Портрет демона

ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК МАСТЕР И ЕГО УЧЕНИЦЫ ПИСАЛИ ПОРТРЕТ МОЕГО ДЕМОНА

(Вячеславу Чеботарю и Владимиру Аджамову)


Сеанс №1

Позирует балетный танцовщик. Комок противоестественностей.
-- Я никогда не смотрю спектакли из зала – по одной простой причине: не могу высидеть.
Усадили его на стул, попросили изобразить Демона. Он, покорный, смирный, поворачивает голову то влево, то вправо – Мастер и две его ученицы ищут нужный ракурс.
-- Так, хорошо.
-- Давидовский профиль!
Художники изучают внешность моего Демона. Пока только внешность. Ученицы делают наброски. Мастер – сразу – наносит на холст тень Демона. Ведет себя, как Мастер. Широкие стремительные жесты – три шага назад – и рывок обратно к мольберту. Уверен, что правильно передает образ.
Мне не видно Демона из-за плеча второй ученицы. Есть женщины-поэтессы и есть женщины-поэты. Эта – художница. Рука у нее совсем деревянная. Так пекут пироги, так не пишут балетных танцовщиков.
И что я вижу из-за ее плеча? Его черный глаз. Желто-черные тени под глазом. Старость и усталость.
Трясутся мольберты, шуршит широкая кисть Мастера. Демон сосредоточен – складка между бровей. Но он добрый и вежливый, пока он прекрасно позирует.
-- А небритым приходить можно?
-- Можно, конечно, будет более живописно.
-- Черт, знал бы, не брился!
Мастер хочет увидеть в нем Демона. А я? При «дневном свете», который кажется полумраком, я вижу его бледную кожу. Глубокие складки вокруг рта. Губы плотно сжаты – он терпит. Не исполняет обязанность, а именно – добровольно терпит. Наверное, так могла бы позировать большая птица. Быстрый птичий взгляд. Только глаза на лице – подвижны.
Раз – поворачивается на голос. Черный, какой же он черный… Как заглянуть к нему вглубь, чтобы не ранить, чтобы не причинить боли? Бедный мой, как облегчить твою нелегкую участь?
Мастер создает фон. По ощущению – вытирает кисть.
У Демона блестят глаза. Он чему-то улыбается – складочки от глаз ползут по лицу – к губам.
Я его люблю, он не похож на человека. Я сейчас по нему скучаю, я его люблю.
Ладонь сжата в кулак, в этом кулаке вся его воля. «Я сделаю это, потому что так надо». Персональное желание отсутствует, долг превыше всего. Он может сконцентрироваться, отключиться, оторваться от стула, от художников, даже от меня, – выйти из себя. Тяжелый вздох, два тяжелых взмаха век. Хлоп-хлоп. Железная воля балетного танцовщика. Урок-Станок.
Раз – наткнулся на мой теплый взгляд. Выдохнул с облегчением. Мои глаза говорят, что я горжусь им.
Мольберт под рукой Мастера дрожит и трясется. Разве так пишут портреты? Он долбит холст широкой кистью, отбегает в сторону, примеряется к своему творению. То, что сейчас проступает на его холсте похоже на голову Ивана Грозного. Тонкая сильная шея, кривая, злая улыбка. Мастер стучит по холсту, а Демон вздрагивает. Родство и единение.
-- Что это ты там пишешь?
Игриво смотрит на меня исподлобья, похож на маленького смешного черта. Пока записывала, он успел преобразиться. Взрослый Демон.
Раз – брови взлетели в ответ на мой вопросительный взгляд. Он целует воздух – в моем направлении.
Первая ученица закончила набросок. Шесть жутких квадратиков-кадров. Свернула, упаковала, приготовилась переносить на холст один из них, наиболее характерный. Тонкий уголек держит в руке не слишком уверенно. Посматривает на Мастера. А на его холсте проявились вопросительные брови.
Мой Демон устал. С трудом сдерживает себя, чтобы не зевать, не крутить головой в разные стороны. «Дыши, дыши... Вдыхай мою любовь, она к тебе струится».
Старается собрать лицо. «Встать, пойти покурить, просто пошевелиться».
-- Плохо позирую?
-- Сам признался...
-- Но я, честно, старался.
-- Мы верим.
На холсте первой ученицы – конь. Или Христос. Усталое худое лицо, длинные волосы. Тот, который на холсте, не имеет никакого отношения к тому, кого она пишет. На холсте у первой ученицы – Мастер.
Вторая ученица думает, что рисует. Первая ученица рисует то, что она умеет. Мастер рисует Демона, моего героя.
-- Обалдеть!
-- Вас ничего не смущает?
-- Меня смущает?!

Сеанс №2.

Мастер шутит, веселится по поводу и без повода – у него хорошее настроение. И у меня хорошее. Главное – не улыбаться, не разрушать образ героя. А образ его – Демон.
Первая ученица взялась за масло.
Любимый кажется спокойным. На его груди красуется языческий камень. Понятно ли, о чем речь? Я подарила ему камушек с дырочкой – куриного бога, куриное счастье. Он закрепил его на тесемке нательного креста. Получилось так: если крест спереди, то камень – сзади. Сейчас камень у него на груди, значит, сзади – на шее – крест. Кому нужны эти мелочи? Мне.
Он думает о чем-то находящемся далеко за пределами мастерской, зевает, не пытаясь вернуться к действительности. Машинально гладит себя по подбородку, по шее. Сегодня он тщательно выбрит, хотя бриться не любит. Он тщательно выбрит, потому что царапать меня щетиной – плохо. Большой палец упирается в подбородок. Движение: вверх-вниз. Почесывание-поглаживание. Я просто наблюдаю, а он работает. Он – старается.
Зацепился за край выреза полосатого джемпера. Я сказала ему, что мне нравится полосатый джемпер, теперь он часто его надевает.
Они говорят о балете.
-- Все должно хрустеть и двигаться...
-- В балете же есть моменты, когда надо застыть...
-- Да старый я...
Мастер безапелляционно правит портрет первой ученицы, снимает с него черноту, а вместе с ней и все детали. Остался только контур, да кончик носа, складка у рта, намек на подбородок.
Взгляд у Демона внимательный, заинтересованный – как будто что-то делают с ним непосредственно.
-- Немножко опустите глаза.
Они прыгают с «ты» на «вы».
Мастер помогает второй ученице. Ее работа кажется совсем школьной, хотя она давно уже не школьница. Это не портрет моего героя, это просто лицо. Портрет Мастера практически не меняется. Он наполняется тонами и полутонами – от серого до черно-зеленого, но ничего при этом не приобретает. Нет, я не права. Яснее видны его худые щеки, туго обтянутые кожей; читается его древность в четком подъеме скулы.
Первая ученица работает в манере Мастера – но осторожно, мягко, она не стучит по холсту кистью, она часто касается холста. Я вижу: с ее портрета проглядывают сжатые губы Демона, едва сдерживаемый зевок. На портрете первой ученицы сейчас он выглядит очень мужественным, гораздо более мужественным, чем в жизни. Я пока не понимаю, каким будет все его лицо, но уже чувствую, что оно будет – красивым. Первая ученица намочила кистью уголок его губ, и лицо стало спокойнее.
У второй ученицы непрерывно падает холст с мольберта. Он плохо закреплен. Что она делает? Она меняет мольберт. Плохому танцовщику, сами знаете, что мешает. И еще: «А вы, друзья, как не садитесь…» Холст падает все равно. Прямо ей на голову… Она вообще сняла закрепитель. А холст все падает и падает...
-- Тебе помочь?
Подчиняясь условиям возникшего цирка, он:
-- Я тебе расческу отдал? А то я уже испугался, что я ее съел.
Раз – ему плохо меня видно. Перегнулся, выглянул из-за мольберта первой ученицы. Посмотрел мне в глаза. Я вижу: «Я хороший? Я тебе нравлюсь? Я очень стараюсь».
-- Такая супер-модель.
-- Маленьким ребенком вдруг себя почувствовал, не выполнившим задание.
Первая ученица добавила моему герою лет триста. А на портрете Мастера появилась нежность в губах.
-- Вот Роден, например, начинал писать в четыре утра, а в десять уже заканчивал. Репин писал с восьми до часу. Ни с кем не общался в это время, всех своих друзей отсылал куда подальше.
Мне нравится, как работает первая ученица. Она придумала ему длинную красивую шею, которую хочется потрогать рукой. Вторая ученица думает, что пишет портрет, но так пишут драпировку, фон, а не шею живого человека. Мастер долбит, дробит, тычет кистью в холст. Он не ласков с холстом. Так мужчина пишет мужчину. Первая ученица пишет так, как женщина наносит крем на свое лицо – вполне привычными жестами, но бережно и осторожно. Только увлекшись позволяет себе объемность мазка.
Мастер рассказывает о Плисецкой – прыгает, шумит, жестикулирует, смеется. Мой герой его поддерживает. У кого больше колкостей?
-- Умница, умница, я восхищаюсь ею... Это ее-то зажимали?! Девушка, очнись!
-- Сам Иосиф Виссарионыч был к ней очень уж расположен. Ее семейство...
-- Она жила не хуже, чем Мариинские при императоре...
-- И ведь правда, это талантливо…
-- Девушке семьдесят восемь лет слегка…
А первая ученица затирает тряпочкой черты его лица, так мы заканчиваем второй сеанс.

Сеанс №3

Моего Демона заставили открыть шею. Ему пришлось переодеться. Точнее, переодеться пришлось нам обоим. Теперь на нем моя серая кофта – воротником вовнутрь.
-- В следующий раз будем писать обнаженный торс.
Он улыбается, кокетничает с первой ученицей.
-- Мне твои рубахи очень нравятся.
Расстегнул молнию – чуть ниже положенного. На мгновение задержал руку на груди – эротично, не по-мужски. Быстрый взгляд-бросок в мою сторону.
-- И правда, лучше рисовать, чем говорить...
Он глотает вкусные мысли. Два больших глотка. Пытается быть серьезным. Задрал рукава до локтей, замкнул руки, переплел одну с другой. Вместе с треугольным вырезом кофты получилась буква «Ш». Его гладкая грудь теплого желтого цвета. На руках жгутики вен. Сегодня он совсем не кажется мне мужественным.
Раз – всем жестом – вскинув голову – он призывает меня обратить на него внимание. «Я здесь!»
-- Нельзя не заниматься…
-- Обычно на сцене вся дурость видна...
-- Авангардисты – это те, кто до часу спят. Бездельники… Им ничего другого не остается, как заниматься «авангардом».
Сегодня Мастер умиротворен – как будто бы бессмысленно прикасается к своему творению.
  -- Апраксин Двор – это город в городе...
-- Вы были в Сан-Марино? Город Мастеров...
-- Даже своя футбольная команда есть...
Раз – голова падает набок. «Я хороший? Умный? Я тебе нравлюсь?»
Рассказывает басни, сам над собой смеется. Специалист в области разговоров ни о чем.
-- А вы были в Израиле? Я – нет. Хотя у меня там много друзей и знакомых – драматические актеры, художники, юристы.
Вытянул руку, пощупал окружающее пространство, уперся кулаком в колено, погладил-почесал свою руку. Как много у людей неоправданных жестов. Надул щеки – набрал в них воздух. Обеими руками взлохматил волосы – от висков вверх. Так, чтобы почувствовать свое наличие, свою материальность. Моргает мне глазами и губами: «Я тебя вижу, я с тобой». Всасывает меня, погружает на свое дно, потом медленно поднимает на поверхность. И так – тысячу раз подряд.
Удивляется, качает головой – быстрые мелкие движения. «И чего это ты там строчишь?» Легкий прищур: «Все равно ничего не понимаю».
Как интересно делать вид, что читаешь чужие мысли. Кажется, что так легко глубоко заглянуть в чужую душу.
Глаза в пол – в никуда. И улыбка – сперва едва заметная, сдержанная, потом полная и свободная – улыбка, вытребованная мною, моим настойчивым взглядом.
Пауза. Невоспитанный натурщик ушел звонить.
Мастер стучит по холсту первой ученицы, тычет кистью в нарисованный нос героя и нетерпеливо потирает свой собственный нос.
-- Лепите, лепите мазком!
Первая ученица орудует кистью, как кисточкой для ресниц. Прикасается к холсту кистью словно для того, чтобы замазать прыщик. Декоративно-отделочная женская живопись.
Демон вернулся, не без труда занял прежнюю позицию. Усталый – из последних сил – взлет уголков губ. Я невольно копирую его мимику. Подрагивает рука. Он устал. «А ведь еще целый час сидеть!» Зуд и изнеможение. На выпущенный импульс помощи отвечает – носом и губами.
Раз – рука приподнялась – от виска по волосам – назад. Длинные волосы, губы, нос. Веер пальцев. Подавленный зевок. Случайно открывшееся ухо. Голое ухо. Прилизанные мягкие волосы закрывают лоб. Лучше бы он открыл лоб, чем ухо.
Смеется над тем, как я неуклюже передвигаюсь между мольбертами, подпоясанная его свитером.
Рука застряла под мышкой – в глубине выреза кофты. Изучив направление моего взгляда, с трудом вытащил руку. «Ничего не случится с твоей кофтой». Закрепил руки в букве «Ш». Правда «Ш» больше не получается, потому что рукава сползли и вырез растянулся.
Оторвался от спинки стула. Прямой – упрямый корпус, ноги скрещены. Художники, кажется, не обращают на него никакого внимания.
-- Все у вас, как в вашей жизни, – все неустойчиво, все колышется... Подложите что-нибудь под мольберт.
Мастер мастихином очищает кисть от обилия краски. Почти сухой кистью тычет в холст.
-- Избегайте дешевых красок...
Исправляя портрет первой ученицы, Мастер смотрит на свой портрет, а не на оригинал. У него сегодня вздернутые брови классического Демона. Понимая, что я изучаю его брови, он ими поигрывает. Непринужденное «вверх-вниз».
-- Глаза немножко к полу!
Он вообще их закрыл. Открыть уже тяжело. Я показываю ему, как он выглядит – с трудом открываю глаза. Он согласен, кивает: «Да, очень хочется спать». Губы напряжены. Нижняя чуть подпирает верхнюю. «Надоело». Чешет кончик носа. Действие ради действия.
-- Пожалуй, натурщиком вас никуда не возьмут.
-- Самое страшное, это когда мама меня ставила в угол. Это был предел всему.
Мой вздох – его молчаливый риторический вопрос: «Ты тоже устала?»
На его голой груди горит белый крест. Мученик. Хорошо видны ключицы.
Мастер занялся портретом второй ученицы. Она бросила старый и начала новый. Безуспешно.
-- Как минимум миллион голов надо написать, чтобы начало что-нибудь получаться.
Струятся морщинки-складочки от глаз до подбородка.
Сегодня первая ученица неубедительна у своего холста. Кажется, что она делает вид, будто рисует, а не рисует на самом деле.
Мастер развлекает Демона рассказами о своей интернатской жизни. В их биографии много общего:
  -- Мальчики отдельно, девочки отдельно... И нас еще запирали на ключ...
-- Воспитатель в ушанке... Львы, встаем!
На его портрете появился медно-плесневелый зеленый налет – на шее, под носом и в районе уха.
Мастер критикует Толстого:
-- А сам-то Толстой этого не делал, только проповедовал...
-- Тоже мне, вегетарианец... Жена ему мясной бульон варила.
-- Как таких людей называют? Лицемер, да...
-- Он сделал выговор Репину... Как вам не стыдно? – Меня рисовать! А потом – Рисуйте, рисуйте, только, чтобы я не видел.
  Мастер пририсовал Демону клочок второй кустистой толстовской брови. Как мужчина после бритья, умываясь одеколоном, шлепает себя по щекам, так Мастер шлепает кистью по щекам героя.
Руки пошли вход – поплыли в легком изгибе; пальцы прилипли друг к другу, кисть гибкая и красивая. Ему сейчас двадцать пять лет. Закрыл губы большим пальцем, а всеми свободными гладит обросшую щетиной поверхность. Волосы у него черные без седины, а борода, если вырастет, будет почти совсем седой.
Насадил голову на большой палец, уткнулся подбородком в одинокий побег ладони правой руки. Руке тоже скучно. Она бродит по всем доступным частям его тела.
-- Какой я послушный стал, даже сам удивляюсь...
-- По мановению руки...
Подбородок на портрете Мастера стал слишком уж волевой. Презрительная, брезгливая верхняя губа. Складка в девяносто градусов от плавного подбородка. Зелень поползла на лоб. Зеленая складка между демонических вздернутых бровей, под глазом зеленое пятно. Под волосами запрятанное ухо.
-- Говорит: «Я вам сделаю отличный бюст!» – У меня пять тысяч живых! А вы мне предлагаете одного мертвого!
На холсте второй ученицы старый больной урод, похожий на мертвеца. Маленький тонкий нос, подслеповатые глаза. Одна половина лица словно запудрена.
-- Так вот, этот натурщик видел Ленина. «Пренеприятнейшее ощущение оставил!»
Первая ученица отошла от мольберта, села на корточки, кусает кисть. Не то, чтобы ей не нравится ее творение, она просто не знает, что делать дальше. А мне нравится то, что она успела сделать. Форма лука или полумесяца – линия от виска до ключицы. Странно, что это потрет мужчины. Так можно было бы написать Ахматову.
Первая ученица придумала Демону чуть вздернутый подбородок. Говорят о вздернутых носах. А у нее подбородок.
Демон сполз по стулу. Ноги – заостренной буквой «О». Закусил нижнюю губу. Облизывается, но держит ее в зубах.
-- Хочу туда, где тепло... Мечта идиота.
-- Мечта каждого южанина.
Руки наверху – в замочке, корпус – устремлен к потолку, но поворачивается вправо-влево. Мастер – весь – извертелся, разглядывая свое творение.
-- Пропотеть надо. Спина не мокрая, значит, не того-с...
-- А вы мокрая?
-- К сожалению, нет.
Шея на холсте Мастера в напряжении. Человек задержал дыхание – у него такая шея. Первая ученица оценивает это напряжение.
-- Вы очень серьезная…
-- Сегодня как-то тяжело идет. Надо хорошо поспать.
Демон немного играет, но все же покусывает пальцы.
-- Движение – это средство. Не привязывайтесь к движению.

Сеанс № 4

Они говорят о Дали.
-- Я вообще не люблю зауми. Заумь в творчестве – это признак самодеятельности. В этом смысле Дали себя полностью выдает.
-- А вы были в музее Дали?..
-- Он очень ранимый человек…
-- Но, согласитесь, заумный, заумный…
-- Кто меня потряс, так это Гойя. Такая махина, такая силища!
Волосы Демона сегодня не приглажены. Пара-тройка прядок стоит дыбом.
-- Я не разбираюсь в живописи, это мое эмоциональное восприятие…
-- А у вас есть любимый художник?
-- Я люблю Микеланджело. Странное дело, на него посмотришь, и больше уже ни на что не хочется смотреть.
-- Титан…
Раз – залюбовался моим восхищенным взглядом. Сегодня мне его хорошо видно. Ему жарко.
-- Танцоры, они без комплексов….
Быстрая операция – разоблачение: теперь на нем черный свитер с треугольным вырезом.
-- Еще меня потряс Акрополь. Нечеловеческое, гигантское сооружение. Современный человек даже не пытается пробудить свой потенциал.
-- Да… Что-то происходит с человеком..
-- Перепутье…
-- А вся история делалась на перепутье.
Сегодня он гладко выбрит, глубокие вырезанные черные складки у рта. Если испачкать большой палец тушью и обвести его глаза получится полный естественный круг. Основная тень у переносицы.
Сегодня у него все крылатое – и брови, и ноздри. И то, и другое – стремительное вверх. Только от глаз лучики – вниз. Сегодня видны его музыкальные выдающиеся надбровные дуги.
Я чувствую, как сужаются его зрачки, как он сам сворачивается, превращается в одну точку, самоуглубляется, теряет контуры.
Снова:
-- Опустите глаза!
Демон опустил глаза, но беспрерывно моргает. Пытается общаться с Мастером:
-- Вам очень идут длинные волосы.
-- Значит, отращивать?
У урода на портрете второй ученицы появились новые выразительные детали.
-- Я верю в то, что мысли материальны. Нет, я серьезно говорю.
И ко мне, когда я всего лишь пытаюсь отразить его серьезность:
-- Такая серьезная… Среди голов…
Первая ученица подчищает холст кистью, а не пишет. Так хорошая хозяйка чистит посуду, чистую для невнимательного взгляда.
Мастер сначала примеряется – кистью обмахивает пространство возле холста, а потом уже, подойдя вплотную, касается щеки героя.
А герой возвращает мне улыбку дежурным бантиком. Он думает о делах и о чем-то сладком – сдержанно улыбается, покусывает нижнюю губу, облизывается. Это он так любовно думает о деле. У него счастливый характер.
-- А вы помните «Перезвоны» Гаврилина?
Сложил ноги – ступня к ступне – приподнимается, опираясь на носки. Теперь пятки вместе, носки врозь. Но пятки по прежнему тихонечко приподнимаются.
Что нового у Мастера? Розовый отсвет.
-- Американцы боятся сильных эмоций...
Отсвет розовый и явно коричневый. Четкий, острый нос на портрете Мастера почему-то кажется крысиным.
Демон держит улыбку, хотя ему уже не весело. На лице улыбка, а в глазах – мрак. «Спрятать!»
-- Снегурочка глазки опустила. Это я о себе.
-- Я же вижу, как вы работаете… Над собой.
На портрете Мастера верхней губы нет, он темнит, добавляет краски, но резкости и сжатости губ моего Демона его портрет не приобретает. Странно, портрет второй ученицы перестал казаться уродливым. Четко обозначилась скула, за ней височная часть. А первая ученица опять замазывает прыщики.
Раз – на мой восхищенный взгляд отвечает открытым, но совершенно безучастным взглядом. Мягкий прищур – одним глазом. Почти вынужденный.
Я больше не буду просить.
В такие моменты он вслух говорит что-то вроде: «Можно я помолчу». Или: «Я просто хочу помолчать. Это безотносительно…»
Сейчас он похож на лепесток чуть подсушенного тюльпана с завивающейся каймой. Сейчас он похож на язык рисованного мультипликационного пламени – черно-оранжевый лоскут.
Он устал. Крутит головой – по возможности вокруг своей оси. Шея у него рабочая – пластилиново-резиновая. Какое никакое, а все-таки развлечение.
Некогда широкие плечи теперь – изящны. Ровный правильный спуск. Спина тоже устала. Он пытается перетянуть позвоночник – снизу вверх. Зевает, не открывая рта. Губы бледные – смесь коричневого и фиолетового. Бедный Демон пытается массировать шею. Неожиданная встреча с болью – что называется, массаж.
Первая ученица оплевала – обрызгала портрет лаком.
-- И он надел на портрет раму от унитаза…
-- То бишь стульчак.
-- Американцы не догадались бы…
На портрете второй ученицы хорошо смотрятся поджатые детские губы.
А он все тянет и вытягивает свою длинную шею.
-- Ох, разговорчивым тогда становлюсь…
Девичьи-простонародный жест Демона. Откуда это? Улыбка – мне. И взгляд в пол. У него на щеке четыре основных складки. Самая глубокая – третья снизу. Пока Мастер звонит по телефону, мой Демон гнется и мнется.
Руки – в замочке. Красивые переплетенные пальцы – дружная компания на фоне черного свитера, оргия тонких аккуратных пальцев.
Хочется поцеловать его в теплую гладкую шею.
-- У каждого своя волшебная водичка…
На портрете второй ученицы глаза зажглись интересом.
Главное в портрете первой ученицы – свободная линия черного локона.
-- Басы пользуются алкоголем для того, чтобы голос стал мягче.
Портрет второй ученицы стал объемным.
-- Каша – это вообще не мое…
-- Однажды я переел винограда… А вот с арбузом ничего не случилось – как любил, так и люблю.
-- Чем бы дитя не тешилось…
Натянутая улыбка моего Демона.
-- А какой у вас любимый фрукт?
-- Огурец… Нет, апельсин.
-- Это что, какой-то психологический тест?
-- Да.
-- Я очень люблю чеснок… Маринованный чеснок со сметаной.
-- Это извращение вкуса!
-- А фундук с белой черешней?
-- Это очень изысканно.
Демон освободил от волос – обнажил шею, а кажется, что он обнажил плечо. Во всех его поворотах и позах есть то самое – балетно-аристократическое изящество и изыск.
-- Неужели я столько времени спокойно просидел?! Ну кто поверит?!
-- Неужели мы почти закончили ваш портрет?!
Первая ученица ласково прикасается к своему творению, она любит его, она считает его законченным. Она добавляет цвет, теплоту тона – саму жизнь. Два мазочка грязными пальцами – в уголках губ. У первой ученицы получился – Портрет красивого мужчины.
-- Прямо Обри Бердсли! Такая графика…
На портрете второй ученицы старый красивый грузин после инфаркта, как Калиостро Нодара Мголаблишвили после дуэли. Она подправляет ему глаза, словно протыкает.
-- Удивительно…
Вторая ученица, добавив фиолетового, стучит по холсту – но тихонечко, как канарейка о кормушку.
Любимый Демон закрыл глаза. Боролся, боролся, но все же закрыл… Хмурится: «Ну ведь обещали же…» Терпеливый, воспитанный ребенок. Кивает на мои несдержанные потягивания.
Вытянулся, всем корпусом повис на сложенных на груди руках. Проявляют нетерпение плавные волны ладоней.
-- Кисти и стопы должны быть такими же выразительными, как глаза.
Частые, быстрые финальные взмахи Мастера – по воздуху. Так помахав с полминуты, Мастер последней раз прикасается к холсту.
2001 г.