величайший гуманист

Однажды осенью, странствуя по городу в своей обыкновенной для этого времени года лёгкой меланхолии, когда и самые повседневные вещи приобретают ауру магичности, я споткнулся о стеклянную бутылку и останвился поражённый некой мыслью. Я долго не мог уловить её сущность, но вот постепенно она стала проясняться в самых общих чертах. Вокруг кишела жизнь - кто-то покупал у распаренной паром лотка-термоса толстой продавщицы чебуреки, толстая продавщица распаренная паром лотка-термоса продавала чебуреки кому-то, дворник скрёб у стен своей жёсткой метёлкой, собирая в совок окурки, люди курили и бросали окурки, которые собирал в совок дворник скребущий асфальт своей жёской метлой, проходили нарядные дамы и угловатые крикливые девчёнки в джинсах и болоневых куртах, а мимо них и между проходили дамы в дорогих пальто походкою танцующих стрекоз. Парни ели чебуреки и пили пиво, шмыгая носами и важно что-то гундося в мобильные телефоны, шествовали толстые мужики непонятного образа жизни и искоса иногда поглядывали на парней гундосящих в мобильные телефоны. Жизнь бурлила, читатель. Тугими струями вырывалась она из сердец и снова впадала в них, принимая различные наружные и отдельные формы своего присутствия. Сверху на всё это мелочное копошение глядело бледно-синее прохладное и огромное небо, а снизу с неизменным ожидательным выражением смотрели уличные псы. Да, да, те самые уличные псы, что ночуют в метро и где придётся, бродяги этого человеческого мира, где и без них немало бродяг этого человеческого мира. И, конечно, дети. Они проходили с ранцами как уже взрослые члены этого невзрослого общества и о чём-то разговаривали между собой, а то и тихо и сосредоточенно шли куда им надо было идти в этот осенний день пропитанный моей сладкой и занятной меланхолией. И я подумал - о, чудовища... куда несёт вас ветер этой странной судьбы в этом странном мире... о, отрешённые от душ своих странники повседневного бытия. И я среди вас, среди вас, но не с вами, с вами, но не среди вас. Вот стою я, споткнувшись о пустую бутылку. Её отлили на заводе, её наполнили хмельным напитком, продали, опорожнили, и во лежит она и не лжёт, и вот споткнулся о неё я. Всё значимо в этом мире и не стоит внимания. Всё не стоит внимания в этом мире, но так иногда значимо. И, пьян этим миром, я блаженно побрёл дальше по улице, как самый величайший гуманист.