Притча

Из лесной чащи на поляну вышел зверь — громадных размеров, красивое, могучее животное. Он остался стоять на краю поляны: с гордым видом смотрел на охотника.

Вот она, эта минута, ради которой охотник делал всё, ради которой он, можно даже сказать, жил. Дальше всё произошло так, как должно было произойти. Охотник неторопливо, размеренно снял винтовку с плеча.

Зверь продолжал смотреть на него; сколь много благородства, мужества, решимости было в его взгляде — и ни капли страха, сомнения, покорности! Достаточно было секунду на него посмотреть, чтобы понять, что убить его невозможно. Это была просто живая скала, которую невозможно не то что сломить, но даже сколько-нибудь сдвинуть. Окажись здесь и сейчас, прямо перед зверем, какой угодно охотник, он бы убежал и даже не пытался бы убить его, потому что он бы увидел величайшую решимость во взгляде и в самом облике зверя; нет, его просто невозможно убить! Зверь бы его не тронул — все знают, что он презирает трусов; да ведь даже и нельзя и представить себе, чтобы такое великое, прекрасное животное могло погнаться по лесу за каким-нибудь жалким охотничком, вообразившем, что он сможет подстрелить это грандиозное мифическое создание — венец творений божественной природы, — как какую-нибудь пугливую лань, — он! — скудоумный обыватель, который охотится ради бутылочки горькой вечером в кабаке! И этот глупец осмелился войти в Запретный лес, где — нет такого человека, что не знал бы этого! — обитает зверь!

Охотник, с чрезвычайной сосредоточенностью глядя на зверя, упёр приклад винтовки в плечо. После долгих лет наконец момент этот настал.

Он не боялся зверя; он его уважал, причём так, как не уважал ничто на этом свете. И ни олимпийское спокойствие зверя, ни его грозный вид не могли обратить охотника в бегство: во-первых, охотник упорно и сознательно шёл к этой встрече, и отступать сейчас для него было бы равносильно не только смерти, но и полному забвению, обесцениванию его жизни, которой, можно было бы считать, всё равно что и не было — словно он и не рождался никогда; а во-вторых, охотник провёл последние десять лет жизни на Дальнем востоке, где постигал мудрость древних духовных практик и тайных знаний Великих Учителей — для того чтобы при встрече с легендарным зверем, который, как ему представлялось, был создан специально для него, а сам охотник — для зверя, — чтобы при встрече с ним, которая неминуема, он не потерял мужества и не утратил достоинства — ведь без этих качеств невозможно сделать всё так, как подобает.

Охотник встал в специальную позу — чтобы выстрел был точнейшим, — прицелился в зверя и выждал секунду: пока не затих ветер, — листья деревьев перестали шелестеть, мгновение — вечность абсолютной тишины, и только два создания в целом мире: охотник и зверь.

Всё это охотник проделал уже машинально: он многие годы обучался искусству охоты у лучших учителей со всего света, эти движения он регулярно повторял тысячи, миллионы, миллиарды раз; он готовился к этой встрече всю жизнь. Впервые легенду о великом звере, живущем в лесу, он услышал в детстве. Именно тогда он решил, что станет тем, кто сможет убить зверя. Еще ребенком он стал собирать все сведения о звере, известные людям. Времени для игр у него больше не было: для него остался только зверь. Всю информацию о нём, какую он получал из старых книг, от бардов, сказочников или от охотников, он записывал в толстую тетрадь. Именно ради этой информации он пошёл скитаться по свету. Собрав необходимые сведения, он понял, что ему нужно ещё многому научиться, чтобы пойти охотиться на зверя. Ему нужны были навыки охотника. До двадцати пяти лет он беспрерывно учился у лучших охотников, которых встречал в своих странствиях. Упражнялся в стрельбе он на мишенях. Никогда до этого самого момента он не охотился ни на кого, потому что ему нужен был лишь зверь. Убить зверя — достигнуть высшей из возможных ступеней искусства убивать; зверя не убить, — в это верили все. Ему не нужно было убивать каких-нибудь тупых куропаток, зверь — его единственная цель, ради которой охотнику приходилось достигать мастерства во многих дисциплинах и науках; потратить часть своих умений на других животных означало оскорбить, принизить великого зверя и легенды, сложенные в его честь, да и попросту не мог охотник терять время на такую мелочь. Нельзя сказать, что он шёл к этой цели ради славы; просто когда он услышал впервые легенду о звере, он понял, что это одна из величайших целей, что может поставить перед собой человек, ему показалось, что для этого он и рожден и грешно тратить свою жизнь на что-то менее значительное. Если есть зверь, значит, должен быть и охотник, способный его убить. Но выучившись охотничьему ремеслу, он принялся изучать другие науки, не переставая при этом тренироваться каждый день, чтобы не утратить способностей. Ему нужно было ружьё. Он много лет постигал инженерию и в конце концов сам выполнил чертежи ружья. На то, чтобы произвести ружьё, ему пришлось использовать все средства, оставленные ему в наследство. Когда ружьё было готово, то оказалось, что это — шедевр. Никакими внешними изысками ружьё не обладало, оно даже, можно сказать, было совершенно неказисто с виду — но только для дилетанта. Вряд ли можно было найти ружьё лучше этого. Истинный ценитель сразу видел, что перед ним шедевр. Но ружьё должно ещё и стрелять. Поэтому охотник отправился на Ближний восток, в страну, где живут добрейшие из мудрецов и лучшие алхимики. Еще несколько лет ему пришлось потратить на то, чтобы с их помощью получить наилучший порох; также мудрецы посоветовали охотнику использовать для отлива пули один редкий металл. Долгое время пришлось охотнику бродить по свету, собирая необходимое количество металла по крупицам: ведь он был очень редок. Вскоре была готова и пуля — одна-единственная. Тогда охотник отправился на дальний восток. Ему пришлось пройти через несколько тяжелых испытаний, чтобы удостоиться чести обучаться у Великих Учителей. И не было и дня, чтобы он не практиковался в ранее изученном и не продолжал тренировок. Десять лет охотник провёл на Дальнем востоке, прежде чем научился всему, что было нужно ему. Хорошо всё обдумав, он, наконец, решил, что теперь готов.

…Натянутую, как полотно, тишину разорвал звук выстрела. Зверь рухнул на землю. Глаза его закрылись. Несколько секунд охотник заворожено смотрел на тушу. Он не испытывал ни радости, ни ликования. Всё. Столь долгий путь наконец окончен. Ему даже в голову не пришло, что теперь он — самый искусный охотник. Ветер вновь поднял шум в ветвях, листья зашептали. Охотник очнулся от оцепенения. Он не спеша пошёл к телу. Серьёзное выражение не сходило с его лица. Почему-то он не ощущал расслабления, ему не стало легче. Возможно, виною всему его тело и дух, которые всегда находились в состоянии напряжения — ведь только так, постоянно чувствуя, что то, что ты делаешь, ты делаешь ради великой цели, которая ждет тебя где-то впереди, — только так можно наконец достичь её, — а малейшее послабление уведёт в сторону. Просто охотник не умеет расслабляться; ничего, ещё научится. Он подошёл к телу. Пуля попала зверю прямо в мозг — моментальная смерть. Он всё сделал именно так, как надо. Он ничем не оскорбил зверя. Тело лежало перед охотником совершенно целое, никаких видимых повреждений, кроме крохотной дырочки от пули, но для того чтобы её разглядеть, надо было долго вглядываться да ещё и знать примерно, где она; и ни капли крови. Охотник смотрел на мёртвое тело. «А легенды-то лгали, — сказал он самому себе. — Совсем не такой величины зверь был в этих сказаниях. На деле же он гораздо больше! Не договаривали легенды. Зверь ведь просто исполинских размеров! Надо же!» — удивлялся он про себя. Охотник взял зверя за лапу и попытался тащить. Ничего! Он взял его за морду и попытался вновь. Бесполезно! Он опять взял лапу, потянул зверя в сторону, напрягая все силы. Зверь всё лежал там, где охотник его подстрелил. «Какой большой! Какой большой!» — пульсировало в мозгу у охотника. Он предпринял еще несколько попыток, но всё втуне. «Какой большой! Я не знал, что он такой большой!..» Охотник пробовал снова и снова. Он перепробовал все способы, какие только могли прийти ему на ум. Никакого результата. Он был похож на муравья, который пытается утащить яблоко. Охотник вымотался, лицо его раскраснелось. Он смотрел на убитого зверя и тяжело дышал. Смятение и чувство безнадёжности завладели им. Досада, такая досада! Сейчас он вроде бы достиг своей цели, всё сделал идеально, но… он не знал только, что зверь такой большой! Он не сможет дотащить тело, ведь он даже не в состоянии сдвинуть его! Он не может уйти за подмогой, так как если он покинет тело, то тут же к нему проберутся лесные падальщики. И эти мерзкие, трусливые твари станут рвать тело мифического зверя, драться за куски его плоти, обгрызут его морду, распотрошат его внутренности и будут довольно чавкать, набивая свои животы тем, что когда-то одним своим рыком могло напустить страху на весь лес. Его зверь будет растерзан падальщиками! От одной этой мысли охотника охватила ярость. Охотник принялся ходить взад-вперед и размахивать кулаками. Ни за что он не допустит этого!

Вскоре огонек злобы потух, и охотнику сделалось ещё тягостнее. Ведь даже если бы и не падальщики, к кому бы он за помощью пошел? После того как охотник впервые услышал о звере, он оставил своих друзей; он даже и не помнит, как их звали. Всю жизнь охотник готовился к встрече со зверем; друзья только бы мешали ему, поэтому ни друзей, ни даже знакомых у него нет. А если бы он обратился к незнакомцу с просьбой помочь дотащить зверя («Я его убил», — сказал бы охотник), то этот незнакомец отмахнулся бы от него как от жулика или назвал бы сумасшедшим, — все знают, что зверя не убить. И охотнику бы ещё повезло, если его не арестовала бы стража как злостного обманщика, оговаривающего честь мифического зверя. Зверь слишком большой! Охотник может, конечно, в крайнем случае, отрубить голову зверя. Но никто не поверит, что это — голова зверя. И даже если охотник будет говорить, что он достиг абсолютного мастерства в искусстве убивать — а потому и смог убить зверя, — то его спросят: «А каких зверей ты еще убил?» Ответить охотнику, конечно, будет нечего.

Зверь с л и ш к о м большой!..

Больше никогда не будет зверя. И никогда не будет охотника, убившего его. Он мог бы считаться таким охотником, только если бы его признали им. Он жалкий нищий, у которого больше ничего нет. И нет у охотника даже ещё одной пули, чтобы застрелиться самому…

Охотник припал к телу убитого зверя и зарыдал: он почувствовал, насколько он одинок, особенно сейчас — когда убил зверя.