Про Филиппка

Уже с середины марта снег стал быстро сходить, обнажая черную землю. Солнце прогревало открытые бугорки, которые покрывались зеленью и желтыми одуванчиками. Дикие птицы прилетели с юга, вили гнезда на голых еще деревьях, в скворечниках, под крышей чердаков, откладывали яйца. Суета и волнение, хлопоты и ожидание… Наши домашние гуси тоже галдели, радуясь теплым дням. Гусыни уже высиживали в корзинах с сеном и пухом свое потомство. Чтобы яйца не остывали, сердобольные самки согревали их своим теплом до трех-четырех недель, изредка отлучаясь. Они угрожающе шипели на нас - детей и щипались, если мы теряли бдительность. Мама строго следила, что бы по нелепой случайности не погибли вылупившиеся птенцы. А гусак терпеливо ждал встречи с маленьким гусятами. И вот пришло время. Гордые мамы вышли со своими выводками на прогулку. Неуклюжие комочки топтались, переваливаясь с боку на бок. То и дело щемились под крылья заботливых мамаш. Дольный белый вожак, осмотрев шумную компанию, весело шлепал перепончатыми лампами и гоготал, хлопая крыльями. Это был танец радости.
- Смотри-ка, Сашенька, как Филиппок радуется! – подозвал отец маму, - Ишь, ты, разошелся как! Выплясывает. Ведь все понимает. А говорят, что у них мозгов нет.
Мама заулыбалась. Но продолжала отгонять прутиком остальных гусей, которые норовили вытеснить малышей и забраться в их кормушку. То и дело прикрикивала:
- Кыш! Кыш! Пошли отсюда!
Мы с братом стояли в сторонке и наблюдали. Нам так хотелось подержать в руках живых пушистиков. Мне очень нравилось, как они холодными лапками касаются кожи, карабкаясь по ладошке. Леня любил прижимать их к лицу и трогать за клювики. Но при гусаке делать это было опасно. Он бросался на любого, щипал и бил своими мощными крыльями.
Филиппок был старым гусем, жил у нас давно. Не один год становился отцом большого семейства. Вел себя нагло и уверенно. Больше всех уважал моего отца. Может, помнил, что обязан ему своим спасением, а может, понимал, кто в доме хозяин. Кто ответит? Мы знали этого надутого гордеца маленьким, даже еще раньше, когда был яйцом. Много времени пролетело с тех пор. Но папа, приукрашая в деталях, любил рассказывать незатейливую историю.
* * *
Из всей кладки один гусенок никак не хотел покидать свой хрупкий домик. Завернутый в шерстяную тряпку, он сидел в теплой печурке и попискивал. Отец, видя мамины заботы, то и дело подсказывал, как его выхаживать. Сам ежедневно подкармливал питомца желтком, поил, набирая в рот кипяченую воду или молоко. Тот клювиком впивался в хозяйские губы, запрокидывал голову и проглатывал теплую влагу. Не прошло трех дней, как птенец полностью освободился от скорлупы. Уверенно встал на лапки, но не удержал равновесие, упал. «Ну и Филиппок получился!» – вырвалось у отца. Так и прилипло к нему это имя.
Филиппок выделялся от своих братьев и сестер более крупными размерами. Сразу стал заводилой во всех проделках. То в огород заведет гусиный отряд, то запрыгнет в котелок с кормом, то с котятами в перегонки играет. Дымчатая кошка Настя норовила поймать его и наказать. Однажды нежилась она на солнышке, лежа на скамейке крылечка и одним глазом поглядывала за гусиным выводком. Филиппок, любопытствуя, отбился от своих, запрыгнул на ступеньку и начал донимать большого дождевого червя. Никого рядом не было. Киска, насторожилась, сделала стойку и прыгнула на жертву. В полете зацепила лапой за ручку ковша, наполовину наполненного водой, оставленного кем-то из домашних. Не успела она приземлиться, как сверху ее окатило холодной жидкостью. Обезумевшая от неожиданности Настя, с диким кавканьем отпрыгнула в сторону и скрылась в палисаднике. С тех пор затаила обиду на гусенка и жажду мщения.
К осени Филиппок окреп, стал настоящим красавцем: оперение белоснежное, грудь мощная, клюв с лапками красновато-оранжевые. Все на улице знали и боялись воинственного гуся. Он первым нападал на собак, кошек и людей, защищая своих собратьев. Вожак видел в нем конкурента и старался ущипнуть при случае. Как-то утром после кормления, самец повел гусей на речку, да по пути погиб под колесами трактора. С тех пор Филиппок взял на себя заботу о стае. И уже несколько лет успешно справлялся с этим.
 Однажды сцепился защитник с соседским псом, который стал гонять самую лучшую гусыню. Эта схватка стоила самцу переломанного крыла. Слава богу, мой отец подоспел, отогнал злобную псину. Принес гусака во двор и перевязал потрепанное крыло. Не поднялась рука зарубить больного. Закрыл в сарае и ухаживал за ним. А белобрысый гордец никому, кроме папы, не разрешал кормить себя. Через неделю выздоровел. Но крыло свисало почти до земли. После этого случая еще больше привязался Филиппок к своему «доктору». Как только наступал вечер, выбирался через оторванную жердину в калитке загона и уходил на верхнюю дорогу встречать хозяина с работы. Громко гоготал, завидев еще вдалеке знакомую фигуру. Отец гладил его, приговаривая: «Хорошая птица, хорошая. Ну-ка, смотри, что я тебе принес?», и угощал своего любимца хлебными крошками и зерном, выворачивая карманы. Если отец по пути останавливался поговорить с кем-либо, то гусь клювом хватал его за штаны и тянул домой. После этого шел рядом с высоко поднятой головой, всем видом показывая свою значимость. Мы боялись подбежать и обнять отца, ведь гусь с грозным видом шипел на нас. Охранник, да и только!

* * *
- Шура, посмотри в окно.... Где Филиппок? - спрашивал отец маму каждое утро, собираясь на работу.
- Во дворе. Уже сторожит, - с улыбкой отвечала она. Выскакивала во двор, загоняла его в закуток и закрывала.
Только тогда отец выходил из дома. Ведь гусь теперь увивался за ним до опасной дороги, где туда-сюда сновали машины. Но умник дважды позволил себя запереть. Потом уже заранее выходил за калитку и ждал хозяина на улице. Окольными путями тоже не удавалось скрыться от следопыта. Казалось, этот пернатый наперед угадывал все отцовские хитрости.
Однажды вечером Филиппок как обычно вышел со двора и больше не вернулся. Все горевали, вспоминая умного гуся. И только кошка Настя мурлыкала, ухмылялась в усы, намекая, что только она одна знает тайну его пропажи. Мы с братом плакали. Чтобы утешить нас, отец, сглотнув комок в горле, с поддельной бодростью произнес:
- А я знаю, где этот проказник! Он улетел с дикими гусями в теплые страны, где круглый год солнце и лето.
Сверху послышался призывный птичий крик. Мы подняли головы. По небу плыли легкие облака, похожие на разбросанные перья белого гусака. А черными точками на юг устало тянулся журавлиный клин.