да, я хотел встретиться. Это возможно?
 - Профессор готов с вами побеседовать. Завтра с утра. Вы знаете адрес?
 - Конечно. Не беспокойтесь. Я буду в девять.
 На том конце провода помолчали и несмело спросили:
 - А вы подпишите мне «Зимнюю ласточку»?
Я улыбнулся.
 - Вам понравилось?
 - Я еще читаю.
 - Обязательно подпишу.
 На следующее утро я отправился в психиатрическую клинику доктора Ермолаева. Высокие железные ворота со скрежетом отъехали вправо, когда я назвал свою фамилию в домофон. Навстречу вышел аккуратный охранник и предложил проводить меня до приемной. Мы шли через садик, который в начале марта казался осиротевшим. Уже уходили морозы, но теплые дни не наступили. Беседки и лавочки пусты, начавшееся таяние оголило мусор на переходных дорожках и аллеях, деревья напоминали причудливые фигуры монстров. Мы вошли в помещение. Повсюду чисто, пахнет хлоркой. На стене стенд «Информация». Никакого евроремонта или чего-то похожего. Свежеокрашенные стены и длинный уходящий в черное пятно коридор.
 - В конце коридора, левая дверь, - подсказал охранник.
 - А пациенты сейчас где?
 - Завтракают. Скоро начнут выползать. Вы тут сами не бродите, хорошо?
 - Опасно для жизни?
 Охранник на шутку не отреагировал и посмотрел на меня как-то отстраненно. Я понял, что его просьба имеет под собой основания, и лишь виновато развел руками.
 - Спасибо, - почему-то сказал я и пошел по коридору.
 В приемной меня широкой улыбкой встретила секретарь. На ее столе среди разноцветных папок, перекидного календаря, и разбросанной повсюду канцелярии лежала моя книга – «Зимняя ласточка».
 -Доброе утро, Константин Геннадьевич. Профессор ждет вас. Вот только подпишите, пожалуйста.
 Я подошел к столу, раскрыл книгу на первой странице перед предисловием и только сейчас заметил, что в приемной есть еще один человек. Женщина. Она сидела на стуле, в углу комнаты под листьями большого экзотического растения. Сгорбленная, в потертом спортивном костюме, она смотрела в пол, обхватив голову руками. Засаленные волосы прикрывали ее лицо, так что черты этой женщины было не разобрать. Костюм был явно великоват, висел мешком и скрывал всякое подобие женской фигуры.
 - Профессор все равно вас сейчас не примет, - секретарь, видимо обратилась к этой женщине, - Вы зря здесь сидите, шли бы завтракать.
 Женщина в спортивном костюме открыла лицо, забросив волосы назад, и посмотрела сквозь секретаря.
 - Я не хо-чу здесь боль-ше ос-та-ва-ться! – не сказала, а проскрипела она.
Я почему-то опустил голову и быстро чиркнул в книге: «На добрую память от автора. К.Потапов»
Спросил:
 -Я могу пройти к доктору?
 - Конечно, - ответила мне секретарь и расплылась в широкой улыбке, в благодарность за автограф.
Я не вошел, а проскочил в кабинет. У себя за спиной я услышал: «Я вам ясно сказала, нечего здесь высиживать!»
Профессор Ермолаев – крепкого телосложения мужчина, за пятьдесят «с хвостиком» вышел из-за стола и протянул мне руку для приветствия.
 - Неужели и к нам проявлен интерес творческой интеллигенции?
 - Да. Я пишу книгу.
 - Это я уже понял, - профессор указал рукою в кресло, - присаживайтесь, прошу. Знаете, у меня дочь буквально зачитала вашу… - он защелкал пальцами, вспоминая название, но так и не вспомнил, - Что именно вас интересует, уважаемый товарищ Потапов?
 - У вас в приемной люди, я подожду, если…
 - Люди? Кто же это? – Ермолаев нажал кнопку селектора.
 - Олечка, кто в приемной?
 - Гордеева, Андрей Викторович. Я ей сказала, что вы не примете ее, но она продолжает сидеть. Говорит, не хочет здесь больше оставаться.
 - Ах, вот как, - профессор снял телефонную трубку и теперь я слышал только его, - Олечка, объясните Елене Владимировне, что я приглашу ее вечером. Обязательно. Мы непременно поговорим. А сейчас у меня просто нет времени, хорошо? - Ермолаев посмотрел на часы, - Да, и скажите, что так она вовсе пропустит завтрак. Ну, вот и прекрасно.
 - Скажите, - я вдруг почувствовал, что у меня дрожит голос, - а фамилия у этой вашей пациентки, той, что в приемной, разве не Михалович?
 - Нет. Гордеева. Елена Владимировна. У вас к ней появился интерес?
 - Мне кажется, я…я ее знаю.
 - Вот как? – Ермолаев опустился в свое кресло и пробарабанил пальцами по столу.
 - Это весьма интересный экземпляр, - сказал он и тут же коротко рассмеялся, - Я прошу вас не обращать внимание на мою лексику. Это профессиональное: знаете, контингент, экземпляр. Так вот о Гордеевой, если вас интересует: упряма, горда, независима. Все время что-то читает, я посмотрел как-то, знаете, удивился: справочник по семейному праву, а потом понял. Она к нам поступила совершенно измотанная. Вены резала, каталась по полу, орала страшно. Начали с ней работать, что бы вы думали - несчастная любовь. Вышла замуж. Она ему ноги моет, а потом эту воду пьет, а он… - Ермолаев махнул рукой, - Вот теперь семейное право и читает все время. Девка-то красивая, а в кого превратилась, видели? Вот пройдет курс, посмотрим на динамику.
 - Она юрист?
Профессор внимательно посмотрел на меня.
 - Да. А вы откуда…
 - Андрей Викторович, - впервые, мне было тяжело, когда я говорил. Тяжело так, что трудно дышать. – Я вас хочу попросить. Я бы хотел с ней поговорить. С этой…Гордеевой. Столько сколько можно будет, но обязательно поговорить, понимаете? Я прошу вас.
 Ермолаев снова встал из-за стола и прошелся по кабинету. Я не помню, сколько он ходил от стены к стене, наверное, минуту или две. Мне тогда показалось несколько часов. В какой-то момент он просто вышел за дверь. Тишина. Я был один в кабинете главного врача. Зачем я попросил его об этом? Что я вообще здесь делаю? Все это совсем уж невероятно. А главное, о чем я буду говорить с ней? С Ленкой.
 Господи! Что же это происходит на свете! Как переплетаются пути – дороги людские! Зачем? Зачем они переплетаются?
 Дверь открылась и вошла Она. В мешковатом спортивном костюме.
Я вылетел из кресла, как пробка из бутылки шампанского. Неужели это Она? Та самая Ленка, которая лежала со мной на полу и дышала глубоко, и от этого дыхания вздымалась ее красивая упругая грудь?
 Я подошел к ней, взял под локоть, проводил в глубь кабинета и усадил в кресло, где несколько секунд назад сидел сам. Как же Она изменилась! Похудела. Сколько морщин вылезло. А глаза? Глаза выцвели совсем. Ленка - Ленка. Скажи мне, это ты?
 Я присел на корточки напротив и долго смотрел на нее.
 - Здравствуй, Ленка, - сказал я и почувствовал, что какой-то колючий ком подкатывает к горлу, и еще секунда - у здорового взрослого мужика по лицу потекут слезы, - Это я. Костя. Ты помнишь?
 Она смотрела на меня и мимо меня. Только слегка покачивалась всем телом.
 - Я не хочу здесь больше оставаться, - вдруг сказала она.
 - Я знаю.
 - Мне здесь плохо.
 - Я знаю.
 - Вы заберете меня?
 - Заберу.
 - Я не хочу здесь больше оставаться.

Я взял в свои ладони ее исхудалое лицо и начал читать:
 -Давай поедем в город,
 Где мы с тобой бывали.
 Года, как чемоданы
 Оставим на вокзале.
 Года пускай хранятся,
 А нам хранится поздно.
 Нам будет чуть печально,
 Но бодро и морозно…
Я вдруг увидел, что она одними губами пытается повторять за мной. И продолжал читать.
 - Ах, как я поздно понял,
 Зачем я существую,
 Зачем гоняет сердце
 По жилам кровь живую.
 И что порой напрасно,
 Давал страстям улечься!
 И что нельзя беречься.
 И что нельзя беречься…
 


 Домой я вернулся поздно. Весь день гулял по улицам, бродил без цели. А дома меня встретил сын, повис на мне и затараторил, о чем-то очень важном для него. А жена приготовила ужин. И я слушал сына и ужинал, и читал газету, и смотрел телевизор. Жизнь продолжалась.


 май 2006 год