Война

Я родился в большой стране. Наверное, оттого, что страна была такая большая и могучая, она привычно воевала на многих фронтах, и многие люди знали о войне не по наслышке. Я ничего о войне не знал, хотя все детство смотрел про нее фильмы. В тех фильмах война не была выбором. Ее вездесущая реальность была как стихийное бедствие, как пожар в лесу, который надо тушить, не покладая сил. Война не природный катаклизм, но люди, по которым война била сильнее всего, узнавали о ней только когда она уже приходила на их порог, как беспощадный цунами. Они никогда не делали выбор, кто-то принимал решение и делал выбор за них. Они же уходили на войну молодыми, и многие не возвращались. Их не спрашивали, хотят ли они. Русские, немцы, сербы, боснийцы, чеченцы, японцы, корейцы, вьетнамцы, англичане, евреи, афганцы, американцы, арабы. Арабы... арабы... арабы... Эхом несется из всех радиоприемников, телевизоров и газет. В последние лет 30-40 люди старательно полили кровью никому 200 лет назад неведомые клочки земли, пустынные и голые, как раковина в ванной. Включил воду (или песчаную бурю, какая разница), кровь смыл, как будто и не было ничего. Но проходит несколько лет, и кровь приходится смывать вновь. Она выступает на камнях и песке как утренняя роса, только в несравнимо больших количествах. “You can wash your hands over there, take your lenses off, I’ll put some dye in your eyes.” Никакой крови здесь, это визит к глазному врачу, ничего особенного, конечно. Накапали мне чего-то в глаза. Белки стали желтыми. Сегодня мой врач закутан в черное бесформенное платье до самых пят и такой же черный платок. Неприкрыты только лицо и кисти рук. Смуглая кожа, карие глаза, длинные красивые пальцы. Я (!) чувствую себя неловко. Я слышал, что им нельзя оставаться наедине с чужим мужчиной, не говоря уже о том, чтобы его трогать. Дверь закрыта, в маленьком кабинете, как и должно быть, мы вдвоем. И ей пришлось меня трогать, она вытирала мне глаза солфеткой, она касалась моего лица. Она сидела очень близко и слегка упиралась бедром в мое колено. Или коленом в мое бедро, я просто был в состоянии недоумения, и какого-то нервного возбуждения одновременно, поэтому не помню точно. Я думаю, она была рождена уже в этой стране, ей было лет 25, и говорила она с каким-то местным акцентом. Как минимум, она провела здесь очень долгое время. Наверное, даже настолько долгое, чтобы не знать как выглядит еврей. «Врага надо знать в лицо!!!» Мои знакомые из Иордании и Египта знали, что во мне много еврейской крови еще до того, как я им это сказал. Для них и для меня в этом не было никакой проблемы. Они были дружелюбны и милы. А их женщины носят платки или длинные платья, или даже закрывают лицо, так что видны только глаза. Когда я вижу эти глаза, я подолгу не могу оторвать взгляд. Может я и не еврей вовсе... Интересно, что думают арабские женщины о еврейских мужчинах. Я врядли об этом когда-то узнаю. Кто-то принял за меня решение, и я теперь крохотная, незаметная и незначимая часть войны, которую, однажды начав, кто-то никак не желает остановить. И не я здесь принимаю решения. И иногда, я вдруг осознаю, как легко жить, когда не надо принимать никаких решений, особенно за других, особенно, когда речь идет о войне.

март-апрель 2005