Хроника отношений с Даварием Бухенфордом

 Понедельник, 18 августа.

 Его зовут Даварий Бухенфорд. Я не знаю, что с ним делать. Звонит в половине первого, спрашивает:
 - Какой у тебя код? – и кладет трубку.
 Какой код? На всякий случай ответила:
 - Двадцать один.
Что теперь будет? Двадцать один – это очко.
 Вчера еду, вдруг на капот падает ворона. Мертвая? Торможу, выскакиваю, а она приоткрывает глаз и вежливо так:
 - Будь любезна, дорогая, Даварий…- и абзац. Полный.
 Чего – Даварий?
 Появился он в моей жизни, не вспомню, когда и как. Сразу! Смотрю, а он уже сидит на кухне, пьет друилок и втюхивает мне про вегетативное размножение диетилтринилитураторных вивекирибариев. На что мне это?
 - Ты кто такой, - спросила, - а он губы трубочкой, воздух втянул и пошел диван пылесосить с недовольным урчанием. Больше у меня нет дивана. Спылесосил.
 - Верни диван, гад, - говорю.
Он бровки к ушам отвел и отвечает:
 - Претворил! И бутылку с друилоком протягивает:
- Оттянемся?
Попробовала. Девятые сутки наяву вижу сны последних ночей, проведенных на светлой памяти диване.
 Ни смысла в этой истории, ни красоты. Ни конца…

 Среда, 3 сентября.

 Даварий пожаловался на президента:
 - Понимаешь, он у меня парторгом был, ходил интеллигентно, в очках, с дипломатом. А теперь в цилиндре. На что ему цилиндр, он же к нему пиджак носит и галстук в крапинку.
- А ты внимания не обращай.
 - Да я машинально. Утром он в лайковых перчатках был и брошка как у тебя. Твоя где? Я дом перерыл – не нашел. – И, удивляясь:
 - Ты что-нибудь понимаешь?
 А что мне понимать, я у президента свое платье с брошкой вчера сняла.
 Даварий сообразил, брови к ушам отвел и спросил:
 - А домой ты в чем вернулась?
 Как ему сообщить, что я еще не вернулась?

 четверг, 4 сентября

 - Даварий, где у тебя парторгом был президент?
 - Ты еще про зарплату спроси, - рявкнул Даварий.
 - Даварий, а где ты сейчас получаешь зарплату?
 - Ты что, уже вернулась? – Бухенфорд стоял в моей ночной рубашке и подщипывал брови ресфедором.
 - Хорошо, - примирительно сказала, - про зарплату можешь не говорить, но вот зачем ты в мою постель залез?
 - Кто, я? – Букенфорд откинул одеяло – …мой драгоценный спал на животе, и рядом лежал мигающий ноут - бук.
 - Даварий, - сказала я растерянно, - ты бы еще президента рядом положил…

 воскресенье, 15 сентября.

 Работа у меня – благотворительность. Мне и на жизнь хватает, и на брошенных девчонок с распухшими животами, что таят будущую угрозу для обидчиков. Излишки составляют мой прожиточный минимум, остальные деньги отдаю брошенным, с детенышами.
 Даварий Бухенфорд, поддерживая в трудную минуту, говорит мне душевные, эротические слова:
 - Ты пока не состарилась, тебе пол века, и волосы у тебя до попки, и сексапил, как у нейтронной бомбы, в радиусе двухсот километров. И ты могла бы работать топ - моделью, но зарабатывала бы меньше. Их работа эротика, а они ее путают с сексом. Ты же занимаешься ею, как занимаются аэробикой. Из удовольствия от красивого тела и любви к искусству!
 Раздражает меня этими разговорами неимоверно. Никак не пойму, кто такой Бухенфорд?
Вечно выуживаю его из кабинетов, гостиниц, попранных семейных спален – где он мстит за каждую обиженную выпуклость и впадинку. Одержимый раздвижными ногами, Даварий притворно - нежен, добивается встречи то с очередным членом на вырост, то с внезапным бюстом…для трибуны, неизбежно вновь попадает в кабинеты, гостиницы, попранные семейные спальни - где мстит...Вечно выуживаю его.
 Даварий, ты кому мстишь - спросила за чаем.
 А он в ответ:
 - Я - не кому, я – за кого!
 И не понять, сам-то – кто?

 12 декабря, четверг.

 - Сфокусированное в понедельник изображение к воскресенью расплывается... Напоминает процесс опьянения. Обостренная ясность восприятия в начале процесса, ну а в конце (в тяжелом случае) - изображение как минимум двоится – сказал Даварий.
 -Ты что, выпить хочешь?
 - Ничего я не хочу, я наоборот, хочу!
 - То есть?
 Но Бухенфорд вдруг выгнулся, вздрогнул, искры пустил из ушей. И сказал – быстро! Быстренько дай мне гуталин и столовую ложку!
…Он ел гуталин столовой ложкой и смотрел в пространаство. Скорую вызывать, или что? - соображала я. Бухенфорда лихорадило. – Не надо скорой, вдруг сказал он голосом моей бабушки, вообще ничего для меня не надо. Сообрази, чего тебе хочется. Я сообразила, захотела увидеть бабушку, но Даварий головой покачал. И вместо бабушки за столом, напротив меня и Давария, оказался человек невзрачный, глаза умненькие, нос уточкой. Выправка та ещё…Владимир Владимирович, сказала я спокойно, это не вы. Исходя из этого, мы и поговорим…
 Владимир Владимирович вроде как с усов крошку смахнул, жест у него такой часто повторяющийся, как слово паразит. И тоже спокойно ответил – да отчего же, Ильза Сергеевна, давайте со мной, как со мной, разговаривайте, а не с дублем номер восемнадцать. А я повернулась к Даварию.
 Даварий заёрзал и говорит – ну, все до восемнадцатого заняты. Страна большая, и международная жизнь напряжена, ну что ты выкобениваешься, считай, что повезло тебе, не всякому вообще выпадает.
- Выпадает что, с дубль восемнадцать перемигнуться за чайком?
 -Ильза Сергеевна, – сказал Владимир Владимирович, вы меня за кого-то не того принимаете. Я, собственно, только после 14 стану собою, а пока я Кучма …мммм – Игорь Витольдович. А вы что подумали, что я Путин Иван Васильевич, да?
 Даварий фыркнул пренебрежительно, глотнул друилок и спылесосил - и Кучму Игоря Витольдовича, и Путина Ивана Васильевича – претворил их, как мой светлой памяти диван. Так что друилока нам на неделю теперь точно хватит…

 вторник, 24 декабря.


 - Даварий, пошел бы ты к черту.
 - Не груби.
 - Даварий, ты притомил меня.
 - А ты абстрагируйся.
 - Даварий, ну нет у меня больше слов, и вообще…
 - Понял! Ты меня полюбила. И нечего переживать, мы не расстанемся с тобой!
 О, Господи, - поняла я, - ситуация безнадежна. Что он вообразил?
 - - Ты что вообразил, что мы станем вести общее хозяйство, делить радости и горе, и разговаривать в свободное от жизни время?
 И тут Даварий мне все объяснил.
 После этого я написала о том, как убила своего сына Андрия, когда была Тарасом Бульбой, и сына Ивана, когда была Иваном Грозным, и когда Любовью Яровой, а потом Марией, помните «Сорок первого»? - своих любимых убила! И во всем была виновата идея.
Вот тут – то, обалдевший критик Илья, объяснил мне про Тренева, Лавренева, Гоголя и знаменитого художника, написавшего общеизвестную картину. Но мне отшибло на нервной почве, которую добросовестно создает Даварий Бухенфорд, и я забыла имя художника, Илья объяснил мне, как я глубоко заблудилась насчет своего авторства, я расплакалась, я сказала:
 - Даварий, ты нехороший…
А критик сказал, что он – Илья, а не Даварий. А художника фамилия Репин.
И тогда я плакать перестала. Потому что – не хороший кто? Человек же - не скажешь о Бухенфорде. А - как? И я спросила у критика Ильи, который меня уличил:
 - Вы его знаете? Вы видели Давария?
 - Да, - ответил Илья. Даварий Бухенфорд – это диравитанир бикарамуд фарокидер.
 С этих пор я опасаюсь критиков, Давария и передвижников, и классическую литературу, в том числе советского периода. И вообще, у меня есть лимонка. На всякий случай.
 12 декабря, четверг.

 - Сфокусированное в понедельник изображение к воскресенью расплывается... Напоминает процесс опьянения. Обостренная ясность восприятия в начале процесса, ну а в конце (в тяжелом случае) - изображение как минимум троится – сказал Даварий, - а сегодня уже четверг, и он – повтор!
 - Ты что, выпить хочешь?
 - Ничего я не хочу, я наоборот, хочу!
 - То есть?
 Но Бухенфорд вдруг выгнулся, искры пустил из ушей. Сказал – быстро! Быстренько! – Но было поздно, наступило время сурка. Бухенфорда лихорадило. – Не надо скорой, вдруг сказал он голосом моей бабушки, вообще ничего для меня не надо. Сообрази, чего хочется тебе. Я сообразила, мне опять бабушку хотелось. Но Даварий головой покачал. И вместо бабушки за столом оказался человек невзрачный, нос уточкой. Выправка та ещё… - Владимир Владимирович, сказала я спокойно, это не вы, это уже мы проходили. Исходя из этого - и поговорим. Он спокойно ответил:
 – отчего же, Феодора Сергевна, давайте со мной, как со мной, разговаривайте, я вам не дубль восемнадцать.
Даварий заёрзал и говорит – страна большая, и международная жизнь напряжена, ну, что ты выкобениваешься, считай, повезло тебе, не всякому выпадает. Фыркнул пренебрежительно, глотнул друилок и – спылесосил гаранта! Я его спросила – зачем? Зачем ты посиделки на моей кухне устраиваешь, а потом – друилок гонишь? Люди ж все-таки.
Зы – поперхнулся Даварий, плеснув друилока мне в чаёк - Где ты людей видишь?
 - Видела! Вот тут – оба двое сидели! Только что!
Бухенфорд сказал долгую фразу на непереводимом языке, смысл сведя к одному понятному слову:
- «Холоймис».
И добавил:
- Второй не в счет!
И, свернув из салфетки мягкий гробик, упокоил его в мусорном ведре.
- Давраий Бухенфорд, - спросила я строго – кто во гробе?
Он, кряхтя, полез в мусорник и вдумчиво развернул гробик.
Рядком - ладком лежали два президента, наш и не наш.
 – Ну ты че, сказал Бухенфорд, президентов не видела? Маленькие, чистенькие, как микробы. Микроба тварь нежная, в грязи жить не будет и, запихнул, скомкав, салфетку назад, в мусорное ведро.
Я, чтобы он не передумал, тут же вынесла ведро и высыпала в общественный «альфатер».
Так эта грустная история и завершилась – сначала он их перегнал на друилок. Потом в гроб положил. Потом в мусорное ведро, потом в «альфатер», потом я включила телевизор, и мы увидели, как два президента в нормальную величину и здравии отличном - договаривались о двойном гражданстве граждан своих. И очень мне захотелось, чтобы у них получилось.
Но это гад, Бухенфорд, все испортил. Он спылесосил их прямо с экрана. Он их сдруилочил быстро и сразу!
 И мы впали с Даварием в дурную бесконечность – не просыхали сутки, пока на друилок не пошли и Государственная Дума, и Верховная Рада, и тетя Муся консьержка из нашего дома, и Ванечка с хитрой рыжей мордой.
Этот Иванушко Чубай, заглянувший на огонек, шипящий на нас, как сухая электрическая кошка, сбрызнутая последними каплями друилока, втюхивает теперь, что мы оба - двое сво, …
- Э, нет, - перебивает Бухенфорд, - оба – трое!
... А я противно говорю в пространство: «А вот и не подеретесь».

 1 января последнего года.

Даварий определил это утро – как первое утро последнего года.
Я расстроилась и закрыла день – как несбывшийся.
 Через пять минут Даварий Бухенфорд исчез из моей жизни.
Я поискада друилок…но и друилок испарился.
И стало понятно, что новый, 2004 год не задался. Год и вправду оказался високосным…
 В нем навсегда остался и Иванушко Чубай – отравившись последними каплями прокисшего друилока. Из некачественного гаранта был друилок произведен зажравшимся Бухенфордом. То есть – нажравшимся…
Новый год начался просто: пахло елкой, сыпал снег... и было утро.