Близнецы - братья

 

Жена моя, Галя, (мы учились в медицинском институте) очень не любила сдавать экзамены профессорам.
Очередная сессия. Экзамен по инфекционным заболеваниям. Профессор Вячеслав Викторович Космачевский, мужчина небольшого роста с огромной шевелюрой седых волос, особенно непредсказуем. Хотя его первые вопросы студентам во время экзамена хорошо известны:
«Что-то я не видел тебя на своих лекциях, и почему, собственно? Расскажи, мой хороший (ая), чем же я болел в своей жизни?»
Если на первый вопрос, который больше утверждал, чем спрашивал, возражать и что-то доказывать было бесполезно, то на второй – профессор хотел услышать четкий и ясный ответ:
- Вы, профессор, болели всеми инфекционными болезнями, кроме дизентерии…
Поясню, неграмотным, дизентерия – очень неприятная болезнь кишечника, причина ее – только грязные руки! Не вымыл руки перед едой, после туалета, улицы и можешь «загреметь под фанфары», долго отдуваться...
 Идет экзамен. Мы взяли билеты, готовимся. Очередь Гали, освободился профессор, но я – благородный рыцарь, рывком опережаю ее, и сажусь к Вячеславу Викторовичу с сыпным тифом в билете.
Начинаю:
- Основной переносчик сыпного тифа платяная вша…
- Вошь,- поправляет профессор.
- Насосавшись крови больного сыпным тифом вша становится…
- Вошь,- недовольно поморщившись поправляет профессор.
- Сыпной тиф и платяная вша…
- Вошь, - уже раздраженно говорит профессор. А я почти шопотом заканчиваю свою мысль:
- Близнецы – братья…
Возможно, именно эти два слова, как-то непостижимо услышанные им, выручили меня, профессор широко улыбнулся, что было большой редкостью, и взял мою зачетку. Так я «довошкался» до тройки…
Это, как ты понимаешь, присказка, а сказ впереди. Слушай сюда!
И не спрашивай пока: « Откуда у меня такое пренебрежительно-гадливое отношение к божьему созданию - обычному переносчику болезней – вше?»
 Я тебе уже говорил: каждое лето я провожу в пионерских лагерях. Но, был же первый! Краснознаменный! Когда я еще не ходил в школу. О нем и хочу рассказать.
Все, от кого зависела детская оздоровительная компания, готовились очень серьезно, ты знаешь.
Как перед запуском космонавтов, медицинская комиссия проверяла здоровье будущих пионеров. Измеряли рост, вес, окружность грудной клетки ( последнюю по инерции) – это делалось для того, чтобы в конце лагерной смены повторить эти измерения и сложив все прибавки, доложить: в какую большую пользу пошли затраты государства на летний отдых детворы. Хотя и никуда не поехав, мы бы тоже прибавили в весе, – ведь растем же!
Стетоскопом, как пятьсот лет назад, врачи выслушают твое и мое сердце, легкие, потом проверят слух и зрение и обязательно спросят:
- А, чем же ты, несмотря на все наши усилия, умудрился болеть в своей жизни, мерзавец?
Поэтому Мама меня учила, ответишь так:
- Я болел всеми инфекционными болезнями, кроме коклюша…
Чему я очень удивлялся,- у меня, оказывается, есть что-то общее с обычной мухой, которая, как и я, невосприимчива только не к коклюшу, а к… раку.  Может быть, поэтому, ее и блоху так серьезно воспевал знаменитый древнегреческий сатирик Лукиан.
 А, ведь, муха тоже на своих лапках не только «сладкое» переносит…
 Итак, мой первый лагерь… Я еще не знаю, что это такое, волнуюсь и, надо же, видимо, поэтому, за два дня до отъезда заболел! Уехали ребята, уехала моя сестра Люда, а я почти неделю усиленно лечусь мамиными усилиями и таблетками… Наконец, нас четверых, таких же, как я, обалдуев, с недельным опозданием забрасывают в подмосковный, знаменосный пионерский лагерь.
И началось... Мест в отрядной палате не оказалось и нас, четверых клопов помещают в маленький, бревенчатый домик, что стоит на самом отшибе лагеря, как банька у дедушки, у всегда, почему-то, темного леса.
Две смежные комнаты, две сиротливо висящие электро лампочки, две табуретки и четыре кровати – наши полати... И негде вымыть руки, разложить зубные щетки, мыло... «Как в тюрьме»- почему-то подумал я.
В первую ночь мы долго не могли заснуть, говорили, слушали, как всхлипывает ветер, как постукивает форточка, приглашая нас в ночную чащобу, вздрагивали от каких-то криков в лесу, поеживались от холода, заворачиваясь в одеяло с головой... Я заснул. Спал крепко, но пару раз просыпался от дрожи.
Когда услышал звук горна, вскочил – был тренирован, бегал с Мамой ночами в бомбоубежище, быстро оделся и стал будить Сережку, который долго не хотел просыпаться, все отмахивался, натягивал на себя одеяло и упивался слюнями.
День пролетел быстро. Запомнился завтрак: рисовая каша, кусочек масла на черном хлебе, крутое яйцо и кофе с молоком и сахаром. Да наша прогулка по лагерю.Мама говорила:
«Новое место надо всегда обследовать. Смотри, как внимательно все высматривает, вынюхивает кошка»... И мы весело побегали по футбольному полю, подошли к флагу, нашли дом нашего 12 отряда...
Наступил поздний вечер. C опаской, сиротливо ползем к себе. Решили спать по двое, так теплее, безопаснее. Легли, затихли, кто-то что-то спросил, кто-то ответил. Тихий разговор вдруг прервало близкое непонятное уханье, потом плеск крыльев. Мышиный писк в пустой комнате надолго воцарил плотную тишину. Безмолвие создает таинственность, порождает видения...
Мы долго ворочаемся. Игорь захотел в туалет по маленькому, встал с постели и, поеживаясь, отошел в угол комнаты... Заснули.
Сквозь сон я услышал : та-та... та-та-та... та - "бери ложку, бери хлеб и беги ты на обед",- пел горн и, открыв глаза, увидел Сережку уже одетого, он трясет меня. Кое-как напялив рубашку, штаны и свитер выскочил из избушки...
После завтрака была игра: искали в лесу немецкого шпиона. Старшие пионеры перебегали с места на место, прятались от кого-то, перекликались по звериному, кричали: ура-а-а, а мы, маленькие, как стадо баранов, шли за ними, ничего не понимая...
Вечером ребята, такие же, как и мы, наверное, с нашего отряда, играли в футбол. Мы молча, понуро постояли за воротами. После ужина сразу двинулись к себе, даже на лагерную линейку не пошли...
Совсем тихо в лесу, но похолодало. Решили на ночь не раздеваться. Легли, прижались друг к другу, стало намного теплее. Заснули быстро. Всех разбудил посреди ночи крик какого-то зверька, потом совсем рядом с дверью шипение, звуки борьбы... Потом тишина... Все пописали в углу...
Утром пошел мелкий дождь. Успели добежать до столовой, позавтракать и вернуться в свои полати не очень мокрыми. Все равно продрогли, поэтому сразу полезли на одну кровать, даже ботинки не сняли. Андрей предложил всем дружить и веско добавил:
-На фронте солдаты не ссорятся...
«Точно»,- подумал я,- «Перед солдатами есть фашисты и бить их можно только дружно..." Игорь, наверное, заболел: сморкается, кашляет, как в бочку, после обеда, я обратил внимание – лицо красное, жаркое, а сейчас дрожит, даже напялил вторую рубашку. Молчим. А я думаю: как хорошо было дома, тепло, чисто, книжки, солдатики, карандаши... Сергей вытащил из кормана яйцо, аккуратно разбил его о спинку кровати, кожуру ногами затолкал под кровать:
- Сейчас поделю...
- Как, ведь ножа нет? - сказал Андрей.
- А нитки на что? - Сергей вытягивает нитку из наволочки, отрывает зубами. Мы с интересом смотрим.
- Отец научил, охотник он у меня...- Игорь наложил нитку вдоль яйца и с силой натянул ее, две ровные половинки отвалились.
- Остальное зубами, это легко,- гордо сказал он.
Подкатил вечер. К ужину дождик стих. Стемнело. "Спать, спать по палатам пионерам и вожатым" - продудел горнист. Легли, скинули только ботинки. Сережка вдруг принялся рассказывать о старшем брате, какой он сильный, как помогает ему в учебе, защищает во дворе. Андрей поведал о старшей сестре, которую он считает второй мамой, а перед лагерем не мог понять, почему она часто грустит и иногда плачет...
Игорь долго кашлял и вдруг выдал:
- Когда вырасту, я дам Славке. - И замолчал.
Похоже, заснули. Я задремал.
Вдруг, что-то ударило в окно, даже стекло задрожало. Я сдернул сон, и вижу: два огромных совиных глаза глядят на меня, будто изучают... С ужасом чувствую, как острые когти впились не в оконный переплет, а в мою грудь... Несколько секунд... А было ли? Мы уже и не знаем, молчим...
Андрей, пожалуй, самый рассудительный из нас, мальчишка с большими черными глазами и вьющимися волосами:
- Может позвать взрослых? - Никто не поддержал его... Позвать... А как? Надо идти навстречу страху, в темноту...
С этим и заснули...
Утром мы с Сергеем открыли глаза, толкаясь, натянули ботинки и выскочили первыми.
У входа в столовую я увидел свою сестренку Люду в легком цветастом, ситцевом платьице, почувствовал: стало тепло...
- Сними свитер, жарко ведь,- сказала она мне, я отмахнулся.
- Ты знаешь, сегодня ночью волки съели двух маленьких барашков? - сестренка пытается подойти ко мне с «другого края», сама чуть не плачет, но пытается отвлечь меня и потихоньку заставить снять теплую одежку.
Но... я, наоборот, сжался весь, смотрю на Сергея, в его круглом лице ни кровинки... И мы проскакиваем мимо сестры в столовую. Кое-как закинули в себя завтрак...
Чем бы заняться? Пошли бродить по лагерю. Андрея и Игоря потеряли.
Мальчишки играют в футбол, волейбол, девчонки сидят за столиком рисуют. Нашли место за столовой, прилегли в траву...
На линейки уже не ходим...
  А ночью ветер разыгрался не на шутку, ветки с силой бьют по оконному, стеклу. Заскрипела сосна, словно "старуха поворчала во сне". Потом какое-то падающее уханье, хлопает форточка...
Я встал закрыть ее, взглянул на деревья; темно, но я могу разглядеть покачивание ближних стволов, метания веток. Сквозь тучи, обложившие небо, луна в прогалины бросает на землю мутный, серебристый свет.
« В этом мягком и ровном свете,- думаю я,- и рождается наш беспредельный, всепоглощающий страх, особенно сейчас, когда ветер, долетевший с полей, проносится по верхушкам деревьев и со злым шорохом двигает ветками, будто спрашивает нас: «Ну, как вы?»
Я закрыл форточку. Лег.
 Встал Игорь, толстяк, как маленький серый призрак с грязной шеей, почему-то пошел не в угол, а в другую комнату... Через несколько минут слышу возвращается, кашляет, подошел ко мне, пошарил в кормане брюк, протягивает кусочек черного хлеба:
-Это вам, - потом отломил кусок от другого и протянул Андрею...
Сегодня мы проснулись поздно, когда уже солнце во всю хозяйничало на наших грязных постелях. К завтраку, конечно, опоздали, а когда поели холодную манную кашу, оказалось, что остались в лагере вместе с больными. Все отряды ушли в двухдневный поход... Я чуть не расплакался, Игорь тоже зашмыгал носом, но у него постоянно сопли... Ну, и хорошо! Нашли порванный мяч и до обеда носились в футбол, потихоньку снимая с себя свитера, рубашки, больно жарко стало... Мы с Игорем проиграли, бывало, не во время закашляется и... гол в наши ворота. Отдыхали иногда. Все начали чесаться... «От пота»,- решил я.
Пришли в столовую на обед. Там очень удивились, долго глядели на нас, потных и грязных. Заставили снять рубашки, вымыть руки. Мы ели, почесывались...
Легли спать. Переговариваемся, вертимся, чешемся. В ночной тьме лиц не разглядеть, но приглушенные голоса ребят звучат так жалобно, что мне кажется, сейчас вот-вот кто-то заплачет.
Вдруг, стук в дверь, хорошо, что она тут же распахнулась. На пороге стоит лагерный сторож, Петрович, он был единственным зрителем, когда мы играли в футбол. Он всегда ходит в шапке-ушанке, почему-то, покачиваясь.
- Да-а-а,-протянул он, поглаживая подбородок и окидывая нас взглядом. И ушел.
Я заснул. Снится мне сон: четыре волчонка, грязные, ободранные, худые бродят по лесу. Что-то случилось с волчицей. И они не видят другого выхода, как забиться в нору, прижаться друг к другу и тихонько скулить...
Проснулся я от Маминого крика. А когда увидел Папу, схватившегося за кобуру, от страха с силой зажмурил глаза...
Мне кажется я потом долго не открывал их, мешала мыльная пена... Я лишь слышал много грубых слов и среди них «завшивели» было самым приятным...
Когда Мама сполоснула мне голову, я увидел ее, склонившуюся надо мной, плачущую, почувствовал, как ее нежные руки с силой трут, ходят по моему телу, а вокруг зеленая лужайка, на табуретке детская ванна и слепящие лучи теплого солнца...
Лагерь Совета министров был лишен всех знамен и премий, а начальника лагеря, говорила Мама, судили.
И я думаю, не потому, что Папа воевал, а Мама работала одной из секретарей-машинисток у министра угольной промышленности СССР Александра Федоровича Засядько... Наверное, родители Сергея, Андрея и Игоря не молчали...