Глава шестнадцатая

 Глава двадцать седьмая.

В доме Даргановых обед закончился, женщины быстро убрали посуду со стола и каждый занялся своим делом. Панкрат поехал проверять расставленные по берегу Терека посты, прихватив с собой увязавшегося за ним младшего брата Петра. Дарган отправился на хозяйственный двор, прилаживать недавно купленную сбрую на еще не объезженного кабардинца. Он вывел полутора годовалого жеребца на просторный баз, накинув длинный аркан на шею, принялся гонять его по кругу. И чем дольше длилось обучение, тем ярче возникали в его голове слова Софьюшки о жизненно необходимых подсказках сыновьям и дочерям. То ли об этом невольно напоминал игривый скакун, вымахавший в добрую лошадь, но не набравший еще нужного ума, то ли мысли вызывало высказывание опять же супруги о бое под Гудермесской. Но чем дольше полковник занимался с норовистым конем, тем сильнее у него в груди разрасталась тревога за младшего сына. А поздним вечером, когда Панкрата с Петром не оказалось дома вовремя, он вскочил на лошадь и сам поехал им навстречу. Дарган застал обоих на кордоне, мирно беседующими с секретчиками.
- Вас уже домой не загонишь, - набросился он на братьев. – Почему вечерять не приехали?
- Тю, батяка, да мы тут только что поели, - воззрился на отца Панкрат. – А что случилось?
- Ничего... Петрашка, садись на коня и скачи за мной, нечего тебе здесь делать.
- Батяка, я по своим друзьям соскучился, - заартачился было тот. – Дай хоть словом перемолвиться, почти год не виделись.
- На конь, я сказал, - вышел из себя полковник. – Тебе еще доучиваться надо, а ты сам тут под пули лезешь...
Ночью Дарган долго не мог заснуть, заново переживая тот неравный бой, заставивший его впервые в жизни забыть даже о собственном сыне, сражавшемся со своим отрядом неподалеку от его сотни. Тогда он ради спасения остальных казаков повел своих подчиненных не на поддержку Панкратовой группы, а совсем в другую сторону, сам себе пообещав вернуться к нему со скорой подмогой. Он не ведал, как обстоят дела у хорунжего, которого он направил на вызволение сидевших в засаде пехотинцев. Мысли были лишь об одном – вырваться из горского железного кольца. И сотник со станичниками ломился напролом, как обложенный капканами матерый бирюк.
И сейчас Дарган в который уже раз мысленно снял папаху перед своей Софьюшкой, благодаря ее за светлый ум. Он с изумлением приходил к пониманию, что не казачьи кровавые игрища являются в этом мире главными, и не стремление к подвигам, а еще что-то такое, разумное и светлое, отчего просторнело в мозгах, предлагая начать вершить судьбу по новому. Свою и своих детей. Но для этого требовалось переосмысливать жизнь целого народа, к которому он принадлежал. А это было тяжело. Он терзал подушку, рвал ее зубами, стонал, не ведая о том, что его Софьюшка давно проснулась и тоже металась думами о нем самом. Он снова и снова бросался в тот роковой бой, там стараясь найти ответы на свои вопросы. И не находил.
А тогда случилось вот что...
Приданный батальону русских пехотинцев, отряд терских казаков вслед за ними перешел Терек по временной переправе и углубился на неспокойную территорию. Размягченный февральской оттепелью, снег поскрипывал под копытами коней смоченной в спирте хлопковой ватой, взятой из палатки при госпитальном обозе. Путь воинов лежал через Гудермесский аул к высокогорным чеченским селениям, с которыми Российская империя никак не могла найти общего языка. Если равнинные чеченцы еще как-то терпели присутствие на их землях России, то горные джигиты не переносили его на дух, признавая лишь османов с арабами, обративших их в ислам четыреста лет назад. А когда-то непокорные горские народы, живущие в этом благодатном краю, тоже были православными и находились они в подчинении другой империи – Византийской. Теперь же вместе с дагестанцами, тоже из заоблачных аулов, они нападали на идущие в Азербайджан, в Грузию, в Персию и Османскую империю воинские части и вырезали солдат, не делая пощады никому. Воины аллаха под зелеными знаменами ислама появлялись внезапно, порубив не успевающих применить оружие пехотинцев в капусту и прихватив с собой все, что плохо лежало, они исчезали как мираж в пустыне, только заснеженной. На каждой дороге батальон ждала засада, из-за каждой складки местности раздавались выстрелы. И сколько карательные отряды не проверяли сакли в близлежащих аулах, следов разбойников они не находили. Требовалось во чтобы то ни стало отыскать базу немирных горцев и переломить обстановку, иначе идти вперед, так же, как и поворачивать назад, было бы некому.
Пехотный подполковник вызвал к себе командира терцев сотника Дарганова:
- Это черте что, мы попали в какую-то немыслимую западню, из которой не видно никакого выхода. А ведь мы еще не вошли в мирный Гудермесский аул, что же нас ждет в Аргунском с Шалинским населенных пунктах? – бегая по кабинету, нервно размахивал он руками. Затем остановился, просяще уставился на казака. – Что вы можете нам предложить, голубчик? Срывается не только исполнение приказа, но я скоро весь личный состав положу. А это верная отставка.
Сотник снисходительно посмотрел на метившего в полковники сытенького офицеришку, огладил светлорусую бороду и сказал:
- Я уже говорил, как надо поступать с абреками, но меня никто из ваших благородий слушать не желает.
- Как же так, когда я сам за советом призвал вас к себе, - притворно поджал губы подполковник Он помнил рассуждения этого диковатого на вид бородача, но никогда не придавал им значения.
- Наказать их надо, ваше высокоблагородие.
- Но как это сделать! – толстячок воздел пухленькие руки. – Здесь невозможно ни наступать по общепризнанным законам войны, ни развернуть артиллерию, чтобы нанести сокрушительный удар. У этих горцев нет ни армий, ни оборонительных сооружений, а бить по мирным аулам нам никто не позволит. Разбойники эти как дым от пороха – возникли и сей же секунд пропали.
- Я подсказывал вам решение, - сотник обхватил ладонью рукоять кинжала. Он знал, что разведка батальона прочесывала дорогу до самого Гудермесского аула, но никаких следов бандитов она на ней не обнаружила. – Когда их крепко накажешь, тогда они становятся покладистей. Все татарцы навроде норовистого жеребца, пока его хорошенько плетью не отходишь, потуда будет кусаться и стараться лягнуть хозяина.
- Ну да, вам, батенька, должно быть виднее, вы с этими басурманами живете бок о бок, - с подозрением оглядывая казака с ног до головы, покивал толстым носом командир батальона. – И что же вы, в таком случае, можете нам предложить?
- Надо выследить, в каком месте они чаще всего устраивают засады и на том рубеже накрыть их самих.
- Как все просто... Но на словах, голубчик.
- Дозвольте этот маневр провести нам, ваше высокоблагородие, - чувствуя, что веры ему столько же, сколько и горцу, покривился сотник. – Нам не впервой сталкиваться с чеченскими вертлявыми приемами.
- Пусть будет по вашему, господин сотник, - как-то скрытно ухмыльнулся коротышка. - Но хочу вас предупредить, что если из вашей затеи ничего не получится, то всю отвественность за срыв наступления я возложу на вас.
Подполковник подтянул живот и надул полные губы, отчего стал похож на вылезшего из норки и вставшего на задние лапы суслика. Шевельнув нагайкой в правой руке, сотник спрятал за усами оскорбительную усмешку и вышел из палатки. Ему здорово хотелось дать волю чувствам и выругаться покрепче, но он твердо усвоил, что в Российской империи каждый сверчок крепко сидел на своем шестке.
Ранним утром следующего дня несколько верховых терцов покинули разбитый недалеко от русских войск казачий стан и галопом поскакали к лесу. Оттуда чаще всего выскакивали подвижные группы абреков, не давая основным силам пехотного батальона пройти ближайшей дорогой на Гудермесский, а затем на Аргунский и Шалинский аулы, чтобы углубиться в горы. Не доезжая до лесного массива с полверсты, Дарган заставил станичников спешиться и обмотать лошадиные копыта тряпками. Двоим из них он приказал выдвинуться вперед, чтобы разведать обстановку. Как только они растворились в темноте, снова посадил казаков на коней и не спеша тронулся следом. Зимнее солнце не выглянуло еще из-за горной гряды, долину заполнял синеватый туман, подмерзший снег слабо отблескивал от крутобокого месяца и от ярких звезд на темного бархата небе. Теперь он хрустел не как днем - долго и глухо, а звонко и отрывисто, и требовалось соблюдать повышенные меры безопасности. Отряд почти добрался до черной стены леса, когда из темноты появились оба разведчика, они рассказали, что вся дорога до выхода из массива пуста, и что вряд ли абреки используют ее для нападений. Скорее всего у них имеется тайная тропка, по которой они подбираются поближе к лесной кромке и, накопив силы, делают молниеносный бросок. Дарган решил обойти лес вокруг, он был уверен, что в это время суток отряду никто не встретится. Бандиты нападали или ближе к вечеру, или ночью, или ярким днем, когда даже выставленные по периметру бивуака часовые млели от пригревающего их солнышка. Где-то на середине пути поднявшийся ветерок принес слабый запах дыма, станичники перекинули винтовки на грудь, закрутили носами. Но переменившийся ветер не дал возможности засечь место, откуда запахло костром. Дарган снова приказал казакам спешиться, оставив лошадей под присмотром троих терцов, он развернул остальных цепью и повел в чащу. Он верил в своих людей, знал, что каждый из них обладал звериным чутьем. Маневр оправдал себя, скоро один из разведчиков подал условный сигнал, когда все собрались вокруг него, молча указал рукой на небольшую поляну за стеной кустов. На ней никого не было, лишь посередине чернело пятно золы. Станичники обследовали прилегающую местность, выяснилось, что к стоянке вели несколько узких тропок, они сбегались к ней со всех строн. Абрекам были не нужны главные дороги, на которых их пытались поймать русские патрули, они пробили среди корявых деревьев свои пути и каждый из них вел к их родному аулу. Посовещавшись, казаки решили устроить здесь засаду, о чем по прибытии в расположение войск Дарган доложил командиру батальона.
- Так вы говорите, что к той поляне они пробили не одну тропу? – потирая руки, сиял круглым лицом подполковник. – Это замечательно, когда аспиды соберутся, всех скопом их там и накроем.
- С горцами надо быть очень осторожными, ваше высокоблагородие, - решил предупредить чувствительного русского офицера Дарган. – Они обладают звериным чутьем.
- Ну, это нам известно. Так скольких казаков вы оставили в засаде?
- Двадцать человек, более не надо. Я приказал им угнездиться между ветвями деревьев вокруг той поляны, чтобы отсечь пути отхода. А как начнется пальба, мой отряд, который будет в готовности, сразу поспешит им на подмогу.
- Двадцать человек всего? Ну, батенька, вы меня озадачили, на целую банду абреков горстка храбрецов, – приподнял светлые бровки подполковник. – Покажите это место моему командиру разведчиков и я дам команду направить туда роту солдат, чтобы ни один из бандитов не выскочил из кольца живым. С этими басурманами пора кончать.
- Прошу прощения, ваше высокоблагородие, но я боюсь, что будет много шума, - попытался Дарган образумить славного вояку. – А вам самим должно быть известно, что когда много шума, тогда ничего не получается.
- Господин сотник, попрошу со мной не спорить, а исполнять то, что приказал старший по званию, - коротышка вытащил из кармана армейских штанов большой носовой платок и промакнул им вспотевший лоб. – И не забывайте, что это не мой батальон придан вашей сотне казаков, а совсем наоборот. Идите, батенька.
- Слушаюсь, ваше высокоблагородие, - приложил руку к папахе Дарган. Уточнил. – Тогда казаков я из засады снимаю, потому что на их место придут ваши солдаты.
- Можете оставить с десяток своих людей, ведь вы же нашли ту полянку... А впрочем, не надо, спасибо за службу.
Несколько дней армейская часть жила мирной жизнью,по всей округе не было зарегистрировано ни одного разбойного нападения. Но подполковник не решался трогаться дальше, не расправившись с бандитами. Место тайной их стоянки было окружено плотным кольцом солдат, открытыми остались лишь подходы к нему. Но абреки как сквозь землю провалились. Да и кто бы сунулся на ту поляну, когда засада была видна за версту. Дарган снял почти всех казаков, кроме четверых наблюдателей – по одному на каждую сторону света, приказав в случае чего немедленно дать знать лично ему. Угнездившись на вершинах деревьев, терцы замаскировались так, что даже матерые бирюки под теми стволами без опаски метили свои территории.
И гром не заставил себя ждать. К концу солнечного дня, когда начали расплываться летучие тени, а от теплого сырого воздуха клонило ко сну, к поляне выдвинулись несколько групп абреков. Они оставили коней за кромкой леса, обмотали ноговицы тряпками и приближались со всех сторон, двигаясь между деревьями бесшумными привидениями. Казачьи разведчики заметили разбойников вовремя, они открыли стрельбу, одновременно отходя к кольцу засады. Их лошади были спрятаны в небольшой ложбинке, оказавшейся теперь за спинами наступающих, и добраться до них стало невозможно. Но предупреждение прозвучало поздно, с яростными криками горцы набросились на солдат. Началась кровавая свалка. Крики, вопли, ругань, хряск костей, редкие выстрелы со звоном булатной стали – все слилось в один сплошной гул, принявшийся заполнять лес. Бой набирал смертельные обороты. Солдаты выставляли вперед штыки, отбивались саблями и палашами, они стремились сплотить ряды и образовать живую стену, как их учили на полигонах отцы командиры. Но все было тщетно, стволы и сучья деревьев мешали нанести прицельный удар, ветви как живые выбивали сабли из рук, а деревья накрепко зажимали вязкими древесными тисками штыки, делая солдат беззащитными. Абреки снежными барсами скользили от одного пехотинца к другому, вступая с ними в короткую схватку, и те, привыкшие к штыковым атакам на равнинных просторах, не выдерживали натиска, открытой грудью – по русски – бросаясь на разбойников. Лишь терцы вертелись куницами, попавшими в капканы, успевая защитить себя и помочь солдату, потерявшему оружие. Они образовывали перед собой шашками стальной круг, не подпуская врага до тех пор, пока поверивший в их искусство воин не подбирал саблю или винтовку и не вступал в поединок снова. Скоро под командой казаков образовалось четыре устойчивых очага сопротивления, они постепенно начали сливаться в один оборонительный круг. Горцы, не знавшие доставшихся русским от римлян приемов, по прежнему хаотично наскакивали на защитников, мешая друг другу. С искаженными яростью лицами и с разодранными в криках ртами, они по нескольку человек кидались на ощетинившиеся штыками группы солдат и отскакивали назад, едва успевая увернуться от острых штыков или сабель.
Наконец все четыре группы защитников собрались в один тугой кулак, но он был настолько мал, что абрекам не составило труда окружить его со всех сторон, методично выбивая из рядов то одного, то другого воина. Покрасневший от крови снег вокруг усеяли убитые солдаты в пехотном обмундировании, среди которых редко попадались трупы горцев в черкесках и в бешметах. И когда пик боя достиг своей критической точки, один из казаков с урядницкими погонами крикнул что-то юнцу с едва пробившимися усами и в сбитой на затылок папахе. Черные глаза у малолетки горели огнем, рукава черкески были закатана до локтей, он вздымал шашку над головой и молниеносным росчерком опускал ее вскользь не на стоявшего перед ним абрека, а на его соседа. Вокруг него уже валялось несколько трупов, а целая куча разбойников, мечтавшая его зарубить, все не уменьшалась. Это был Чигирь, племянник сотника Даргана, по примеру своего двоюродного брата Панкрата не поехавший на учебу в Москву, а решивший пойти по стопам знаменитого дяди.
- Чигирька, выскакивай за кольцо! – отбивая сабельные удары наседавших горцев, снова крикнул урядник. – Садись на коня и скачи к Даргану за подмогой. Мы тебя прикроем.
- Я останусь с вами, - не оборачиваясь, откликнулся малолетка.
- Выбирайся из боя, стервец, - крепко выругался станичник. – Мы долго не продержимся, их тут как воронья слетелось.
- А ты, дядюка Тимофей? – отступая за мгновенно сомкнувшееся за ним кольцо из защитников, крикнул молодой удалец.
Но урядник пропустил не нужный вопрос мимо ушей, он сдвинул брови и гаркнул во всю грудь:
- Готовься, сказано, на прорыв, - казак перебросил шашку в левую руку, а правой выдернул из-за пояса пистолет. – Передашь сотнику, что силы неравные, пусть спешит на подмогу во весь дух.
- Понял, дядюка Тимофей.
- Отцу и сыну!
Урядник выстрелил в толпу абреков перед собой, не дожидаясь результата, сунул пистолет обратно за пояс, выхватил вместо него кинжал и бросился вперед. С боков его немедленно прикрыли два терца и несколько пехотинцев, вся группа в считанные секунды проломила в рядах нападавших проход, в который устремился малолетка. Когда тот оказался с внешней стороны кольца, за ним кинулись разбойники, но казаки с солдатами связали их яростной атакой. Остальные пехотинцы без слов поняли маневр станичников, вокруг ядра снова стал образовываться круг, ощетинившийся штыками. И как только он сомкнулся, страсти вокруг него стали разгораться с новой силой.
А тем временем Чигирька со всех ног помчался к лесной балке, в которой разведчики укрыли своих лошадей. Уже перед самым потаенным местом он вдруг как споткнулся, услышав конский всхрап. Фырканье донеслось не из самой балки, а намного ближе, мало того, вслед за ним почудился хруст сухого валежника, негромкий гортанный говор. Чигирька лисой нырнул в заросли кустов и притаился в них, вглядываясь вперед. Сквозь ветви показались две расплывчатые фигуры верховых в горских одеждах, они неторопливым шагом направлялись к месту боя. На коротких поводках горцы вели за собой казачьих лошадей при полной оснастке. Малолетка прикусил губу от злости, поняв, что абреки набрели на балку и забрали коней. Между тем всадники приближались, несмотря на шум битвы невдалеке, они чувствовали себя уверенно. Чигирька стрельнул глазами вокруг, надо было что-то предпринимать, иначе дядюка Тимофей со станичниками и солдатами помощи могли не дождаться. Как назло, пистолет он разрядил во время боя, заряжать его сейчас было равносильно самоубийству. Обладавшие звериным чутьем, горцы моментально направили бы на него висящие у них за спиной ружья.Ответный их выстрел тоже не заставил бы себя ждать.А всадники подъехали почти вплотную, уже можно было различить, что один из них представлял из себя немирного чеченца с крашенными хной бородой и усами, а второй зарос черным волосом и походил на жителя мирных аулов на правой стороне Терека. Скорее всего он являлся одним из наводчиков для многочисленных банд абреков.
Чигирька положил правую руку на рукоять кинжала, медленно потащил лезвие из ножен, одновременно напрягая ноги для прыжка. В этот момент лошади, почуявшие постороннего человека, зафыркали и приостановили движение, до них было не меньше пяти сажен. Сделать что-либо с такого расстояния не представлялось возможным. Всадники перекинули винтовки на грудь и замерли в седлах, они уставились немигающими взглядами как раз в то место, где прятался в кустах казак. Теперь требовалось или идти на пролом, что вряд ли спасло бы жизнь, или пускаться в бега, что тоже было бесполезным. Не давая чувствам разгуляться,Чигирька приставил левую руку к губам и тявкнул молодым бирюком. И сразу пришло облегчение. Абреки переглянулись, забросили ружья обратно за спины.
- Еще щенок. Или нора, или от стаи отбился, - трогая коня с места, на татарском языке произнес крашенный чеченец. – Они сейчас как раз в рост пошли.
- Лисы тоже начали выводить молодых лисят на охоту, - согласился с ним наводчик. Продолжил прерванный разговор. – Дени, я передал тебе сведения о передвижениях русских войск, надеюсь, уважаемый Ахвердилаб, помощник глубокоуважаемого Шамиля, останется доволен.
- Имам Шамиль лично просил передать свою благодарность и русские деньги, которые я тебе вручил, - абрек чуть наклонил голову вперед. – Покончим с этой отарой русских солдат, надумавших устроить нам засаду, и возьмемся за всех, перешедших на священный правый берег Терека. Отряды джигитов только ждут моей команды, они сосредоточились на противоположной окраине леса.
- Получить благодарность от самого Шамиля, имама всех правоверных горцев, для любого из нас большая честь. Тем более, она подкреплена немалыми деньгами, - с почтением в голосе сказал наводчик. – Скажи народному герою нашего движения, что я буду служить делу освобождения Кавказа от неверных гяуров с еще большим усердием.
Всадники приблизились к зарослям, в которых скрывался Чигирька, они шли друг за другом и даже не смотрели в его сторону. Зато сам малолетка почувствовал небывалый прилив сил. Теперь он знал, что обязан напасть на абреков и постараться их уничтожить, потому что они оказались не простыми горцами, а людьми, от которых зависел мир на Кавказе. В том числе и в казачьих станицах. И как только лошади прошли мимо его засады, он распрямился, с силой метнул кинжал в спину наводчику, едущему последним. Тот коротко охнул, коромыслом изогнулся назад. Не теряя времени, казак в два прыжка настиг коня, на ходу выдергивая шашку из ножен.Он птицей влетел на лошадиный круп, спихивая мертвое тело на землю и перехватывая поводья. Затем поднял скакуна на дыбы, бросая того в мощный высокий прыжок. В это время едущий впереди немирный чеченец оглянулся, жесткие глаза его округлились, он потянулся к поясу за пистолетом. Он даже успел выхватить оружие и взвести курок, еще бы какой-то миг, и малолетка сам сложился бы в седле пополам. Но именно этого мига абреку не хватило, казак с молниеносного замаха полоснул клинком по мощной шее горца. Лицо чеченца изумленно покривилось, верхние веки у него дрогнули и упали вниз. Голова в черной папахе завалилась на грудь, увлекая за собой крепко сбитую фигуру. Казак провел рукавом черкески под носом, нервно подергал верхней губой с пробившимися уже усами. Как и в первый раз, он зацепил за уздечку второго жеребца с опустевшим седлом, и, не оглянувшись на недавних своих врагов, тронул коня рысью по направлению к дороге. Он знал наверняка, что на ней разбойников сейчас нет, отряды ждут сигнала на противоположной стороне леса. Выехав из чащи, он бросил скакуна в бешенный намет, не переставая охаживать гладкие его бока крученной нагайкой. За ним стелились над дорогой еще пять рысаков, четыре из которых принадлежали станичникам, ожидавшим от него помощи.
Чигирька влетел в расположение сотни как выпущенное из пушки ядро. Через несколько мгновений станичники уже пластались по равнине в сторону стены леса. Перед массивом Дарган отделил от сотни группу из двадцати всадников с Панкратом во главе, сам повел остальных казаков дальше по дороге. Он все-таки сумел сообщить командиру батальона о провале операции и нападении абреков на засадный отряд. Заметил, как на просторном бивуаке зашевелились пехотинцы в высоких киверах и с длинными винтовками с примкнутыми к ним штыками. Но что могло предпринять неповоротливое воинство, способное идти на врага когортами, да и то лишь тогда, когда тот занимал позиции на равнинах или на склонах пологих холмов. В предгорьях Кавказа с корявыми лесами из южных деревьев, с колючим кустарником, хватающим человека мертвой хваткой, оно показывало полную свою бесполезность.
Дарган не ведал, сколько абреков собралось по другую сторону леса. Если Шамиль решился на переброску части своего войска сюда, то без подмоги пехотинцев у сотни вряд ли что могло бы получиться. Поэтому он со спокойной совестью пошел на разделение отряда, уверенный в том, что Панкрат с напавшим на засаду десятком-другим разбойников справится без особых училий. А он с остальными станичниками, скакавшими на встречу с главными силами противника, применит отработанный до мелочей прием – казачий вентирь, о котором не раз предупреждал подполковника. Сотник понимал, что надеяться следовало лишь на свои силы да на выносливость коней, верой и правдой служивших казакам. Вот и сейчас он думал о том, чтобы мягкотелый офицер не подвел его воинов, успев расположить солдат вдоль дороги ввиде татарского кувшина с узким горлом. Тогда сотня превратилась бы для этого кувшина в тугую пробку.
Быстро смеркалось, в воздухе запахло морозцем, под копыта скакунов легли длинные тени. Надо было спешить, чтобы завершить дело до наступления темноты, иначе можно было перестрелять своих. Когда терцы проскочили большую половину дороги, в глубине чащи с правой стороны раздались выстрелы и громкие крики. Это вступил в бой отряд Панкрата. Лица станичников посуровели, бойцы стали похожими на коршунов, вылетевших на поиски добычи. Теперь ничто не сумело бы отвлечь их внимания от цели. И это обычное перед боем напряжение сыграло роковую роль. Всадники не обратили особого внимания на то, что лошади вдруг разом закосили глазами в чащу. Они приписали странное поведение животных появлению стаи бирюков, собравшихся поживиться мертвечиной. Впереди между деревьями показался просвет, за которым ждала неизвестность. И в этот момент позади отряда раздался ружейный залп, рой злых пуль пронесся между казаками, опалив их лица горячим вихрем. Кто-то вскрикнул, кто-то раскинул руки и молча опрокинулся на землю. Ряды сломались, началась давка с конским ржанием и человеческими проклятиями. Дарган с размаха сунулся на холку скакуну, с силой заворачивая тому морду назад. Он понял, что противник опередил его с замыслами, устроив вентирь ему самому, и теперь следовало во чтобы то ни стало вывести терцов из-под обстрела, чтобы не возникла паника.
- Сотня, уходи с дороги! - гаркнул он во всю мощь легких. – Казаки, здесь мы как на ладони.
Терцы попытались направить коней в заросли, они стегали их нагайками, железными мундштуками раздирая им губы до крови. Но те лишь выкатывали глазные яблоки, да молотили передними копытами перед собой, крутясь на одном месте. Наконец животные поняли, что от них требуется, повалив разваленным на две половины табуном на обочины тракта. Когда дорога почти опустела, выяснилось,что предупреждение Даргана прозвучало вовремя,впереди показались всадники в горских одеждах. На ходу прицеливаясь, они выстрелили по не успевшим освободить тракт терцам. Снова несколько человек с короткими вскриками опрокинулось на землю. Сотник заскрипел зубами от бессилия, он с трудом разодрал челюсти и чужим голосом отдал новую команду:
- Ружья к бою!
С разных сторон защелкали взводимые курки, железная дисциплина, царящая в казачьих войсках, помогла им справиться с минутным замешательством. Сотня ощетинилась винтовочными дулами и затаила дыхание в ожидании очередного приказа. Дарган молниеносно оценил обстановку, он увидел, что горцы, выскочившие из засады позади, еще не успели перестроиться, они метались по дороге, боясь приближаться к казакам в одиночку. Зато те, кто поджидал станичников впереди, уже набрали ход и уже неслись по тракту озверевшей лавой.
- По набегающим абрекам, - командир сотни задержал дыхание, затем будто выстрелил всего одним словом. – Огонь!
Теперь дикие лошадиные взвизги и не менее одичалые восклицания разбойников донеслись от наступавших. В центре табуна творилось что-то невообразимое, кони грызли все, что попадалось им под морды, они били копытами своих недавних хозяев по ногам и по бедрам. Горцы не знали воинской дисциплины и если попадали в сложные переплеты, то или погибали все до единого, или поворачивали назад, стремясь сохранить свои жизни. Между тем Дарган не собирался выпускать из рук власти над возникшей ситуацией. Заметив, что задние абреки наконец-то сгрудились в плотную лаву, он снова напряг горло:
- Заряжай! – раздался его зычный голос, умноженный лесным эхом. – Круго-ом!..
Казачьи кони послушно развернулись на месте, подминая под себя низкий кустарник, уши у них застыли торчком в ожидании грома от выстрелов. Всадники приникли к прицелам, стараясь каждый поймать в рамку своего врага.
- Огонь!
Дружный залп свинцовой стеной прокатился по дороге и ударился множеством смертей в живые мишени. Оттуда, куда он угодил, прилетел яростный вой противника со смертельными хрипами. А сотник снова подавал команду, в груди у него зарождалось чувство радости от господства над врагом, смешанное с горечью утраты за погибших станичников. Оставалось всего ничего – вывести сотню на тракт и с боем прорваться к выходу из леса. И пусть в этот раз задумка с вентирем не удалась, казаки все равно покидали поле битвы не побежденными.
- Заряжа-ай!
Но в тот день удача напрочь отвернулась от терцов. Не успели они перезарядить винтовки, как на них просыпался град пуль от прятавшихся за деревьями пеших абреков. Стало ясно, что сотня влетела в огромную сапетку, умело приготовленную горцами для извечных своих врагов. Падали сраженные пулями товарищи, среди живых набирала силу новая волна растерянности. Выхватив из ножен шашку, Дарган не теряя времени повел станичников на прорыв. Но не назад, где противник продолжал накапливать свои ряды, а вперед, где после дружного казачьего залпа среди горцев до сих пор царила сумятица. Он надумал проскочить в самое логово абреков, к Гудермесскому аулу, напротив которого Терек делал крутой поворот. Дорога до реки показалась ему ближе, нежели до батальона пехоты во главе с коротышкой подполковником. А там, на своем берегу, они бы сумели зализать раны, чтобы через время отомстить врагу по незыблемым законам гор.
- Круго-ом!.. – перекрывая звуки боя, закричал Дарган. Когда всадники исполнили его команду, махнул рукой. – Огонь!..
Не успел гром залпа затеряться между деревьями, как сотник вылетел из кустов на середину тракта. Он воздел шашку над головой:
- Сотня, шашки во-он! За мной, отцу и сыну...
Дарган с силой ударил коня каблуками под бока и понесся на абреков, суматошно продолжавших месить снег копытами своих лошадей. Он был уверен, что отряд не отстает от него ни на шаг, и еще не сомневался в том,что ведомые старой гвардией,оставшиеся в живых воины как один придут ему на выручку, даже если их будет поджидать одна лишь смерть. Расстояние между сотней и бандой сокращалось с бешенной скоростью, скоро можно было уже различить покрытые белым налетом ужаса, перекошенные злобой узкие лица, по глаза заросшие крашенными бородами. Сотник налетел на горцев жаждущим крови коршуном, в затылок ему дышали опытные казаки, помнившие поход в далекий город Париж. Ловким маневром на всем скаку они образовали железный кулак, всей мощью ударивший по врагу. Ни один из разбойников не сумел преградить ему дорогу, они или со страхом отскочили с пути, или разрубленные пополам упали под копыта лошадей. Позади плотной кучки ветеранов стелился свободный проход, по нему с оглушительным посвистом летел поредевший, но не уничтоженный, отряд терских казаков. И не было силы, способной остановить их натиск.
Вскоре за просветом между деревьями завиднелась равнина, на другом краю которой стояли глинобитные сакли с плоскими крышами и с коническими над ними трубами. До самого аула дорога с едва заметной колеей от арбяных колес была свободной. Кони распластались над ней стаей растревоженных птиц, в ушах у всадников загудел ветер. Отмахав саженей триста, Дарган придержал кабардинца, направил его к обочине. Он хотел убедиться, что никто из малолеток не запутался в расставленных абреками силках, иначе пришлось бы возвращаться и отбивать их от разбойников. Но все юнцы, недавно призванные в строевые, оказались целыми и невредимыми, последними мимо сотника промчались пятеро седоусых казаков, восседавших на скакунах по татарски – как влитые, с выдвинутым вперед левым плечом. Проводив их пытливым взглядом, сотник собрался трогаться следом, когда издалека донеслись несколько выстрелов, заставивших его вздрогнуть. За ними последовал дружный ружейный залп, похожий на тот, с которым русские солдаты идут в атаку. В лесу назревало что-то серьезное. И вдруг Дарган с холодком в груди подумал о том, что отряд под командованием хорунжего Панкрата, посланный им на подмогу пехотинцам, ведет неравный бой с абреками на рассекреченной засаде. Он ужаснулся, осознав, что мысль о старшем сыне ни разу не потревожила его за все время стычки, она возникла лишь после того, как опасность на какое-то время отступила. Дарган уже хотел крикнуть сотне, чтобы она заворачивала обратно, когда увидел, как от кромки леса отрывается змеиная голова погони. И понял, что и с подмогой опоздал, и что надежды на пехотного подполковника по прежнему нет никакой. Задрав кверху светлую бороду, Дарган издал рев загнанного в клетку зверя, почуявшего, что бессилен что-либо изменить. В этот раз судьба оставила ему лишь один выбор - спасать оставшихся в живых станичников. Он с силой стегнул нагайкой мелко дрожавшего под ним кабардинца, пошел отмерять бешенным наметом немерянные никем пространства, чтобы занять место впереди своего отряда. В горле у него клокотало, глаза застилал красноватый дым.
Сотня влетела в аул, готовившийся к отходу в сон, промчавшись главной улицей до площади, уже нацелилась проткнуть его насквозь, когда сбоку как из-под земли выросла большая группа верховых чеченцев. Наверное они представляли из себя нейтральных горцев, охранявших всего лишь окрестности своего населенного пункта. Но это уже не могло иметь никакого значения, Дарган не задумываясь повел казаков на этот отряд. Он воздел шашку вверх, подлетев к ничего не успевшему сообразить головному всаднику, с радостным оскалом опустил клинок ему на плечи. Услышал знакомый хряск костей, увидел страх в глазах оторопевшего от неожиданой своей смерти человека. Рядом с ним кровожадно рвались к горцам оставшиеся в живых терцы, они тоже жаждали отомстить за погибших своих товарищей.Шашки сверкали над их папахами кусками ослепительных молний, они врубались в живую плоть и вздымались вновь, уже окрашенные в красный цвет. По спинам разбойничьих лошадей растеклись ручьи крови, расползлись куски дымящегося человеческого мяса. Но даже этого жуткого зрелища для выброса бешенства, накопившегося у казаков, оказалось мало, они не оставляли в покое даже мертвые тела.
А Дарган продолжал лютовать, он дотягивался концом шашки до пытавшихся покинуть поле боя горцев, рубил их с плеча, снося им головы вместе с папахами. Он хищным коршуном кружился по площади, протыкая измазанным кровью клинком глаза, отрезая горбатые носы, распахивая горла. До тех пор, пока не выросли перед ним глинобитные стены какой-то сакли. Сотник вдруг увидел, что на подслеповатом окне распялся голопузый мальчик со спускавшимися изо рта концами грязной тряпки. Наверное он, как и дети терских казаков, как и другие дети, сосал завернутый в материю и смоченный в молоке хлебный мякиш. Может быть один из зарубленных только что чеченских мужчин был его отцом, или родитель был среди непримиримых абреков, которые гнались сейчас за казаками. Это было неважно, мальчик все равно был отпрыском вражьего племени, вызывавший неприязнь даже своей беззащитностью. Но он чем-то неуловимо походил на Мишатку, меньшего сына Панкрата, любимого внука всей семьи. В его облике присутствовало что-то казачье одновременно с горским – короткий чуть с горбинкой носик, удлиненное личико с выдвинутым вперед упрямым подбородком и крутой излом светлых бровей на открытом лбу. Сотник тряхнул светлорусым чубом, стараясь избавиться от наваждения. Красное марево из кровавых кругов начало расползаться ледяной коркой на талой воде.
- Дарган, пора покидать это место, - вдевая шашку в ножны, окликнул его есаул Гонтарь, старый вояка и верный друг. – Абреки совсем близко, топот копыт их коней уже на окраине аула.
Сотник поводил вокруг медленно трезвеющим взглядом, заметил, что казаки прилаживают оружие на отведенные тому места, одновременно выстраиваясь в готовую к маршу привычную колонну. Терцов не волновал шум приближающейся погони, они знали твердо, что их жизни зависят от железной дисциплины, вершителем которой был Дарган. Вид у всадников был суровый и спокойный, словно не остались позади прорывы из кольца окружения и никчемная бойня попавшихся под горячую руку горцев.
- Гонтарь говорит дело, - не выказывая беспокойства, пробасил другой ветеран, подхорунжий Горобец. – Нам еще до Терека надо доскакать, а потом переправиться на наш берег.
Дарган провел ладонью по лицу, будто пытаясь содрать с него прилипшую картину, написанную кровью и мешавшую ему глядеть. Затем воткнул шашку в ножны, не оглянувшись на замершего в окне пацаненка, затрусил в голову сотни. Через мгновение дробный топот копыт его отряда уже слышался за околицей аула, упорно стремясь к укрытому зарослями кустарника бурному Тереку. А еще через пять верст волны реки с размаха ударили в покрытые красным мылом бока лошадей, смывая с них и это мыло, и пот, и налипшую грязь. Заодно стараясь ледяными струями образумить и угрюмого вида всадников, одной рукой подгребавших под себя крутые валы, а другой державшихся за гривы своих скакунов. Терек сносил отряд вниз по течению, поближе к станице Стодеревской, подальше от враждебного берега. И чем ближе придвигался кусок родной земли, тем теплее становилось на душе у казаков. Скоро под копытами загремело каменистое дно, а потом вязкий ил помог лошадям выбраться на обрывистый откос, который укрыл и людей, и лошадей за густыми зарослями ивняка. Распаленным погоней абрекам осталось только опростаться с той стороны реки оглушительным ружейным залпом и разразиться проклятиями:
- Продажные шкуры, вы давно превратились в таких же сип-сиповичей, которым служите как бездомные собаки, - закручивая на краю обрыва скакунов, кричали они. – Имам Шамиль объявил газават только русским, но теперь и вы, неверные гяуры, вместе с погаными будете отвечать за все. Смерть вам, казачьи выродки!
- За вами должок остался, - не выдержал кто-то из терцов. – Мы скоро придем, но пощады теперь никому не будет.
- Это вас мы вырежем под корень, - исходили слюной абреки. – Ждите наших джигитов каждый день...
Но терцов это не затронуло, они торопились выжать одежду, чтобы снова вскочить в седла и поспешить на помощь хорунжему Панкрату, посланному на выручку ведущим бой пехотинцам. Не было еще случая, чтобы станичники бросали на произвол судьбы своих братьев-казаков.