Шампанское

Почему-то эта ничем не примечательная история, произошедшая несколько дней назад, никак не выходит у меня из головы.
Я работаю администратором в гостинице. Работа не трудная, но странная: то сумасшедший дом, то полное затишье: брожу по коридорам, поправляю цветы в высоких вазах, иногда раздаю какие-нибудь ценные указания. Отель у нас небольшой, но красивый прямо до неприличия: тяжелые и жесткие, напоминающие о царском режиме, портьеры, позолота на зеркалах, лилии в вазах…
Мне как раз по графику выпала ночная смена. Все наши ненавидят работать ночью, а мне нравится: если никого нет, то я смотрю на дождь, бьющий по маслянисто-черной, как нефть, реке, а если приезжают, то регистрирую, улыбаюсь, снова поправляю лилии в вазах…
Начальство закрывает глаза на не слишком солидных постояльцев: у нас спокойно пускают парочки на ночь, если люди приличные. Бывает, более чем скромно одетые личности развязно вваливаются в наши зеркальные двери, интимно наклоняются и шепчут мне на ушко: «От Епифанова», и в ресторане им наливают отличного кофе с хорошей скидкой. Еще мы периодически рассказываем гостям разные байки о том, что наш отель основали еще при Александре III, что в пятом номере останавливался Бунин, а в одиннадцатом – Ахматова встречалась с Раневской…

В ту ночь было совсем спокойно: люди словно вымерли, и даже в нашем холле было тихо – только дождь стучал по крыше, а в нижнем ресторане поблескивали бокалы, перевернутые вверх ногами.
Вдруг я лениво заметила топчущуюся недалеко от дверей парочку. Потом спохватилась – какая парочка, скорее, папа с дочкой. Нет – все-таки влюбленные.

Наконец, они вошли – как-то неуверенно, переговариваясь вполголоса. Мокрые как мыши.
Ей на вид было лет пятнадцать. По документам выяснилось, что все двадцать. В жизни не подумала бы – маленькая такая рыжеватая девочка со странно черными глазами, почти не накрашенная; вообще, заметной ее делало только невообразимое количество золотых колец. Ему – около пятидесяти: эффектная седина, широкие плечи, усталый взгляд. Я стала наблюдать за ними – все равно больше делать было нечего.

Они взяли дешевый номер. Естественно, на ночь. И никакого шампанского, никакой пошлой клубники. Пока я занималась оформлением, они хмуро переговаривались, ни капельки, видимо, не смущаясь моим присутствием.
– Вечно у нас все через одно место… – вздохнула она.
Он поморщился.
– Не как у людей, – поправилась она.
– Ты сама так хотела.
Пауза.
– Не боишься? – спросила она развязно, но в ее тоне отчетливо слышалось напряжение.
– Чего я должен бояться?
– Тебе не к лицу снимать номер на ночь.
– Мне все к лицу, – отрезал он, взяв ключ и подбрасывая его на ладони. – Мы пришли заниматься любовью – так давай.
Кажется, она все-таки покраснела. Он подтолкнул ее в спину, и она поспешно начала подниматься по лестнице.
Еще час лил дождь. Потом пришли двое «от Епифанова», напились кофе, потом коньяка, съели по две порции шеф-салата. Пытались читать свои стихи друг другу. Мы их совместными усилиями выгнали.

Среди ночи они вдруг позвонили и потребовали шампанского. Голос у него был совершенно такой же, как внизу, на регистрации, – ровный, бесстрастный, сухой. Странно, как у мужчины в перерыве между занятиями любовью может быть такой голос. Хотя – у меня был знакомый, который в этих самых перерывах рассказывал мне об основных принципах риторики Цицерона.
Шампанское я отнесла сама – из чистого любопытства. Он был в халате, она – совершенно без ничего – развалилась в кресле и перебирала в пальцах свои рыжеватые волосы. Ее теперешнюю – высохшую и удовлетворенную – я еле узнала: цвет лица у нее оказался яркий, матово-розовый; золотые кольца мерцали в длинных, свисающих куда-то в бесконечность волосах. Глаза сверкали еще ярче. Она никак не отреагировала на мое появление, даже не шевельнулась; смотрела на него, не мигая, и скупо плакала. Он даже не оборачивался в ее сторону.
Поставив шампанское на столик, я вышла и тут же сделала не самую лучшую вещь – подслушала у двери их разговор.
– Шампанское, – громко сказала она. – У меня от шампанского всегда безумно кружится голова. Вот и сейчас пол какой-то неровный, и я смеюсь, когда надо плакать.
– Это же не любовь, а пошлая замена, – говорил он. – Неужели тебе это нравится?
– Да! – выкрикнула она. – Да, мне нравится,
– Ну если нравится, продолжим, – устало согласился он.

Ранним утром они первыми спустились вниз. Лица у них были злые и хмурые. У нее в руках была одна из наших ярких пахучих лилий. Остановившись у зеркала, она красила губы золотисто-коричневой помадой.
– Все, готова? – спросил он.
– Да, – резко бросила она.
– Чем ты недовольна? Кажется, все было как ты хотела.
– Шампанского мало было, - сказала она уже мягче и властно просунула руку ему под локоть.
Зеркальные двери были исчерчены каплями. Снова шел дождь.
Вот такая глупая, неоригинальная, чужая история.