развратные мощи

Однажды, светлой от полной истекающей гальваническим светом луны, ночью, я отправился на кладбище - так, ни для чего, ради самой прогулки и окружающих в этом случае мою неторопливость, пейзажей. О, как я люблю кадаврические переплетения голых ветвей в густом ультрамарине глубокой и лунной ночи! Эти кованые мастерами прошлых столетий ажурные ограды и поблёскивающие в своей влажной черноте плиты с символикою распятия! И зыбкие, таящиеся тени, и шорох ржавой последней листвы, скукоженной наподобие лиц китайских божков, и чуть прелый, острый запах гниющей по поверхности почвы с примесью запаха идущего из её вечно бессолнечных, пронизанных потайными холодными водами, недр.
Итак, я вышел на прогулку и не намерен был её прекратить, пока не нагуляюсь вдоволь. А, надо признаться, иногда это случалось глубоко под утро, когда уже просыпались на ветвях грачи и вороны, и неожиланно, из понятных только им соображений, начинали метаться в тусклом нарождающемся свете чёрыми стремительными облаками. В тот час, когда между утром и ночью ещё пролегает соединяющая их пуповина, когда день ещё не в силах откахзаться от матери и невольно опасаешься наступить на их сокровенную болезненную связь.
Итак, я гулял, частенько постукивая тростью по старым гробницам, изредка поглядывая на колосящуюся светом Луну, порою перекрываемую легчайшим кашне облачка, что потеряла одна из фей, да напевая древнюю песенку об умерших в плотской невинности и в один день (разумеется, по недоразумению) юных влюблённых. Бог забрал их на небеса и справил славные поминки. Впрочем, про это в песенке говорится довольно ироничным слогом.
Вдруг мне послышался странный шорох. Что это? Кто имеет дерзость гулять в этот час тут, кроме меня? Но вот я заметил за тремя рядами могил источник звука – то сдвигалась в сторону массивная каменная плита. Хм. Присев на подвернувшуюся скамью, я закинул ногу на ногу, уткнул трость в землю и, сняв цилиндр, принялся наблюдать этот диковинный с пектакль. А это случился и вправду самый настоящий спектакль – из могилы вылез скелет и, подойдя к соседней плите, сдвинул её. Вернее, вероятно – помог, поскольку из могилы вылез второй скелет, поменьше размером и с останками длинных волос на черепе. Выпрямившись, скелеты чуть выгнулись назад и нежно взялись за руки. Они пербывали в таком положении несколько мгновений, после чего бросились друг у другу в обьятия, издав при этом костяной стук. Подобный же стук раздавался и при их лобзаниях, кои были до того страстны, что вдруг челюсть меньшего скелета осталась, выдернута из пазов, в челюстях большего.
Скелет освободил челюсть своей подруги (а теперь стало несомненным, что меньший скелет – скорее всего подруга) и, юмористично отвесив поклон, передал деталь потерпевшей. Она незамедлительно приладила челюсть на место и они снова принялись за любовные утехи. Из опаски спугнуть голубков, я не смеялся, хотя меня так и подмывало посоветовать им что-либо плебейски-грубое, как я иногда поступаю (о, настоящий стилист просто обязан разбираться в сленге подонков!). Итак, скелеты, наскучив целованием, легли на плиту. Меньший скелет сладострастно раздвинула ноги, а больший взгромоздинся сверху и, при помощи её обнажённых пальцев, вставил в её промежность невидимый фаллос. Ну и перестук тут начался! Скелеты открывали и закрывали челюсти, дёргали ногами, совокуплялись как самые настоящие жаркие любовники. Они меняли позы с достойной похвалы частотой. Вот он сношает её сбоку, а вот уже сзади. А вот она скачет на нём, размахивая ручными костями. Однако, закончилось всё вполне классично. Мелко задрожав на «ней», «он» обмяк, если так можно выразиться и, осободившись от обьятий, сел на плиту. «Она» ещё некоторое время блаженно нежилась, сведя бедренные кости, а затем встала с плиты, поправляя свои шикарные для черепа волосы. Напоследок они поцеловались, он задвинул за нею камень и, погрозив мне пальцем (на что я пригрозил ему тростью), убрался в свою опочивальню. Продолжая прогулку, я размышлял о человеческой натуре и об её неискоренимых слабостях. Даже тут, в гробах, они не могут отказаться от плотских утех! О, развратные мощи! Одержимый страстями костяк! Не те ли это самые молодые люди из древней песенки? О, тогда они вовсю навёрстывают упущенное! О, маленькие костяные чудовища!!! Полон ощущений, возвратился я в свой милый дом и залёг на обтянутую кожей африканской антилопы кушетку, где и сморил меня сон. Но и на следующий день ещё вспоминал я двух скелетов, что гремели костями в обьятиях. Ах, ничего удивительного. Помогающая мне одеваться горничная придерживалась того же мнения.