Царское Село. Возвращение
Достав платок Одоевского, она вытерла покрасневшие глаза, стараясь больше не плакать. «Но все равно я не смогу ничего скрыть от родителей, пусть даже не будет примет слез в моих глазах», - думала Евдокия, которая никогда не была способна на ложь или притворство.
Вскоре стемнело так, что она уже не могла различить нот романса Одоевского, который пыталась мысленно разучить. Увидев, как опустела Кузьминская улица, Евдокия решила, наконец, как можно быстрее, не останавливаясь, проехать до дома - так, даже встретись ей случайный знакомый, он не успеет разглядеть ее.
Через несколько минут она благополучно миновала первые дома Кузьминской и, не встретив никого на пути, остановилась у своего крыльца. Не сразу взялась за колокольчик, словно ее пугала предстоящая встреча с родными, которые, быть может, и не надеются видеть ее в живых.
Позвонив, Евдокия почти сразу услышала торопливые шаги за дверью - и вот уже она в объятьях брата. «Миша, родной…» - слабым голосом говорила она, обнимая князя, а тот, подавив изумление, произнес «Пойдем скорее к маменьке». Он взял сестру за руку и повел в гостиную. Михаил не стал ни о чем расспрашивать, пока не успокоит мать.
Варвара Александровна и Прасковья принимали в гостиной Александру Россетти. Сейчас их беспокойство стало еще сильнее - они узнали, что Евдокии нет ни у Пушкиных, ни у Загряжских, а больше в Царском Селе у них не было коротких знакомых, за исключением живущих при дворе Жуковского и Россетти. Как велико было радостное изумление княгини и ее дочери, принявших в свои объятья Евдокию, неожиданно введенную в комнату Михаилом. «Дуня, можно ли так пугать нас, где ты была все эти дни?» - взволнованно спрашивала варвара Александровна. Поспешно поднявшаяся Прасковья с тревогой глядела на сестру. «В Парголове, maman, - торопливо, но устало отвечала Евдокия, - на даче князя Одоевского. Он спас меня и…позвольте, я позже расскажу вам…пойдемте ко мне». Варвара Александровна, ничего более не говоря, взяла Евдокию за руку и сделала знак Прасковье следовать за ней.
«Извините, Александра Осиповна, - обратилась она к Россетти, участливо кивнувшей Евдокии, - мы увидимся с вами завтра».
Поднявшись наверх, Прасковья отдала распоряжение приготовить комнату сестры, а пока пригласила ее и Варвару Александровну в свою. Евдокия, все силы которой отнимались страданьем, опустилась на кровать. «Додо, что с тобою, ты плакала?» - встревожено спросила Прасковья. Евдокия заглянул а в черные глаза сестры, в которых не блестело сейчас обыкновенных огоньков, обняла ее и, не в силах сдерживаться, проговорила: «Плакала, Пашенька, много и горько». - «Да что же случилось, Дуня?» - еще более обеспокоенная ее ответом, спросила Варвара Александровна. Евдокии трудно было сейчас говорить, но ей хотелось поскорее успокоить мать и сестру. Она в небольших словах рассказала о том, как упала с лошади, как спасена была Одоевским, как он ухаживал за ней, когда она болела. Остальное было в ее глазах, в ее голосе. «Бедная моя девочка»,- обняла ее голову Варвара Александровна, и Евдокия поняла, что мать догадалась обо всем. «Паша, знаешь, мы часто с тобою произносим вместе одно слово или фразу? - Прасковья кивнула, не понимая, к чему этот вопрос. - Или, маменька, с тобою, или с Мишей, - продолжала Евдокия -…также и с ним. Каждая мысль…» - хотела она еще что-то сказать, но зарыдала, упав головою на плечо Варвары Александровны. «Он родной, мама», - сквозь слезы говорила Евдокия. Прасковья недоуменно глядела на мать и сестру, ей еще не было всего этого понятно. О, она была счастливейшая в этом непонимании, в этой еще присущей ей детской наивности!
«Он родной, а ты замужем, Дуня!» - с горечью произнесла Варвара Александровна, которая в несколько мгновений поняла всю глубину страданий Евдокии. Прасковья хоть и не понимала ее, но видела, что сестре сейчас плохо; она участливо взяла ее за руку и склонилась на плечо.
Свидетельство о публикации №206121600220