Напросился

Напросился

Ваське было лет пятнадцать, не более, но от его проделок плакала и хохотала вся деревня. Безо всякого злого умысла, он мог обмануть любого и с таким серьезным видом, что жители легко попадались на крючок. И не думая о последствиях, взрослые сами подталкивали Ваську на подобные проделки.

В зимнее время лучшим местом для всяких разговоров был деревенский клуб, где можно и кино поглядеть и посплетничать. Едва Васька появился на пороге, не успел еще дверь прикрыть, к нему подскочил Кольша, мужичок небольшого росточка, но его вредности и ехидства на пятерых хватало. Увидев его, Васька шарахнулся в сторону, чтобы скрыться в толпе, в густом махорочном дыме, но не успел. Николай крепко вцепился в драный рукав полушубка и принялся зубоскалить.

– Васька, плут, – хохотнув, и оглядываясь на мужиков, которые сидели на лавках, громко сказал, чтобы все услышали. – Сельчане жалуются на тебя, говорят, будто ты любого сможешь объегорить. А что же ты меня не трогаешь? – и, прищурившись, хитро взглянул. – Видать, боишься.

Стараясь вырваться из его рук, Васька задергался, аж рукав затрещал, но Кольша продолжал держать.

– Отстань от меня, дядя Коля, – покосившись, пробубнил Васька, громко чихнул от махорочного дыма и зашмыгал носом. – Я не боюсь тебя, а они сами виноваты. Пусть меньше пристают, тогда не стану обманывать.

– А я тоже пристаю, но ты боишься, – Николай торжествующе взглянул на мужиков и погрозил грязным пальцем. – Знаешь, что я совладаю с тобой, знаешь. Ты трус, Васька! – он захихикал противным голосочком. – Я, хоть и мал клоп, да вонюч! Так загоняю на работе, что продыху не будет. Поэтому прячешься в кузнице, носа не кажешь. Правильно делаешь. Враз прищемлю, – и опять громко захохотал.

– Ага, ты любого загоняешь, никого не пожалеешь, лишь бы тебе польза была, – взглянув исподлобья, огрызнулся Васька и добавил. – Тебя, дохлого, самого в кузницу загнать и дать в руки молот. Вот уж я бы над тобой посмеялся – клоп! – и, вырвавшись из цепких рук, он пошел к выходу, услышав, как позади него громко начали смеяться мужики и повторять. – Кольша – клоп. Ишь, как точно прилепил. Взаправду, клоп! Эть, Васька, ну и молодчага! – и опять разнесся громкий хохот. – Эть, Васька, вот отбрил, сорванец! Теперь, Колька, берегись его. Попомни, отыграется Васька, крепко ему насолил. Поймает, на крючок посадит. Он шустрый, малец!

– А что он сделает-то? – пренебрежительно отмахнувшись, захорохорился Николай и поправил воротник тулупа. – Столько работы надаю, так вкалывать будет, что ноги таскать не сможет. Загоняю! – и потряс тощим кулачком.

– Ты, Кольша, его уже загнал в кузню, – выпустив густое облако дыма, сипло сказал старик с большой разлохмаченной бородой, в которой видны были крупные крупицы махорки. – Дальше некуда – голая степь. Идти далеко, да махать тяжело – пупок надорвешь, – и кхекая, прерывисто засмеялся.

Хлопая треухом по колену, Николай нахмурился, поглядывая на мужиков, потом запахнул тулуп, в клубе не топили.

– Нечего мне бояться этого сосунка, – сказал и погрозил пальцем. – Покуда я власть на деревне – всех могу наказать. Вот так! – храбрился Кольша, свысока взглянув на всех. – За любое слово притяну к ответу. Не забывайте, с кем разговоры ведете!

А той зимой снегу навалило, как никогда много. Метели заметали дома под самую крышу. Ни дорог, ни тропинок – чистое поле. Всё сравняло снегом.

Утром, в сильную метель, Васька торопился в кузницу. Укрываясь от снега, не заметив, он столкнулся с бригадиром, который укрывшись от сильного ветра, прикуривал цигарку. Чертыхнувшись, он схватил Ваську, тряханул, аж у того шапка слетела и стал смеяться над ним.

– Ну, что, Васька? – оглядываясь по сторонам, надеясь, кто-нибудь увидит, стал изгаляться над парнишкой. – Когда же надумаешь меня облапошить? Видать, кишка тонка супротив начальства переть, ехидно сказал Николай и выпятил тощую грудь в тулупе. – Как никак, а ты обязан мне подчиняться. Моё слово – закон для деревни!

Васька закрутился на тропке, стараясь вырваться из цепких рук бригадира. Изогнувшись, подхватил драную шапку со снега и напялив, стал махать руками, показывая в снежную пургу.

– Дядь Коль, отпусти меня, – шмыгнув, он опять попытался вырваться. – Некогда с тобой лясы точить. Я к дяде Прохору за подмогой бегу. Отпусти, говорю! – и толкнул бригадира.

– А что случилось-то? – громко расхохотался Николай, вцепившись в рукав паренька. – От меня обороняться будете вдвоем, да?

– А ты разве ничего не слыхал? – зачастил Васька и опять стал размахивать руками. – Столько снега навалило, что у бабки Фени крыша провалилась на избенке. Не выдержала. Даже печь рухнула. Всё, замерзает бабка. Вот сейчас позову дядьку Прохора, и пойдем к ней. Помочь нужно старенькой, – и, вырвавшись, Васька побежал по тропке, медленно скрываясь в снежной мгле.

Чертыхаясь, покачивая головой, Николай хлопал по бокам руками в рукавицах и топтался на тропке, надеясь, кого-нибудь увидеть.

– Ах, ты…. Ядрена Матрена, – мотая башкой, горестно выкрикивал он. – Что делать-то? Я же всех лошадей за сеном отправил. Как мне до бабки добираться? О-хо-хо, так и придется пешим тащиться!

Как ни хотелось Кольше идти к бабке Фене, но деваться некуда. Все-таки, родная тетка. Надо помочь. А если не ходить, тогда, впрямь, Васька опозорит перед односельчанами. А идти-то, как далеко! Тетка в соседнем селе жила, а до него верст пять, если напрямки. По дороге, вообще, больше выйдет. И лошадей нет, всех за сеном угнал.

Никого не дождавшись, Кольша чертыхнулся, почесал затылок, потоптался на тропке, махнул рукой и пустился по снегу напрямую, чтобы побыстрее Васьки с Прохором добраться до соседнего села, а то этот языкастый чертенок на всю деревню прославит, что не хотел родной тетке помочь. И вот Николай, сам в тулупе, в валенках, кое-как потащился по снежной целине. Тяжело. А тут еще метель в лицо, аж глаза слипаются, да снегу, чуть ли не по пояс. Сделает несколько шагов, тулуп запутается под ногами, Кольша упадет в снег и ругается, почем свет. Кое-как выкарабкается, чуточку отдышится и дальше бредет, проклиная все на свете.
 
Обед уж давно прошел, когда, наконец-то, бригадир добрался до села. Взопрел с ног до головы. Мокрый, одежда тяжеленная. Подходит к теткиной избе и глазам не верит. Что такое? Крыша на месте, печь на месте, вон из трубы вьется дымок. Немного отдышался на крыльце, потом ввалился в избу и уселся вдоль стены – ноги не держали. Прислонился к стенке, отпыхивается, смотрит, а тетка за столом сидит и, не торопясь, чаек пьет из блюдечка. Кольша мельком взглянул на печку. Целехонькая стоит – ни трещинки.

Тетка посмотрела на племянника, потом взглянула в оконце, за которым завывала метель и удивленно сказала.

– Кольша, племяш, – она ткнула пальцем в окно. – За тобой, что черти гнались в такую непогодь, а? Что залетел, как жеребец, весь взмыленный? Может, что-то случилось? – и отставив блюдце, насупилась. – Ну-ка, выкладывай!

И здесь-то дошло до бригадира, что Васька его объегорил, отправив в снежную круговерть, а он и поверил. Запыхтел, заерзал на полу Кольша, содрал шапку и шмякнул об пол, рванул ворот, взглянул на тетку, а признаться-то стыдно, что мальчишка обманул.

– Да я… он запнулся, вытирая мокрый вспотевший лоб. – Я по делам был. По дороге к тебе заглянул, давненько не проведывал. Вот и решил заскочить на огонек.

– В такую непогодь и пешим? – приподнявшись, тетка Феня выглянула в окно и покачала головой. – Видать, у тебя серьезные дела, если притащился без лошади.
 
Скинув тулуп, Николай прошел, оставляя на полу мокрые следы. Присел за стол, чувствуя, как прилипла рубаха к телу, а колени холодили штаны, насквозь промокшие. Кое-как отболтался Кольша. Долго сидел, чаи гонял, слухи и сплетни обсуждал. Всё ждал, чтобы одежка подсохла. Но сколько не сиди, а время-то идет! Нужно возвращаться. А назад-то еще столько же идти. Дорога короче не стала.

Наконец-то, Кольша собрался с духом и тронулся в путь, обещая тетке, еще при случае, как будет в селе, обязательно зайти в гости. Постоял на крыльце, повздыхал, посмотрел по сторонам – никого. Хороший хозяин в такую погоду и собаку на улицу не выгонит. А его… Бригадир вздохнул, еще чуток постоял, и снова поплелся напрямки. Хорошо, хоть ветер в спину дул – подталкивал. Всю дорогу костерил Ваську. Особенно, если падал. Долго ворочался в глубоком снегу, пока не поднимался, а потом брань по полям разносилась. И кулаком грозил, обещал, что он, Ваську, такого-сякого, при всем народе кнутом отлупит за обман.

На улице стемнело, когда Николай добрался до деревни. И сразу же отправился в клуб, благо, что жил неподалеку. Знал, что Васька должен быть там. Доплелся до клуба, руки-ноги трясутся, весь мокрющий, да еще злющий, готов Ваську растерзать. Ввалился туда, а сельчане увидели его и расхохотались во все горло.

– Слышь, Кольша, – хлопая по коленям, загоготал здоровенный мужик и хлопнул бригадира по плечу. – Наладил-то крышу бабке Фене, а? И даже успел печку починить? Ну, ты молодца! – и затрясся в смехе. – Вот уж уделал, так уделал тебя, малец!

И за ним все покатились от смеха.

С той поры, едва Николай появлялся на улице, проходу не давали в деревне. Особенно, когда шел снег. Каждый встречный смеялся над ним.

– Ну что, Кольша, – и махали, показывая в сторону соседнего села. – Может, сходим к бабке Фене, крышу починим, а? Все же она тетка родная, нельзя отказывать старому человеку, – и закатывались.

Ну, а Васька…. Васька продолжал работать молотобойцем. Дальше кузни некуда было посылать. Разве в степь…