82. Фирме меняют директора

Параграф 82 из книги автора "Прозрение". Полная версия в Интернете;
  http://world.lib.ru/t/trahtenberg_r_m/gorodaigody-133.shtml

 Вскоре Моти и консультант по бизнесу Мики начали мне внушать, что человек, который привёл фирму к инвестиции, не обязательно способен двигать её дальше. Наш Даня, как директор, явно не устраивал Хези. Он по каждому вопросу спорил, не имел нужного уровня английского и был самонадеян свыше уровня, допускаемого дарованием или капиталом.

 Откровенно говоря, я уже не чувствовал особого долга перед этим молодым человеком.
 С самого начала мне очень хотелось помочь ему стать настоящим руководителем, знающим свою технику и смело пробивающим нашу фирму в люди. При создании фирмы я отдал ему 50% своих акций, хотя по уставу теплицы приглашённые работники в явном виде их вообще не получали. Его зарплата, наверное, втрое превышала мою. (После переезда в Реховот я почувствовал, что вокруг меня начали крупную игру, и потребовал достойной оплаты. Хези после некоторого скрипа согласился платить всем троим Дане, Эйтану и мне, поровну).
 Даня был энергичным, общительным и, как говорится, способным администратором. Но было неприятно, что в ответ на моё отеческое отношение, он проявляет скрытность и несоразмерную властность.
 Скоро стало ясно, что ему не приложить достаточные усилия для освоения специальности. При этом он постоянно вмешивался в чисто технические вопросы, саботируя необходимые заказы, покупки, навязывая свои задания инженерам. В поездках и контактах проявилась его слабость в языке. Наверное, я бы продолжал мириться со всем, если бы не особый случай.
 Во время, когда наша фирма стремительно развивалась, и мы искали новых работников, мой младший сын ходил безработным и всё примерял себя к профессии бизнесмена, которая при увлекающих его масштабах, казалась мне опасной. Конечно, я мечтал втянуть Мишу в свои дела, ведь его образование электромеханика, незаурядная сообразительность и редкая интуиция, а также человеческие качества, всегда привлекавшие к нему людей, явно обещали успех делу моей жизни в его руках. Я иногда использовал способности сына, рассказывая ему вставшую на нашем пути техническую проблему, и он всегда тут же предлагал ряд оригинальных решений.
 С большим трудом я уговорил Мишу пойти к нам инженером. Он наилучшим образом мог заполнить брешь в наших кадрах между электронщиками, умевшими только строить электронные схемы и далёкими от механики, и заказчиками, которые хотели видеть крутящиеся моторы и двигающиеся органы механизмов.
 Нужен был специалист, умеющий выполнять точную сборку и наладку механики, испытания макетов с выдачей рекомендаций по изменению схем. Он также должен был обладать искусством демонстрировать приводы в действии и вести техническо-дипломатические переговоры с покупателями и заказчиками.
 Однако моё предложение Даня встретил в штыки. Он и так и этак возражал, ссылаясь в заключение, что присутствие моего сына будет мешать в коллективе. Никакие мои доводы не помогали. В отчаянии я даже воззвал к его родительским чувствам, но напрасно.
 После этого во мне, словно, что-то переключилось. Этот человек потерял место в моём сердце.

 Тут пришёл Хези, и я спросил его о возможности приёма на работу моего сына. Хези только поинтересовался: «Он инженер? Тогда даже лучше, чтобы профессор работал вместе с сыном». Тут мне стало ясно, что всё дело в капризе зазнавшегося человека.
 Уже без участия Шавита Мишу взяли на работу, и он хорошо делал всё, что от него ожидали. Не имея прежде элементарных знаний в компьютере, он через короткое время освоился с ним, влез в профессиональные хитрости разработчиков приводов и, что называется, «влился в коллектив».

 Вскоре произошла смена директора. Я не возражал. Да и в таком вопросе, от которого зависел успех всей коммерции инвесторов, моё несогласие не повлияло бы на решение. В конце концов, мой голос был только одним из десятка голосов директората.
 Даня приехал утрясать свои финансовые дела с Хези. Это решалось в кабинете нового директора. Думаю, что он запросил очень много отступного.
 Хези спросил меня, можно ли его оставить в качестве технического директора. Это было совершенно невозможно. Наклонности Дани стащить технику в канаву прожектёрства, игнорируя весь прошлый опыт, были хорошо известны. Даня зашёл и ко мне. Он просил дать ему шанс и оставить его инженером. В ответ на мои замечания о помехах в работе, которые он создавал, отвечал, что ошибался. Конечно, его присутствие рядом с Табачником, выключило бы из работы единственного надёжного работника. Сам он не мог работать по заданию. И психологически, и в силу неподготовленности. Мне удалось проявить твёрдость. Это не оле, молодой энергичный израильтянин со связями не пропадёт.
 Позже кто-то донёс до меня слух, что видели Даню, он работал в крупной фирме и плохо отзывался обо мне.

 Но, как бывает в жизни, неприятности не приходят поодиночке. Мне предстояло познакомиться с новым типом руководителя в демократическом мире.
 Яков Лихтер был крепким деятелем с крупной головой, честным взглядом распахнутых глаз и недоразвитой нижней частью тела. Он ловко передвигался, опираясь на специальные палки, и быстро оказывался в нужной ему точке пространства. Для него сняли в окрестностях города виллу с бассейном и прислугой.

 Добрый человек меня предупреждал – будь осторожен, физические недостатки не могли не отразиться на всех качествах такого деятеля. Действительно, оказалось, что существуют люди, для которых важнее всего на свете в любой игре быть первой и единственной фигурой. Я стал ещё умнее в познании галереи человеческих типов. Только этот опыт уже не мог мне пригодиться.

 Но в первые дни он был самой любезностью. Хези улыбался и спрашивал: «Ну, какого прекрасного человека мы нашли?» Его старый друг Моти смущённо помалкивал.
 Яков горячо интересовался идеями ADD и расспрашивал меня. Разумеется, я с полным желанием начал его обучение.
 Однако это длилось всего несколько дней. Он переключился на Табачника, который с большой охотой выдавал ему, как собственные, все мои находки.

 Надо заметить, что в этом мире совсем не принято, чтобы технический руководитель раздавал своим работникам собственные знания. Наоборот, стремятся так разделить работу, чтобы каждый инженер только выполнял отдельное задание, от сих до сих. Всё вместе должен знать только руководитель. Но для меня это было слишком.
 И что это за напасть такая! Всегда я стремился к взаимодействию с техникой, но снова попадал во взаимоотношения с людьми. Противны мне эти разговоры, и даже мысли типа сплетен. Ситуация неразрешима?
 А выход есть. Надо иметь много денег, создать собственную фирму, самому быть и учёным и директором. В этом мире такое существует, но мне уже туда не подняться.

 Яков понимал мой иврит, хотя позже я уловил, что он понимал гораздо дальше, и мои речи только мне казались актами взаимного контакта.
 Очень быстро, наши беседы сошли на нет. Моё участие в работе стремительно сжималось к нулю. Он быстро сформировал новый технический мозговой центр под своим непосредственным руководством. Он не применял начальственные ноты. Просто сразу дал понять инженерам, что их зарплата, всякие льготы, да и сама работа зависят только от него.

 В соответствии с хорошо освоенной теорией «руководства коллективом», он объявил об увольнении трёх работников. Хотя я ещё считался техническим руководителем фирмы, меня и не спросили об этом.
 Вдруг я узнал, что в число уволенных попадает и недавно принятый мной Илья Гуревич, пожилой кандидат наук, работавший в России в близком нашему техническом направлении. Сначала он мог делать мало полезного, но к этому времени освоился и стал заметным помощником Табачника.
 Я пошёл отбивать его. Позже Яков объявил его «хорошим человеком», т.е. он думал, что это кадр из моей команды, но быстро нашёл с ним общий язык. Он хотел удалить и Моти, который по его понятиям имел слишком большую власть. Но Моти уцелел, а вот Бориса мы потеряли. Этот тихий парень пришёл к нам ещё в теплице и очень медленно входил в дело. Однако постепенно освоился, стал самым глубоким из всех знатоком компьютера и полезным инженером.

 На моих глазах пошёл распад группы специалистов, набравших к этому моменту именно нужную для нашего дела квалификацию, и с энтузиазмом совместно работавших. Мы имели настоящую Старт-ап компанию, и всё начало растекаться.

 На очередном заседании акционеров я вынужден был выступить против предложения Хези ещё укрепить Якова, передав ему часть акций компании.
 Я предложил заменить директора, а не давать ему акции. Его действия грозили рассыпать фирму. Яков сидел здесь же и сказал, что предложение уволить одного из инженеров было его ошибкой.
 При голосовании счёт был: 1-против, 9-за. Но никаких акций от фирмы он не получил. (Правда, через короткое время сумел лишить их и всех других владельцев).

 По специальности он был физиком, но активно любознательным. Он вникал в нашу технику, дополняя на первых порах свои решения подсказками инженеров. Он лишь видеть не хотел какую-то ещё самостоятельную единицу в подначальном учреждении.
 Яков не раз объявлял, что работал вице-президентом в Бостоне! (Так и не решился я на бестактный вопрос – почему же ушёл оттуда?) А и верно, этот человек отлично писал на английским, пальцы его обрамлялись белыми отчищенными ногтями, что должно было свидетельствовать о принадлежности к элите общества.
 Свою страсть к технике он как-то проявил, лично вычертив детальку негодного макета. Когда я рассказал ему, что невозможно на один вал нанизать несколько двигателей со своими подшипниками, для их стыковки служат гибкие элементы – муфты, он был разочарован.

 Фактически отстранив меня от дела, новый директор заинтересовался, сколько времени главный учёный пребывает на работе. Обычно я утром снимал сигнализацию и последним уезжал.
 Теперь моё высиживание в своём кабинете потеряло всякий смысл. Продуманные до мелочей новые идеи нуждались в экспериментальной проверке, но инженеры могли вежливо меня выслушать, но выполняли задания Якова.
 Чтобы сократить тягостные встречи, я иногда уезжал обедать домой, и не спешил вернуться. Уже много лет я жил в нормальном режиме, когда самые полезные решения приходили ко мне во время поздних вечерних проходок и пробежек. Новый директор завёл именные бланки прихода-ухода. Однажды утром я обнаружил на своём столе особый бланк, содержавший две дополнительные колонки прихода и ухода в середине дня. Значит, он думал о моей занятости, даже изобретал новые формы учёта и заставил секретаршу рисовать на компьютере и печатать специальные «документы».

 Я пошёл к нему в кабинет, положил на стол эту бумагу, сказал несколько крепких слов (это они понимали по-русски). Он закрутился и не смог подыскать объяснение. Потом он объявил, что секретарша ошиблась, рисуя бланк.
 Я отказался вообще регистрировать свой приход и уход. Далее начальник исследовал возможности не платить мне зарплату, советовался с Хези. Они попытались выяснить мой график жизни. Но это уж слишком заводило их в незнакомую западным обычаям стихию. Хези я объяснил, что даже КГБ не смело так вести себя с профессором.

 Жизнь нашей некогда дружной команды нарушилась. Простой доверительный разговор стал невозможен. Как быстро могут меняться люди. Двусмысленные речи, косые взгляды, таинственные посещения директорского кабинета – прямо шекспировские козни.

 Между прочим, мне стал известен случай, когда в аналогичной ситуации избавились от научного руководителя. Как-то нас навестил директор новой фирмы из Хайфы Nanomotion, получившей недавно многомиллионную инвестицию. Его с почётом принимал Яков, выспрашивая всякие подробности. Среди прочих разговоров я из вежливости спросил:
 – Как поживает мой знакомый доктор Зомрис? – Несколько раз мы обстоятельно говорили по телефону и обменивались техническими подробностями наших приводов.
 Господин немного смутился и что-то пробормотал о том, что доктор нездоров. Потом мне пояснили, что у него психические отклонения, к сожалению, исключившие его дальнейшую работу.

 Несколько времени спустя, когда директор полностью провалил всё наше дело, и исчез, не попрощавшись, Хези сухо выговорил: «Это был плохой человек».