Борщ или диалог женщины забальзаковского возраста

Борщ или диалог женщины забальзаковского возраста с беспородной собакой Жулей.

 Пьеса.




Действующие лица:

Люба - хозяйка дома, женщина в возрасте. На ней добротный цветастый халат, спортивные штаны, тапочки.
Жуля – зрительный зал с живыми непредсказуемыми реакциями, горящими глазами, собственным, принесенным бог весть откуда, настроением.


 Кухня сельского дома. Справа четырех конфорочная газовая плита, раковина, под ней ведро для слива, рядом ведро для мусора, веник и совок, чуть левее стол, две табуретки. На заднем плане большой самодельный кухонный шкаф, который служит вместилищем всего - верхняя полка забита тарелками, чуть ниже кастрюли разного объема, ниже один в другом два эмалированных таза, рядом две литровые банки с ложками, вилками, ножами, открывалкой, штопором, половником, двумя деревянными лопаточками для жарки, здесь же несколько кружек, и две, одна больше, другая меньше, терки для овощей, ниже еще полки закрытые дверцами, на верхней два пластмассовых таза - один с картошкой другой с луком, рядом целлофановый пакет с морковью, нижняя полка завалена "полезным в хозяйстве" хламом. Слева вешалка до предела завешена старыми вещами: несколько выцветших фуфаек, два пальто, шинель, солдатский китель, несколько рваных курток, полка для шляп забита целлофановыми пакетами, наполненными бог весть чем, подставка для обуви так же забита старьем: валенками, галошами, давно вышедшими из моды женскими сапогами, ботинками. Около вешалки две штыковые лопаты, совковая и лопата для снега, тут же грабли, топор, большая лейка и два ведра. Стены оклеены выцветшими обоями. На столе кастрюля, полкочана капусты, несколько головок чеснока, доска для резки овощей, миска, в ней кости и обрезки, несколько банок с вареньем, чайник, литровая банка с сахаром, пачка соли, маленькая баночка с перцем, банка с лавровым листом. Слева на заднем плане дверь в комнату.

 Из комнаты появляется Люба, проходит к столу, берет миску с костями и обрезками, идет к раковине, моет все, споласкивает, кидает в кастрюлю, наливает в нее воду, смотрит в зал.


 Люба /улыбнувшись/
- Что!? Проснулась?! Ну, давай вместе борщ варить будем!

/Берет с плиты сковородку, из нее ложкой вываливает в большую тарелку немного макарон, ставит тарелку на пол./

На, на, ешь! Иди! Чего ты? Что такое? Не хочешь? Ну, не хочешь, как хочешь - сиди голодная! Тоже мне, воображала нашлась! Смотри, доиграешься - помрешь, если жрать не будешь! Иди сюда, на-на! Ну и сиди там! А я вот косточки вариться поставлю.


 /Зажигает конфорку, ставит на плиту кастрюлю. Моет сковородку./

 Что, косточку хочешь?! Ишь ты! Вот борщик сварим, тогда и будет тебе косточка! Слушай, а ты не заболела, Жуля?

/Ставит сковородку на плиту, всматривается в зал./

У-ти, пуговки мои лупоглазенькие! Красавица моя! Куколка! Что б я без тебя делала?! Выла бы от тоски! Да?! Выла бы!
 
 /Ставит перед табуреткой мусорное ведро, идет к шкафу, роется там, возвращается с двумя мисками, в одной картошка, свекла и морковка, в другой лук, ставит все на стол, садится чистить картошку./
 
 Ну, рассказывай, подруга, где была, что видела, кого облаяла, кому хвостиком вильнула! Что молчишь?! А?! Что? Что, моя радость!? Что, моя маленькая!? Ух ты! Хвостиком туда-сюда, туда-сюда, смотри - отвалится! Вот, так всегда - сидишь, хвостом виляешь, хоть бы тявкала что ли в ответ! А?! У ты, моя разговорчивая! Болтушка! Да?!

 Ну ладно, слушай тогда!
 Вот, значит, была на базаре, наторговала кое-что, не густо, конечно, но на косточки хватило и на дорогу! Вот так, подруга! Дорога, она ведь тоже денежек стоит! Бесплатно в наше время даже сыр в мышеловку не кладут! Поняла?!

Ох, устала! Устала, конечно... Ноги вот просто чугунные. Болят последнее время... А ты пойди, постой полдня! Что говорить – тяжело… Да и жизнь-то какая... Все сама... Тяжело, подруга. Тяжело... одной.

 А?

/Смотрит на дверь в комнату/

Не звонит? А? Не слышала?

/Сидит молча, слушает./

Нет. У меня такое чувство, что сегодня Сережа обязательно позвонит.

 /Через паузу./

  Помню, когда халупку эту купила, вошла, огляделась, села посередине на табуретку - холодина жуткая, ни газа, ни печки и в помине не было - и как зареву вдруг! Знаешь, как обидно - всю жизнь надрывалась, горбатилась, и на старость лет в этой развалюхе оказалась!

До слез горько стало.

Представляешь, у меня дом в самом центре города был, по тем временам тридцать тысяч стоил - в любое Подмосковье переехать можно было, да и в Москву даже.
Вот дура!
Кто ж знал, что так все обернется?! У меня и образование, и положение - главный инженер на мясокомбинате! Не веришь? Э-э-э! У меня в холодильнике всегда вырезка свежая была!
Эх, сейчас бы… Ну так вот, сижу посреди развалюхи этой, реву… Беженка, она и есть беженка…

И так мне жизнь опостылела вдруг - не хочу дальше жить и все тут…

А потом думаю, стой, Любка, тебя мужики бросали - ты держалась, тебя убивали - ты выжила, а теперь что ж, руки на себя накладывать?!..
Нет, Любка, жизнь - борьба! Пока дерешься - жив, а расслабился, и нету тебя, и цена тебе тогда - тьфу! Поняла?! Так-то.

 Вот, как я?! Сначала печку сделала, после первой же зимы, когда узнала, что такое холодрыга в халупе! Потом газ проводила год, дальше отоплением серьезно занялась - котел, батареи, труба, а печку разобрала, затем кухню пристроила, отделывать начала. Вот до сих пор и отделываю.
/Оглядывает кухню./
Уже и вода, и канализация скоро будет, а обои - так, начерно, на глиняную штукатурку и приклеены, где отваливаться уже начали... Потом дом кирпичом обложила!

И все сама.

А ты попробуй, пойди, заработай на хлеб да на строительство постоянное, когда мужики молодые без работы сидят!
Это сейчас у нас огород и виноградник, а тогда только картошка размером с горошину вырастала! А пенсии еще в помине не было!

И пошла я тогда на рынок вещи свои да инструменты, что от Володьки остались, продавать - есть-то надо. Помню, фен купили, потом дрель, сверла, реле от холодильника, у меня их три штуки оказалось, хрусталь, сервиз фарфоровый, книги носила - не идут, потом шапку норковую. За копейки, конечно, но ведь выжила.
Вот так и случилось, что научный работник, кандидат наук последнюю рубашку продавать пошел!
Со временем с людьми разговорилась, с кем-то подружилась даже, а потом и работа мне подвернулась в УПКА - образование выручило!
И стала я, Жулька, учительницей!
Правда, не долго, пару лет, до пенсии, но все равно зарплата, хоть и маленькая, - знаешь, какое счастье!
Да и торговать я не бросила - по выходным, когда заработаю копеечку, когда и в минус уйду, а все же среди людей! Вот.

 Торговать я еще в детстве пробовала.
Ой, умора! Бабушка рассказывала!
Ушла она в магазин, меня дома одну оставила, приходит, а внучки нет. Мне лет пять было. Бабушка - искать! Всю округу обошла - нигде нет. Потом соседка с рынка прибегает, говорит: "Иди, там твоя Любка на базаре сидит, куклами торгует!". Бабушка на базар. Прибегает, а я покрывало новое расстелила, игрушки все на продажу расставила, пригрелась на солнышке и сплю спокойно! Люди мне - кто булочку, кто конфеток, кто-то дыньку, кто-то арбузика отрезал, кто колбаски - и смотрят, улыбаются, смеются: «Устала девушка торговать, наелась и спит спокойно!» Такая вот из меня торговка была! Отлупила бабушка, конечно, зато есть что вспомнить! Так?!

 А что, Жуль, может, с пенсии как пойти да купить свининки, хоть килограммчик, и поесть разок мяса-то, а?!

Чего встрепенулась?
Фиг тебе!
Нужно канализацию доделывать!
А то что ж, яму вырыли, а дальше? Вот трубы проложу, из раковины слив сделаю, тогда - да, можно и мяска будет купить, и курочку!

Что, хочешь курочку?! Э-э-э, сама хочу!

Вот когда к Сереже в Москву ездила, меня его Танька курицей кормила!
Знаешь, я чуть от радости не свалилась! Ем и чуть не плачу, как вкусно!
Ну, в Москве-то они богато живут, им курица - что нам с тобой макароны. Ешь!

 Вот смотри, Жулька, все у нас сейчас есть: и чистота, и тепло, и светло, и вода. Сережа приедет, увидит и скажет: «Ай, молодец, мама!», и нам с тобой сразу приятно будет! А то!

 Только не едет он…

Хоть бы после Нового года, там целых десять дней ведь…
Приехал бы… А?!
Жуль, может, правда, приедет?

Вот, раз у Сережи, в Москве была, он мне телевизор купил. Понятно?! И вещь - на всю жизнь хватит, и подарок дорогой - есть, что людям показать! Чтобы не думали, что я одна, брошенная, всеми забытая тетка! Это сколько лет уж прошло…

Нет, спорить нечего, помогает!
Тут в деревне мне все завидуют! Золотой, говорят, у тебя, Любка, сын, другие или забыли, или только тянут, а твой, видишь, молодец какой!

А мне приятно! Знаешь, как приятно!
Иду от почты до дома с гордо поднятой головой, вся сияю, словно, мне медаль на грудь нацепили или орден - вот как иду! Каждый месяц присылает, только не пишет, я раз в неделю позвоню, а сам не звонит - некогда, наверное…

А иной раз и позвонит! Вот, на день рождения - звонил, когда все разошлись, правда. И на Новый год обязательно позвонит!
Вот увидишь, мы с тобой перед телевизором сидим - нарядные, все у нас чисто, убрано, и Сережа звонит: «Как там у вас?» - спрашивает, а мы ему рапортуем: «Все хорошо, ждем с нетерпением, канализацию доделываем!» Вот и радостно ему будет, и нам жить легче!

Правда?!

Только приглашать больше никого не станем, а то сидишь, ждешь звонка, и гости тоже ждут, а он не позвонит, как в этот раз…
А Светлана Анатольевна: мол, что ты, Любка, возьми да сама позвони! Я отговаривалась сначала - неудобно и прочее, а она все - звони да звони!

А куда звонить, в рельсу что ли? Номер на память я не помню, стала искать - не могу найти, хоть плачь.

А она мне - так, вроде, с поддевкой: «У тебя, вообще, сын-то есть?» Знаешь…

Так мне стыдно стало…
/через паузу/
И горько, и обидно! "Иди отсюда, - говорю, - пошла вон, дура!"

А у самой слезы ручьем просто. Светка успокаивает, мол, пошутила, ляпнула не подумав…

Так мне тогда ей морду расцарапать хотелось или ка-а-ак дать!..

 /Успокаивается, начинает чистить, потом резать морковь./

 Человек, Жуль, делом жив, понимаешь? Вот сейчас канализация, до этого вода, а если бы я не стремилась, из кожи вон не лезла, сидела бы в халупе и за водой через улицу по морозу ходила! А так - у меня дело есть, поняла?!

Да случись что, Сережа хоть продаст не за две копейки, а за рубь!

Ну а что мне осталось? Личное счастье, как говорится, - безнадежно ушедшее прошлое! И не нужен мне никто!

А то, вон, ходит... Тимофей Борисович! Тоже мне жених! Сам на ладан дышит, а все туда же! Хотя мужчина - еще ничего, не красавец, конечно, но и не алкаш! Поняла?! Цветы вот на день рождения принес, бутылочку винца, тортик. Посидели, выпили, поговорили о том, о сем, и проводила его! До свидания! Нам с тобой вдвоем неплохо! Да, Жуль?! И какой от мужиков прок – только детки! Ты, конечно, собака, но детки и у тебя родятся!
 
 А помнишь, Жулька, как ты в первый раз ощенилась?! Такие комочки маленькие, мокренькие, лупоглазенькие, все скулят и скулят, скулят и скулят, пока в сиську не уткнутся! А ты, дурочка, съела двоих. Даже вспоминать... фу. Ты, конечно, собака, а не человек, но разве можно ребеночка есть? А? Что, молчишь?! Вот и думай другой раз!

 Тихо! /Сидит, слушает./ По-моему, телефон звонил! /Слушает еще./ Нет.

 Я, когда Сережу рожала, так счастлива была! Хоть и мучалась, и вынесла столько, и «кесарево» мне делали, а счастье все-таки какое! Поднесли его - кричит, как резанный, орет, а меня увидел и, представляешь, замолчал сразу, смотрит - глазки умные, голубые-голубые, как небо над морем ярким днем, и большие, - глядит, не мигая совсем, и улыбнулся вдруг… Так мне хорошо стало, так спокойно, словно погладил меня кто теплой рукою, а он смотрит все, смеется, радуется… И тут солнышко выглянуло! Представляешь, две недели дожди да дожди, а тут, раз - и солнышко! Акушерка говорит: «Счастливый будет! Он у тебя в рубашке родился!»

 А Сереженька и правда в рубашке родился. Пленка на нем была.

 И сразу болеть начал. Просто постоянно… Всем, чем только можно… Кричал днем и ночью, днем и ночью. Я совсем не спала, а Витька сбежал через три месяца - не выдержал. Оказалось, воспаление среднего уха. И осталась одна с больным дитем на руках в чужом городе Новосибирске, практика там у меня была после института…

 Ой, что ж это я!
                /Принимается за капусту./

 В жизни, Жулька, как в борще, ничего лишнего, и все главное! В борще ведь все важно - от косточки мозговой до лучка в поджарке!

 Рецепт борща - это история жизни, понимаешь? У каждой хозяйки борщ разный, а рецепт примерно одинаковый, продукты одни и те же, а вкус другой! Вот и судьбу всю по борщу рассказать можно! Горестей пригоршня, да счастья чуток - вот тебе и жизнь человеческая!

 А я тебе свой рецепт рассказываю, слушай!

 Значит так. Свининка! Свининка, значит, обязательно с косточкой мозговой, иначе бульон густым не будет, понимаешь? Нет, сейчас я, конечно, просто кости с обрезками варю, ну это уж извините, сударыня, не при нашем достатке, как говорится!
 А вот, так, задуматься, человек без кости, без характера, я имею в виду, никак быть не может! Что это за человек, если он бесхарактерный!?

 Ну, а мясо?! Мясо с жирком, конечно, - без сальца борщ не борщ! И человек, если худой - он или больной, или голодный, либо нервный очень, то же самое, что больной! Вот я как думаю! Пока толстый похудеет, худой концы отдаст! Поняла!? Так что ешь, что дала! Ешь! А мяса много должно быть, ну, по крайней мере, достаточно, чтобы потом его же сваренное вытащить, порезать, обжарить можно с лучком и отдельно подать! Поняла? Что хвостом виляешь?! Сиди давай, не скоро еще! Терпи.

 А вот, знаешь, и мужик, если он терпеливый, большой, сильный, упитанный, если лицо открытое, бесшабашное и умное в то же время, как будто знает что-то, а сказать не хочет… Потому, может, он даже немного надменно так с тобой разговаривает, и в то же время честно, открыто, с блеском в глазах… Такой - точно по мне! Вот Володька у меня был! Второй мой! Ух и любила! Бендеровец самый настоящий - из Здолбунова, Ровно там же, рядышком, - с западной Украины. Они все лютые, говорят. Ругалась, дралась… Бил он меня, конечно… Но… Как посмотрю в глаза ему, а они - словно омуты бездонные! Все простить готова была! И смотри, Жулька, что у нас с тобой получается! Бульон для борща без лука не сделаешь, так?! Вот и детство у человека без слез не проходит! А если ребенок не кричал в детстве, у него и голоса не будет, так - пискля, голосочек!

 Борщ - это, Жулька, целое дело! Живое, можно сказать, существо, с характером! Здесь все важно: и как порежешь, и даже от воды зависит! И все равно каждый раз вкус новый! Вот хоть что-то, но другое! Получается, что и от настроения зависит, и от времени суток, и вообще от условий жизненных! В деревне вот - один борщ получается, в городе – другой. А в Москве, кстати, «борщ московский» есть! Прям так и называется! Поняла?! Так что от условий бытовых очень много зависит.

 Вот говорят: «Что первично, что вторично?» - основной вопрос философии, лучшие умы до сих пор головы ломают! А так, если задуматься, кто его разберет, вроде, сознание твой быт всегда определит, а вроде и жизнь очень сильно влияет. Но, не на сознание, конечно, а на общую культуру человека. Внешнюю культуру. К примеру, меня хоть возьми! И образование, и интеллигентность, и культура - все было да и есть, конечно, а живу так, как условия позволяют! Но стремлюсь все же к лучшему, поняла Стараюсь!

 Человек - это ведь в первую очередь мозг, а тело – просто растение! Мозгу все подчинено. Вот и выходит, что сознание первее! А если б не так, то жили бы мы с тобой на помойке! Поняла?

 Так что в борще и культура важна! И как подать, и даже как есть - все важно!
Культурно кушает только интеллигентный человек! Знаешь, Жуль, еще Петр Первый в каком-то указе писал, что лохмами над едой трясти нельзя и еще что-то в этом роде, уже и не помню! Петр, можно сказать, к нам культуру и привез! Бриться начали, стричься! А культурно кушать мы умеем! Вот в ресторане мы бы с тобой показали, как! Да, Жулька! Вот приехал бы Сережа и, представляешь, в ресторан бы нас сводил! Ну, ты, конечно, извини, на улице постоишь, тебя точно не пустят, а я одену платье, ну то, шерстяное, сорочку белую и с Сереженькой нашим под ручку в ресторан как войду! Там все так и ахнут: мол, Любка с базара - в ресторане! Вот это номер!

 Знаешь, Жуля, а я в ресторане-то за всю жизнь, ну, может, раз десять была, а то и меньше – раз пять. На свадьбе вот, когда с первым мужем, Сережиным отцом женились - раз. В техникуме, после выпускного, нас с Машкой и Надькой Бабкиной Абдурагим, Запир Адуков и Андрей Семенов водили - два. Когда в Ленинграде, в институте училась, так меня там Николай, аспирант наш, раза два водил, ухаживал, цветы дарил, а я, дура, все об учебе думала! Мне тогда стипендия нужна была повышенная, без нее бы я не выжила, да и учиться не смогла бы. Если в мозг питание с витаминами не поступает, то какая там учеба! Так что ешь, говорю, что дала! Ешь! Ешь, говорю! Ну и дура!

 Так вот, уже четыре. Профессор Давыдов водил, но это уже в Москве, в аспирантуре - пять. Он на следующий день прямо на лекции ко мне подходит и тихо так говорит: "А выходите, Люба, за меня замуж!" Я так возмутилась, и на всю аудиторию ему: "Да пошел ты к черту, лысый козел!" О-о-о-й! Еле доучилась, и диссертацию он мне два раза защитить не давал. Так, это пять! Когда за Витьку, отца Сереженькиного выходила - шесть. Или считали уже? А со вторым моим, с Володькой, мы ни разу не были. Да, Гасан еще водил, милиционер! Вот тоже любовь так любовь была, до сих пор, как вспомню, так вздрогну! Однажды приходит и говорит: "Люблю тебя больше жизни! Все брошу - жену, детей - к тебе приду! Решай, Люба!" А я ему отвечаю: "Нет, Гасан. Мне твои дети - как родные, не смогу я счастью рядом с тобой радоваться, когда ребятишки без отца останутся! Как людям в глаза смотреть буду? Нет, и не проси!" Ушел он тогда и не приходил больше - обиделся. Вот так вот. Большим человеком стал. Я по телевизору лет пять назад видела, там у них беспорядки были, так он чуть ли не от всего министерства тамошнего выступал! Мол, все спокойно, товарищи, все под контролем, зачинщики будут наказаны! А что спокойно, когда нас всех повыгоняли, и теперь они там меж собой за власть грызутся! За место под ласковым южным солнышком! Вот тебе, Жуль, и все мои рестораны!

 Но в ресторане, уважаемая, ты такого борща не попробуешь! Да ты и никакого не попробуешь - тебя туда и не пустят!
 А хочешь, Жуля, жить при ресторане?! На кухне?! О-о-й! Вот бы ты там морду отъела! Да?! У-ти, моя красавица лупоглазая! Сиди!
 Ну вот, свининка, значит, с жирком, конечно, листик лавровый, пару луковиц обязательно, прям целиком, их потом из бульона вытащить нужно, и чесночок один, особенность такая.
 Дальше что… Дальше капуста с картошкой, бурак да морковка. Я капусту сначала кладу. Покрупней режу и кладу. А, знаешь, - это кто как, некоторые и картошку вперед! Да, и перец-горошек обязательно! Чуть-чуть совсем, но обязательно.

/Бросает в кастрюлю перец и несколько лавровых листов, мешает./

 А пока, значит, косточки варятся, мы и бурачок почистим! Три средних бурачка! Два некрупно режем и - с картошкой вместе, а третий на поджарку оставим.

/Принимается чистить свеклу./

 Бурак, дорогая моя, - это сердце борща, его кровь, капуста – тело, картошка - сила! Вот как я себе представляю! А когда у человека тело и сила формируется, а? Правильно - в молодости!

В молодости, уважаемая, я комсомолкой была, спортсменкой-легкоатлеткой, отличницей! Школу - с серебряной медалью, техникум - с красным дипломом, и институт потом - тоже с красным!

 Любила я в школе, все десять лет, одноклассника, Сережку Кузнецова, вот и сына поэтому Сережей назвала! Витька, конечно, не знал об этом, да ему все равно, по-моему, было! Красавец Сережка был писанный! Голубоглазый, высокий! А шевелюра! А после школы спился быстро. Из-за девок - любили они его! А я все училась! Училась, училась, и до торговки рыночной доучилась в результате, как видишь! И на соревнования ездила! И на городские, и на областные! И в летние спортивные лагеря! И после техникума в институт ленинградский поступила!

 Помню, первый курс, зимняя спартакиада, меня, как спортсменку-перворазрядницу, конечно, задействовали. Лыжный пробег, представляешь! Пять километров, или три - уже и не помню, а я на лыжах ни разу в жизни не стояла! Я так и говорю, мол, не умею на лыжах, у нас на юге снега-то почти не бывает! А ответственный наш: "Главное - участие! У нас массовое мероприятие!" Для галочки нужно, понимаешь! Ну, я что - надо, так надо! Беру лыжи и на старт! Пока разобралась, что да как, все укатили уже, я за ними, до поворота добралась, а там лыжня расходится и указателей никаких, представляешь! Потерялась! Сколько я по этому парку бродила, лыжи сняла и по сугробам, по кустам, по колено в снегу, замерзла! Прихожу, а там уже и нет никого! Представляешь?! Зато участвовала! После этого на лыжи даже под дулом автомата не встану! Ни за что!

 А за мной, знаешь, как мужики в институте бегали?! О-о-о! А я вся в учебе! А закончила, поехала на практику в Новосибирск, в поезде с парнем молодым познакомилась и замуж за него в результате вышла, и Сереженька на свет появился!
Вот и вся молодость! Так что на труде бульончик мой замешан и капусточкой в первую очередь приправлен, а потом уже и картошечка, и бурачок! Поняла?!

 А?! Тихо! Звонит? /Прислушивается./ Нет. Знаешь, Жуль, у меня почему-то такое чувство, что сегодня Сережа позвонит!
Ну вот! А дальше лук сплошной!

 Привез меня Витька к матери своей в деревню, и не понравилась я ей, представляешь?! Ну, старше Витьки я на шесть лет! Так она не хотела, чтоб я ребенка рожала - и за водой меня беременную по морозу посылала, и дрова с Витькой вдвоем пилили, и таскала я их, и печку топила, и стирала - жуть… Но все я вытерпела и родила Сереженьку! И вылитая копия Витькина, представляешь!

 Мы с Витькой в Новосибирск тогда переехали, квартиру сняли - мне, конечно, поспокойней сразу стало. И тут Сережа болеть начал - орет и орет, и днем и ночью, представляешь!? Витька к матери сбежал, и осталась я одна в чужом городе с ребенком грудным на руках... Сережу на скорой в больницу детскую забрали тогда. Я, конечно, с ним легла поначалу, а потом меня выпроводили через неделю... Понимаешь, кормить - не кормили, да и ночевать негде - так, на стульчике у его кроватки перекантовывалась... А потом целая история вышла! Я, значит, прихожу ребенка навестить, смотрю, а его из теплой палаты в коридор выставили! Зима, холодина жуткая, ветер по этому коридору гуляет, а он лежит, бедненький, весь мокрый, на голой клеенке, синий от холода и даже не кричит уже. Я его хватаю, в пальто свое укутала - и бежать! А меня не выпускают, моего же ребенка не отдают! Я главврачу тогда так и сказала: "Сволочь ты бессердечная, а не детский врач! Твоего бы сына на мороз выставить!" Он меня хватает, держит, милицией грозит, ребенка вырывает, а я ему как дам в лоб со всей силы, он на задницу - шлеп, и сидит обалдевший! А я ему: "Сволочь, тронешь моего ребенка - убью!" Поняла?! И - бежать через забор с дитем под мышкой! А там милиция! Ну, я объяснила ситуацию, расписку врачам написала, и домой меня вместе с Сережей милиционер на машине отвез.

 /Принимается за лук. Чистит, потом режет./

 Потому, наверное, я так лук люблю, что всю жизнь плакала! А знаешь, какой он полезный?! Я луком себе волос вылечила. Да! Я, когда сюда приехала, у меня волосы прямо на глазах выпадать стали. От перемены климата и от нервов, наверное, тоже. Еще бы! Сколько пережила, прежде чем сюда перебраться.

/Шепотом/

Убивали меня там, поняла!
Я ведь одна жила в доме, в центре города. А когда война на улице, сама пойми... В то время за копейку убивали! Голодуха была! Поняла? А Сереже я и сообщить боялась - думала, приедет, еще, не дай Бог, и его убьют... Да и не знала я, где мой Сереженька. То ли на Украине, то ли еще где! Может, он тогда и в Москве уже был.
Ну вот, полез у меня волос, значит, так я сок из лука выдавливаю - на терке потру, в марлю, в кулаке сожму, и в корни с медом втираю! Поняла?! Так и вылечилась! И не седею, между прочим! В моем возрасте - вон - все седые, все красятся, а у меня волос только потемнел чуток, и все, и не одной волосинки седой! Поняла!?

 Тихо! /Прислушивается./ Нет, показалось.

 Ой, а как я с этим Володькой наревелась!
 Безусяк! Представляешь, фамилия!
 
Он первые года три такой хороший был! И руки золотые, и на работе его ценили - главным механиком завода был, и ласковый такой, и зарабатывал прилично, и Сережа к нему тянулся - ну настоящий мужчина! А потом пить стал... А если мужик запил, пиши - пропало! Бить начал. Я милицию вызывала сколько раз, а потом... Привыкла, что ли...

 Помню, Сереженьке лет десять было, а этот домой приходит под шафэ... Ребенок сидит, уроки делает - он его уже тогда боялся - и эта мразь кулачищем вот таким Сереженьке нос разбил, представляешь! Ребенок к бабушке через весь город в спортивных штанах и тапочках побежал. Пришел, мать рассказывала, кровь из носу, плачет от обиды и молчит.

  И знаешь, что эта сволочь мне сказал?! "Да он анаши обкурился и сидел, балдел!"

  Это ребенок в десять лет, представляешь!

  Потом успокоился, конечно, и Сережу больше не трогал. Но они с Володькой после того совсем не разговаривали… Так, да - нет… А я ему сказала: "Хоть пальцем тронь - посажу!" Поняла?

 Но, Жуль, веришь, нет, - любила!
 До жути, до умопомрачения, спать без него не могла!
 Все прощала - и измены, и пьянство, и хамство, и побои сносила - все!
 Бывало, плачу, ору: «Ненавижу!», а он как обнимет, как прижмет к груди ручищами своими вот такенными, и я уже таю - тепло мне сразу, хорошо, спокойно!

 Любовь, дорогая!

 Не зря меня Любой зовут - любить я всегда умела! Да ведь это и главное в жизни - любовь!

 Хотя, может, из-за любви этой сына и потеряла. Сережа, как паспорт получил, снял деньги с книжки, мы ему алименты Витькины откладывали, и уехал, представляешь… И не писал… И переводы мои назад возвращались… Так-то вот… Долго… Ни слуху, ни духу… Долго… Может, обиделся… из-за Володьки?

 /Пауза/
 
 Ой, вот же лук ядреный - слезы прям ручьем! Ничего, это очень, очень полезно! Без слез ничего в жизни не бывает! Даже борща не бывает! Поняла? Ну что ты там, спишь что ли, а? Ну, спи!

 /Начинает время от времени снимать с бульона пену./

 Одной трудно... Одной и поговорить не с кем. Хорошо еще ты у меня есть - хоть и молчишь, а глазки-то умные, живые! И, к тому же, ешь мало! У-ти моя лупоглазенькая! Проснулась!

 Да! А люди, когда знают, что ты одна, обидеть так и стремятся, но если о тебе сын заботится, пусть даже и далеко он, - совсем другое дело! И по-другому тогда разговаривают, с уважением, не обижают. Поняла? Я это еще до переезда узнала, это мне, может, жизнь когда-то и спасло...

 А убивали меня, знаешь, как? Сейчас расскажу. Была у меня соседка, Соня, баба одинокая с ребенком, она в свое время полдома у Романовых купила - сарай сараем - так и жила. Помогали ей люди, кто чем… Я - вещички кой-какие старые, подушку, помню, одеяло ватное дала, да и так, по мелочи, кастрюли там - ну помогала, в общем. Дочка ее, Гуля, все время голодная ходила, а я позову девчонку к себе, накормлю, поболтаем - и ребенку на пользу, и мне веселей.

 Потом, смотрю, поднимается Сонька - хатку отремонтировала, вторую половину выкупила - на глазах прям!
 Поняла?!
 Откуда, думаю!
 Стала замечать, что, как вечер, так и ходят к ней парни молодые, так и ходят, ну один за одним - интересно!
 Я у дочки ее так, между прочим, вроде, спрашиваю: "А что, Гуля, у тебя, наверное, скоро папа появится?"
 А девчонка отвечает: "Это к маме по делу приходят!"
 Поняла!?
 По какому такому делу, думаю!
 Ну хорошо. Через время узнаю, что Сонька наркотиками торгует - Милка Росина сказала!

 Вот они откуда, денежки-то!

 И знаешь, что началось?! Эти наркоманы выйдут от нее, ко мне через калитку – шасть, и там своим делом занимаются!
 Поняла!?
 Я один раз крик подняла, другой, потом к ней иду и говорю: "Знаешь что, соседка дорогая, пусть они у тебя во дворе что хотят, то и делают, а ко мне хоть раз еще кто-нибудь залезет, я милицию вызову! Поняла?!"
 А она мне отвечает: "Молчи, сука, а если пикнешь, тебе башку отрежут!"

 Вот она, благодарность людская! Сколько лет ей помогала, дочку кормила, а она вот как со мной!

 Ну нет, думаю, это тебе даром не пройдет! И милицию вызвала. Рассказала все, как есть, они к ней пошли с овчаркой, там минут сорок побыли и ко мне. Не стыдно, говорят, вам милицию обманывать?! "Мы вас за клевету привлечем!"
 Поняла?!
 Меня, кристально честного человека с высшим образованием, за клевету! Времена уже страшные были: страна развалилась, на улице стреляли по ночам, русские, кто куда, уезжали - в общем, жуть творилась! А я одна. Поняла?!
 
 Некоторое время все тихо было, а где-то через месяц, значит, ночью проснулась, слышу шум какой-то в кухне. Я подумала, что Сережа приехал, выхожу радостная, кричу: "Сыночек, это ты?! ". Только дверь открываю, свет включила, а мне по голове железкой как ударят! Я на ногах еле устояла, вижу, как в тумане, паренек передо мной с монтировкой. Разозлилась я, заплакала, схватила его, а он вшивенький такой, на голову ниже меня. "Что тебе надо? - говорю - Шмотки? Иди, бери, что хочешь!". А он вывернулся и опять мне по голове железкой. Прямо в ухо. У меня аж перепонка лопнула и кровь потекла. С тех пор этим ухом ничего не слышу. Я чуть сознание не потеряла, но понимаю, что если отключусь - убьет он меня. Поняла я тогда, что смерть моя близка - рукой достать можно. И достала. Схватила я его за шею, вместе с ним на пол упала и душить начала. Пальцами прямо в горло впилась. Или он - или я. А этот покраснел, как заорет, вывернулся и бежать.

 Я опять в милицию позвонила, да что толку... Неделю вроде тихо было, а потом началось... Каждую ночь этот шибздик меня убивать приходил, но уже не один – один боялся.
 Днем я все настежь открою и из дома убегаю. Пусть воруют, думаю, пусть все украдут, лишь бы жить оставили. А ночью ток подключала к железной крыше, к ручке на двери и к решетке на окне. Поняла?! Дверь стулом подпирала, а на него все кастрюли, чтобы загремели, брала топор и так только спала.

 А потом увидела я одну картину. Утро. Выхожу из дома и слышу шум, гам, галдеж, карканье, смотрю, стая ворон, все на одну ополчились. Собралось их, чтоб не соврать, штук пятьдесят или больше, сидели, галдели, потом сорвались вдруг, и давай ее бедную клевать! Ворона улететь пытается, а эти ее догоняют и клюют, и клюют, и клюют... Представляешь?! А она одна, помочь ей некому, никто не заступится за бедняжку, куда ей с такой толпою справится. Заклевали. В кровь, в мясо, в куски прям. Лежит трупик этот на асфальте, вороны, вроде, успокаиваются, а я встала, вылупилась на нее и стою, шелохнуться не могу - шок, ступор. Вот так и меня, думаю, заклюют...

 И вдруг поняла я, что не одна, ведь, сын у меня уже взрослый! И знаешь, что придумала?! Купила на базаре форму военную и днем ее вывешивать стала. То шинель повешу, то китель, то штаны, то все сразу. А если кто спрашивал, говорила, что сын из армии вернулся. Поняла?! Как будто он днем у девушки своей, а ночью поздно домой приходит. И даже Алика, одноклассника Сережиного, попросила, чтобы он пару раз ко мне зашел и, если спросят, сказал, что к Сереже! Поняла?! Так я вещи мужские каждый день вывешивать стала. Что от Сережи осталось, что от Володьки, что у Маринки, подруги моей школьной, выпрошу - намочу, в таз, прищепок возьму и вывешиваю. Пусть, думаю, видят!

 Через месяц приходит сосед, Набишка, он со мной когда-то на мясокомбинате работал, и говорит: "Что ты, Любка, мучаешься? Давай, денег тебе дам, сколько есть, и уезжай, пока не убили". Вот я дом и продала... За копейки... Хорошо, хоть на что-то хватило. Поняла?!

 А?! Звонок! Нет? /Слушает./ Нет.

 А вот и для капусточки время настало!

 /Бросает в кастрюлю капусту, через время картошку с морковкой./

 Вот так и уехала. А что делать, не подыхать же из-за дома этого. Жизнь, она дороже всего! Я теперь каждую ночь ровно в половине четвертого просыпаюсь. Так и лежу до утра. Больше десяти лет уже с тех пор, а не проходит.
 
 /Пауза./

 А сюда попала, сразу всем говорить начала, что сын у меня, в Москве, человек занятой, мне каждый месяц помогает. Всегда про Сережу рассказываю! Когда и привру чего! И к нему каждый месяц ездить стала. На рынок, конечно, в первую очередь, чтобы торговать, мне товар постоянно нужен, а потом сразу к Сереже. Так и живу - пенсию получу и в Москву на Черкизовский.

/На терке трет свеклу, морковку, накладывает вместе с луком на сковородку, обжаривает./

 Поначалу плохо меня здесь приняли. Смотрят - баба одна, торговка, быстро обживается... Да я голодная всю зиму сидела, мерзла, а они завидовали... Миллионерша торговать приехала, говорили... А чем торговать? Шинель куплю, стелек нарежу - продаю, где что дешевое увижу, набавлю копейку - выручка, шпульки для швейных машин оптом возьму, месяц-два - продадутся, ну и нитки там, иголки... Вот и деньги! Меня уже ветераном рынка назвали! И за место денег не берут! Поняла?! Директор, Александр Анатольевич, ко мне хорошо относится, подойдет - как, тетя Люба, дела, спросит. Дай Бог ему да деткам его здоровья побольше! Так до сих пор и зарабатываю. Мало, конечно, но с голоду ведь не пухнем, так?!

 Ну что?! Что скулим?! У-ти бедненькая, у-ти голодненькая! От голоду она, видите ли, мучается! Да?! А макароны так-таки и не хочешь?! От голоду, девушка, кору с деревьев жрать станешь, не то что макароны!

 А они все завидуют! У самих по две машины, у некоторых. Да! Платки пуховые вяжут и на Казачьем рынке продают! По пять-шесть коз держат! А пойдешь, кого-нибудь помочь попросишь - за любую мелочь три шкуры сдерут. Поняла?! А откуда деньги-то! Пенсии тогда не было. Да и теперь не такая она большая, чтобы по сто-двести рублей алкашам раздавать! Ну, и старалась, конечно, выглядеть хорошо - стриглась всегда... Всегда губы накрашу, ресницы, глаза, румяны! Мылась каждый день, иногда и холодной водой! А то что ж, как бомжиха что ли ходить! Я ведь все-таки человек с образованием, в крупном городе жила, по стране помоталась, и в Москве, и в Ленинграде была, Петродворец видела, Эрмитаж, Третьяковскую галерею, Кремль! А когда к сыну ездить стала, когда переводы от него пошли, так они все заткнулись. Поняла?! Спрашивают, откуда, Люба, у тебя деньги - все строишься и строишься? А я прямо в лоб - сын помогает, присылает! Вот так вот! Сейчас наладилось все - привыкли ко мне. Летом - кто огурчиков, кто помидорчиков, кто тыкву принесет!

 А? Звонил, нет? /Слушает./ Нет.

 А я виноград всем даю! У меня в этом году столько винограда было! А вино не умею делать. Закрутила, сколько смогла, поела, конечно, вдоволь, остальное раздала - здесь редко у кого виноград растет, а у меня вырос! В общем, терпенье и труд все перетрут! Нормально живу. А знаешь почему? Потому что делом, всегда только делом жила!
Только трудно одной.

 Люди, они сейчас хуже зверей стали. Вон собаки и те в стаи сбиваются, даже рыбы в косяки, а люди - закроются по домам да по квартирам, как по норам, и сидят. В городах они соседей своих иногда не знают, представляешь! Вот тебе и цивилизация. Хотя, может, время такое? Вот раньше как было... Первое мая - демонстрация, соберемся, шариков купим, цветов возьмем, мужики бутылочку припрячут - и на парад. Обязаловка, с одной стороны, а с другой - праздник. И Седьмого ноября то же. А сейчас один телевизор остался. Мало люди общаться стали, ну и жизнь, конечно, тяжелая, каждый сам по себе выкарабкивается, как может, вот так и живем - помрешь, на поминки соседи придут, "А кто это?" - спросят.

 Трудно. Трудно одной. Иногда приду с рынка, упаду на кровать, ноги болят, и думаю: "Все, Любка, хватит, сил никаких больше нет, пускай Сережа приезжает, и сам доделывает, или так пусть продаст после меня." А потом полежу, отдохну и вроде успокоюсь. Нет, пока живешь - дерись, Жулька! До последнего дня, до последнего вздоха кусайся! А иначе и жить незачем! Помрешь - никто и не вспомнит! Поняла?!

 /Накладывает обжарку в борщ./

 Вот и весь борщ, Жуля - вот тебе и вся жизнь моя! Ой, а соль-то! Про соль я и забыла!

 /Начинает солить, потом мешает, пробует, снова солит и пробует./

 А соль моей жизни - это Сережа, конечно... Для него все мое существование предназначено, для него каждый вздох! Это ведь как борщ! Борщ, он обязательно для кого-то варится! Мать всегда для сына варит! Пусть и далеко он, пусть и не вспоминает… Жизнь человека, она в результате - ради детей да внуков. Вся кровь, весь пот - все ради того, чтобы ребеночку жизнь облегчить. Так всегда было. Смотри, Жуль! Вот отец с матерью копят, копят, и сыну отдают, сын - своему ребенку, тот - своему, и так далее. А откуда, думаешь, что берется? Деньги к деньгам - вот тебе и вся экономика. А я вот для Сереженьки стараюсь. Пусть помру, зато дом останется - это ведь тоже капитал. Да?
 Ты чего? Спишь что ли? Ну спи! Спи моя маленькая, спи моя родненькая, спи! Да и мне пора.

 /Пауза./

 Нет, Жуля, не могу я так больше. Совсем уже... Это я – только тебе, собачке бессловесной, подружке моей единственной… Ой, не могу… Прости меня, дуру старую. Сама себе вру. Понимаешь...

 /Почти шепотом./

 Нет у меня никакого Сережи. Был да сплыл. Как в шестнадцать лет на Украину уехал, так и все... Это из-за Володьки, скота...
 Бедный мой мальчик... Где ты? Что с тобой? Может, тебе плохо? А? Иногда ем, один кусок хлеба оставляю, новый беру, потом замечу, думаю, это мой Сереженька голодненький сейчас...
/Плачет./
Приезжай, а... Сыночек... Солнышко ты моё... Кровинушка… Где ты... Сереженька!

 /Пауза./

Знаешь, тут недавно сон приснился, что я тогда аборт сделала, и что Сереженька мой и не родился вовсе, и что поэтому меня мужики бросают и поэтому я одна. Так вот я и думаю: может и не приснилось мне это, может… и не было… я уж и сама не знаю…. (Плачет) Что ж я вру-то всем… Всю жизнь-то… вру и вру …

 (Плачет)

(Успокоившись) А как страшно одной! Проснусь в полчетвертого, и лежу, дрожу, каждую ночь одно и то же... Сейчас убьют, думаю... Сейчас убьют... Все, конец тебе, Любка... Конец... Сердце, знаешь, вот тут - тук -тук, тук - тук - разрывается... До сих пор с топором сплю. Хорошо, телефон. Хоть скорую, если что, можно... Хотя... Кому я нужна, дура бестолковая... Всю жизнь стремилась... А сына... сына... так и потеряла... Вот тебе и любовь-морковь...

 /Успокаивается./

 И боюсь я, что узнает кто-нибудь... Про Сережу... Вот и вру всем, хвастаю, переводы да телеграммы сама себе из Москвы посылаю... А на телевизор этот полтора года по полпенсии откладывала, на одной картошке жила две зимы… Да я, чтобы каждый месяц деньги от сына получать, на пересылку одну знаешь сколько трачу?! Я ж, когда в Москву за товаром еду, денег займу, приеду на автобусе, и на главпочтамт быстренько, потом по рынку полдня, а потом булку хлеба возьму, в парке где-нибудь сяду и до вечера сижу, жую, а там уже - к автобусу, назад он поздно вечером отправляется - мол, у сына побыла и вернулась! Да что говорить - одна я на свете белом… горемычная. Так и живу обманом… все эти годы. Иногда замечаю, что сама в него верю… в обман этот. А где мой Сереженька, что с ним, может, и нет его уже, тьфу-тьфу-тьфу, не дай Бог… Не знаю, Жулька, ой, не знаю!
Так что борщ мой, хоть и для сына варится... а все впустую...

 /Выключает газ. Наливает себе тарелку, долго сидит молча, смотрит в зал./

 А что, Жуль! Хоть ты борща-то поешь?!

 /Наливает в тарелку борща, ставит на пол./

 Пусть стынет, проснешься, а тут и вкуснятинка! Пусть мой борщик, хоть кто-то поест! Ведь это же борщ, он всегда для кого-то!

 /Садится, долго молчит, закрывает глаза./

                Затемнение.


Из мрака раздается звонок телефона. Еще, еще, еще и еще… Слышен звук снимаемой трубки.

 - Алле, мама! Это Сережа! Слышишь? Вот я тебя и нашел! Алле, мам, это я… алле… мам… мам… алле… алле… алле… алле… да что же это, блин… алле… алле… алле… мама…

 Москва, декабрь 2005.