Летучие смеси, река и нож

Не осталось ни сил, не ощущения боли,
Тоской изъедена душа, как личинками моли,
Все катится в пропасть, причем уже не первый раз
И равен нулю смысл дружеских фраз…
Я безнадежно убит,
Тоской на вылет прострелен,
Потому что я надеялся,
А не был уверен (с)

Наверное, это не то чувство, от которого остаются на запястьях тонкие кривые шрамы. Может только тонкие и кривые дорожки слез, и неглубокие, но саднящие царапины на сердце. Это все что остается от такого чувства. Только чувство само не остается. Замешано оно было на дурманящих эфирных удовольствиях и летучих смесях из слов. Никаких тяжелых обещаний. Они тянут на дно. Никаких нафталиновых переживаний и волнений. Они не улетучиваются, они дают осадок. И получается уже не чувство, а сок с мякотью – на утро, перед бутербродами и кофе.

А мне лучше виски и марихуаны. Летучее для полета, дурманное для легкого полета. Чтобы перелететь, чтобы перетерпеть, перемешать и наутро остаться жить. Кому-то назло, но не ради кого-то. Вива скоч! В котором нет осадков и примесей, только суровая и безудержная шотландская воля к жизни, и поверх легкая белая паутина гавайской радости. Не веришь? Эликсир вечной жизни не смешан еще потому, что в него никто не верит. И ты не верь. Мне больше достанется.

Дом достроили, выпал снег, ветер переменился. Так долго тошнило декабрь, но зима все равно растаяла. Река то не замерзла. Чернильная и уставшая она тоже ждет зимы, но наверное, сильно разборчивая – не всякая зима ее устраивает. В декабре апрель занял чужое место. Теперь или скоро лето, или в апреле опять будет декабрь. И она молчит равнодушно, тихо смывает с набережных камней лживый лед, но менять течение и не собирается. Слишком много чести!

Кухонных приборов стало на один меньше. Куда-то делся острый нож. Хороший нож. Отрезает все лишнее, им невозможно порезать пальцы. Но так хорошо нарезает сердце тонкими дольками. И душу разделывать им легко и быстро. Наверное, он пропал давно, я не замечала. В чьих он руках сейчас? Мне просто любопытно, кто сейчас с безжалостной улыбкой соскабливает с чужих плавников чешую, или подрезает крылья. С ножом легко договориться. Он будет, как раб лампы, за тебя резать, отрубать и пилить, но хранить ты его будешь в самом дорогом для тебя месте – в своем сердце. Договор прост. Он режет и рубит, доставляя тебе удовольствия, не стирая с лица улыбку, а потом приходит в твое сердце. Как в масло, в твое сердце входит его лезвие, которое усыпано отпечатками распотрошенных душ, к нему прилипли перья чьих-то крыльев, серебряная чешуя – и все это он принесет в твое сердце. Договор прост. Я им разделывала индейку на рождество, а не чужие желания, поэтому, наверное, он и ушел. Кому достался мой кухонный нож? Главное, чтобы мой друг из кухни не превратился в моего близкого врага.

Этот бесконечный декабрь плетется, как хромой пес и вот вот проглотит мир. Этот оглохший, бесчувственный, самовлюбленный мир с ножом в сердце. И мир праху его!