Алый шёлк любви

Кругом чернота. Абсолютная. Живая. Она пульсирует, дышит. Я чувствую её дыхание на своём лице. Она обступила меня и отрезала от света, от цвета, от жизни…
- А-а-а!
Мой голос упруго вдавливается в черноту и возвращается ко мне.
- А-а-а!
- Чего ты кричишь?
- Мне больно.
- А когда кричишь – не больно?
- Когда кричу, я не думаю о боли.
- Тогда просто не думай о боли и не кричи.
- Когда я кричу, я забываю о том, что я одна.
- Ты не одна. Я рядом.
- Я тебя не вижу.
- Потому что не хочешь видеть.
- Ты Бог?
- Это ты сказала.
- Но тебя нет.
- Я есть.
- Если бы ты был, ты бы не допустил.
- Чего?
- Да многого. Вот этого, что случилось со мной, например.
- Ты сама этого хотела.
- Да, ну а с моим отцом? Ты мог его остановить.
- Как ты себе это представляешь?
- Мы детей, когда они что-то делают неправильно, ставим в угол, чтобы подумали, поняли…
- Ты в углу. Но разве ты думаешь, что ты не права? Ты думаешь, что к тебе несправедливо относятся. Ты ведёшь себя несносно. Ты заявляешь: выпустите меня немедленно, иначе я…
- Так я в углу? Я должна думать о том, в чём я не права? А когда пойму, ты меня выпустишь?
- Сначала пойми. И перестань шантажировать жизнь.
- Помоги мне!
- Хочешь, я тебе покажу, что такое любовь?
- Хочу.

- Любовь подобна алому шёлку. На вид он горячий и страстный, а когда прикоснешься к нему – холодный и скользкий.
Начнем сначала. Нить.

Я оказалась в большом тёмном помещении, где было довольно прохладно. Босые ноги на земляном полу чувствовали себя неуютно. При тусклом свете смоляных факелов можно было разглядеть большие бронзовые чаши. Я у одной из них.
Нагибаюсь и разгребаю сухие листья, которыми заполнена чаша. На дне её какие-то белые жирные куколки.
- Это шелкопряды. Они создают нить.
Я замечаю, что от каждого из запрятанных в коконы шелкопрядов тянется нить. Она наматывается на катушку, закреплённую на краю чаши. Но нить белая, а говорилось об алом шёлке…
- Это молодые шелкопряды. Ещё никто не знает, насколько хороша будет нить, которую они дадут. Если крепка и тонка, то шелкопряда переместят в другое место.

Я прохожу в следующее помещение. Оно почти такое же, как и предыдущее, только света побольше. Я знаю, куда нужно смотреть – тут почти такие же чаши, только нити на катушках красные.
Разгребаю листья – и морщусь от омерзения: куколок кусают большие чёрные жуки, а те, извиваясь от боли, окрашивают нить страданием. Зачем же так? Им же больно!
- В основе любви – боль. Запомни это. Без боли не получишь нужный цвет и прочность.

Иду дальше, в новую открывшуюся дверь. Светлый огромный зал, уставленный ткацкими станками. За ними сидят юноши и девушки в белых одеждах и ткут тот самый шёлк. Красные шёлковые водопады плавно струятся от каждого станка. Я подхожу к одному из них и трогаю материю. Она холодная и скользкая. Тонкие нити переплетаются так плотно, что и не подумаешь, что это материя.
- Полотно ткут только девственницы и девственники.

Я замечаю одну ткачиху в пёстром платье и направляюсь к ней. Она так же усердно ткёт, но вот ткань… Я вижу местами на полотне вставки грубого плетения, подобные болячкам, затянувшимся корочками, заплаты и аппликации. Материя ложится неровно, как будто её кто-то вытягивал и сжимал. Девушка тоже замечает это, по её щекам уже ползут слезы. Кто-то в белом подходит к ней, обнимает за плечи и говорит сочувственно, но твёрдо:
- Я знаю, ты не виновата, но эта работа не для тебя…
В голове проносится вихрь из любопытства, жалости, сожаления, но открывается следующая дверь.
 
Я попадаю на балкон. Внизу я вижу много темных точек, образующих неровные дорожки, уходящие за горизонт.
- Это очередь жаждущих любви.
Присмотревшись, я различаю людей, терпеливо стоящих в ожидании. Нет, не все терпеливы. Вон кто-то забился в истерике, сломав на мгновение стройность ряда, очередь обогнула лежащего и выровнялась. Лежащий поднялся и побрел в конец очереди - или вообще из неё? Не видно.
А вот двое из параллельных очередей взялись за руки и вместе быстро зашагали прочь. Что это?
- Они решили, что могут обойтись без любви. Им достаточно симпатии.
Что же с ними будет?
- Спустя какое-то время они вернутся, но уже поодиночке.

Я иду дальше и вижу что-то вроде магазина. Люди из очереди подходят к окошечку и что-то протягивают в него.
- Это плата за любовь. Они отдают свою свободу.
По другую сторону окошка люди в белом на огромных весах взвешивают узелочки, рассматривают качество свободы и отмеряют каждому материю любви. Одним больше, другим меньше. Некоторым не дают ничего. Почему?
- Это люди с рабским сознанием. Они думают, что выбор скорости движения – это свобода. Таким нельзя любить.
Бедняжки, они так и не узнают, что такое любовь. Но что-то в мире людей я таких не встречала.
- Они притворяются. Всем говорят, что любят, а иногда даже дают советы в любовных делах.
Я замечаю, что уходит ни с чем большинство. Им просто возвращают их же плату. Но уходят они счастливыми, не понимая, что произошло.

- А это музей.
Да, это настоящий музей! Тут под стеклянными колпаками лежат занавески и шляпки, сумочки и подушки, постельное бельё и полотенца – всё из красного шелка.
Как же так? Ведь это любовь! Она не должна служить полотенцем или подстилкой! Или кто-то из двоих ушёл? Умер? Не умел любить? Разочаровался в своем приобретении? Я разглядываю искусно сшитые вещицы и вдруг понимаю, что я из своей любви сделала гигантский носовой платок, которым давно уже утираю слёзы и сопли. А разве так её надо использовать? Что я наделала!
Чего я хотела? Чтобы любимый вернулся? - Нет, не этого. Я точно знаю, что он любит другую. Чтобы он меня полюбил снова? - Наверное, да. Или нет? Ведь в одну реку нельзя войти дважды. Или я хотела, чтобы он увидел меня в гробу и осознал, что потерял? - Не осознает. Скажет: ну что ж, жаль, конечно, молодая, красивая, могла бы жить, но что делать? И пойдет по своим делам. А я? Нет, не хочу этого. Я хочу пройти мимо него с человеком, которому мой любимый в подмётки не годится? - Нет, потому что он годится, вернее, ему никто в подмётки не годится. Чего же я хочу? - Любви! Так в чём же дело? Я получила свой отрез любви, но не смогла им воспользоваться по назначению. Моя любовь осталась со мной, она лишь чуть-чуть пострадала от моей глупости и эгоизма.

Теперь я знаю, что мне надо делать. Просто любить. Это больно, но иначе и быть не может.
Я приложила руку к груди: «Эй, красный лоскуток, готовься! Боли сильней, чтобы я не забывала, что ты живёшь в моем сердце, мы идём любить этот мир!»