Одинокий плевок

...Набычившийся босс сидел в кабинете в своей обычной манере, водрузив ноги на стол. Крапчатая рубашка от Версаче лопалась в плечах, золотые запонки заполоняли, казалось, светом окружающее пространство, во рту покоилась дорогая толстая сигара.
- Как дела? - привычно спросил босс, не вынимая сигару изо рта. Впрочем, с таким же успехом этот вопрос мог быть адресован стенке, ибо звучал риторически и не предполагал ответа.
- Значит, так, - сказал босс, - значит так, обойдусь без предисловий+ Скажу тебе честно: я не люблю раздолбаев. А ты - самый настоящий раздолбай, если не сказать больше. Не отдаешься делу, не болеешь интересами фирмы, занимаешься на работе своими делами. Куда это, на хрен, годится?
Сева внезапно почувствовал, как кровь прилила к лицу и как откуда-то, из глубины души, поднимается мутное чувство бешенства. Босс был хитер и бил, как правило, под дых не часто. Однако на сей раз, видимо, решил намеренно перегнуть палку. После того, как фирма, благодаря усердию и оборотистости Севы, выиграла конкурс на строительство крупнейшего в стране современного электронного предприятия, подобные нелепые претензии, по меньшей мере, выглядели издевательством.
- У меня даже нет никакой мотивации - повышать тебе зарплату, - продолжил босс, - ты должен грызть землю, доказывая свою преданность, ты должен гореть, показывая пример другим, ты должен не отвлекаться на какую-то другую жизнь! Ладно, старик. Я перевожу тебя в другой отдел, возглавишь его месяца на три. А потом вернемся к этому разговору снова. Честно говоря, я хотел тебя уволить - учти, я даю тебе последний шанс...
Сева поправил очки на носу и подался вперед, словно собираясь сказать что-то, протестуя. Но босс, как опытный игрок, упредил это движение:
- Не надо мне ничего говорить, Сева, твое мнение меня не интересует. Можешь идти! - и хлопнул по столу своей разлапистой пятерней.

Сказать, что Севе было обидно - значит, ничего не сказать. Да, он прекрасно знал босса, как облупленного; знал, что в его лексиконе отсутствует слово "спасибо", а кодекс поведения не предусматривает благодарности как таковой. И все-таки обида разъедала душу, как щелочь; просачивалась в самые сокровенные уголки сознания. "А главное, - с горечью сознавал Сева, - я даже ничего ему не ответил, не прервал, не возразил, даже не съязвил по обыкновению. Конечно, что я для него? Пыль придорожная, которую можно с легкостью растоптать, функция, которую ничего не стоит оскорбить, унизить, использовать, как туалетную бумагу и выбросить."

Сослуживец Севы - вечно веселый Вячеслав, - узнав, что произошло в кабинете шефа, заметил, похлопав Севу по плечу:
- Ну, что ты хочешь от мальчика из провинции? Чтобы он расшаркивался перед тобой, изъявляя любовь и дружбу? Он - начальник, понимаешь? Босс! И он хочет, чтобы ты помнил это и знал свое место. По сути говоря, он бросил тебя на повышение. Но предварительно решил обязательно обкакать. Чтобы служба медом не казалась. У него свои правила игры, а так как ты его подчиненный, то изволь эти правила принимать.
- Да, разумеется, - ответил Сева, - но как быть, если правила граничат с фолом? Как быть, если повышение по службе напоминает подачку? Что делать, если "мальчик из провинции" считает хорошим тоном плюнуть мне в лицо - и только, что я не похож на него? Да, я не бизнесмен, не владелец компании, да, я раздолбай, и я люблю раздолбаев, а не кондовых покорителей бизнес-высот!
- Не бери в голову, - посоветовал Вячеслав, - представь, что ты играешь с ним в поддавки. Он начальник, ты дурак. Вот и все.
- По-моему игра зашла так далеко, что босс бесспорно торжествует победу... - усмехнулся Сева. - Конечно, можно и утереться, и сделать вид, что ничего не произошло. Можно сказать себе, что пока босс платит деньги, он волен диктовать стиль общения и форму наших отношений. Можно даже утешить себя и успокоить тем, что таких денег мне больше нигде не дадут. Но, потакая игре с оскорблениями, до какой глубины падения можно вообще опуститься?

+Однажды Сева вычитал историю про забытого ныне поэта, сочинявшего под псевдонимом Одинокий. Вежливый и язвительный Зощенко в своей "Повести о разуме" живописал историю падения сего пиита, не раскрыв, правда, настоящей фамилии Одинокого, а обозначив ее лишь двумя буквами - Т-в.
Зощенко рассказывал о том, как Одинокий в конце своей жизни стал профессиональным нищим. И, вот, стоит одинокий нищий на углу ликующего Литейного проспекта, низко кланяется проходящим и раболепно улыбается тем, кто подает ему милостыню. Он узнал Зощенко, окликнул по фамилии и стал рассказывать, сколько зарабатывает в день.
"Я стал стыдить его за те унижения, которые он избрал для себя. - пишет Зощенко. - Поэт усмехнулся. Унижения? Что это такое? Унизительно не жрать. Унизительно околеть раньше положенного срока. Все остальное - не унизительно. Все остальное идет вровень с той реальной жизнью, которую судьба ему дала в обмен за прошлое..."
Рассуждая об Одиноком, Зощенко вспоминает небольшую книжечку его стихов, вышедшую в 1922 году. Это потрясающие стихи, - констатирует писатель, - но это и ужасные стихи, продиктованные гениальным смердяковским вдохновением.
Как-то, копаясь в книжных развалах, Сева наткнулся на вышедший небольшим тиражом сборник избранного Одинокого и, пролистывая, обнаружил странное стихотворение под названием "Плевочек". Почему-то Сева даже выписал это стихотворение в свой потрепанный блокнот:

Любо мне, плевку-плевочку,
По канавке грязной мчаться,
То к окурку, то к пушинке
Скользким боком прижиматься.

Пусть с печалью или гневом
Человеком был я плюнут,
Небо ясно, ветры свежи,
Ветры радость в меня вдунут.

В голубом речном просторе
С волей жажду я обняться,
А пока мне любо - быстро
По канавке грязной мчаться.

 "По канавке грязной мчаться..." - вспомнил Сева последнюю строчку из "Плевочка", медленно вышагивая по дороге к дому. - Одинокий написал о плевке. А я - одинокий плевок!"