Шуня

Звонок дребезжал непрерывно. Через пять минут нервных поисков я пришла к логическому вопросу: на хрена я поставила на все устройства, издающие звук, одинаковую мелодию?! Перед кем решила выебнуться? Вот теперь и выебываюсь как мартышка, подлетая то к телефону, то к мобиле, то к двери. Раз с пьяну метнулась к микроволновке. Сейчас звук шел от двери. Кого нелегкая на ночь глядя? Посмотрела на часы. Пол первого. Посмотрела на дверь. Ничего не увидела. Потому что в металлической двери сложно проковырять глазок. Я набралась храбрости и, не спрашивая «Кто там?», рванула задвижку. Я догадывалась, кто это мог быть, потому такая сейчас отважная. Так и есть: держась рукой за стену, вернее, за звонок, передо мной склонился Шуня. Поза его не вселяла оптимизма: он сейчас либо рухнет на меня, либо его вывернет на мои тапки. Пока он не видел моего лица, философски улыбнулась: «Ровно месяц прошел. Как месячные».
Я сняла его руку с кнопки, Шуня дернулся и резко выпрямился, словно мог увидеть кого-то другого. Сфокусировав на моей физиономии взгляд, попытался улыбнуться. Получилась гримаса. Опять опустил голову. Брякнул чем-то стеклянным в пакете. Понятно. Я люблю пить с Шуней, я в принципе вообще люблю пить, поэтому настроение заметно улучшилось со времени поиска источника звука.
Можно Шуню и просто пропустить, но я, для проформы, скрестила руки на груди:
- Че надо?
Тот долго соображал, потом выдал гениальное:
- Тебя. Гы-ы-ы…
 Как всегда. Я отвернулась и пошла в кухню. Не стала дальше изображать несносную жену или ревнивую любовницу, потому что не была ни той, ни другой. Я ему была никто. Просто любовь у нас. У меня.
Механически расставляя стаканы и закуску, я считала, сколько нашему, гм, знакомству. Без двух месяцев десять лет. Стаж? Юбилей? Да нет, это просто жопа!
Шуня с радостной улыбкой созерцал мои движения, вернее, результаты моих метаний.
- Как оп-перативно…
- Ты дверь за собой закрыл?
- Ага…
Я пошла проверять его «ага». Ну вот, заходи, кто хошь, бери, че нать. Справившись с кучей замков и задвижек, вернулась в кухню. Шуни не было, в туалете, видно. Я присела за край стола и уронила голову на руку. За день измоталась, а тут еще любовь. Такая старая любовь, что уже тошно становится. Десять лет. Очуметь можно, если нормативно выражаться.
Появился Шуня, умытый, причесанный, малость протрезвевший, улыбаясь, застегивал ширинку. Улыбается. Убить бы его…
- Ну, что, пить бум? – весело прокричал он.
- Бум, - отозвалась я. – Зарплата? Тебя еще с работы не уволили?
- Заебутся увольнять! – героически выпятив грудь, плескал он водку по стаканам.
- Кто б сомневался, - не выдержала я. – На стол не лей! Кто станет увольнять грузчика с неоконченным высшим образованием? А пьянки? – мелочи жизни…
Шуня гулко стукнул бутылкой о стол и зло на меня посмотрел:
- Давай не будем, а?! Ты мне не жена, я сюда не за этим пришел.
- А зачем? Зачем ты сюда ходишь?
Ответ на этот вопрос пьяный Шуня не знал, поэтому ответил по-детски:
- Мне уйти? – но решителен по-взрослому, даже стакан с минералкой отставил.
- Сиди, раз приперся, - вздохнула я.
Молчание. Он смотрит на меня не мигая. Прикольная у него мордаха, взгляд приковывает моментально. Большие черные глаза, смуглая кожа, широкие скулы. Губы полные, почти навыворчку, как у негра. Засасывает, как вантуз. Он ими постоянно шевелит, облизывает, высовывает кончик языка, знает, наверное, как это на баб действует. Нос крупный, картошкой. Мужика крупный нос не портит, к тому же если пользоваться народной приметой о сравнении носа и члена, Шуня даже выигрывает. Волосы только странные – цвета соломы, к корням темнее, концы, словно опаленные. Не блестят, густые и слегка вьющиеся. И прическа немодная, но грузчикам это и не нужно. Поглядишь – конская грива, а коснешься, словно детский пушок… Я раньше постоянно наматывала его волосы на пальцы. Раньше..
- Че грузишься? Обиделась? На что?
- Отвали. Ну, погнали!
Движения у нас во время пития были одинаковые – большой совместный опыт. Пьем одним глотком, одинаково морщимся, потом резко вскидываем руку, словно сейчас махнем рюмкой об пол. Я всегда гордилась тем, что это у нас общее, и только недавно подумала: а не выгляжу ли я как мужланка? По хрену. Но по хрену-то по хрену, а на корпоративных вечеринках я пью цивилизованней.
Шуня закурил:
- Я у тебя на ночь…
- Угу.
- Пойду своей позвоню..
- Угу.

Шуня появился на нашем первом курсе в середине семестра. Чубатый, смуглый, газа – вишенки, неизменная открытая улыбка. Постоянные байки, необидчивый, но грубоватый и примитивный, одна ебля на уме – он походил на деревенского рас****яя. И этим меня покорил. Я в то время была очень манерной девочкой без малейшего сексуального опыта. Мой острый язычок отпугивал парней на километры. К тому же, чтоб не отставать от сверстниц, я навила вокруг себя слухов, будто встречаюсь с сорокалетним бизнесменом. Мне тогда казалось, что это круто. Я видела, какой он одноклеточный, но все равно решила заполучить Шуню. У меня раньше все получалось, что задумаю – золотая медаль, вот она, лучшая ученица в бальном классе, в музшколе, в институте. Решила, что он откроет мою новую коллекцию. Не знала, что застопорюсь… После полугодового списывания лекций, Шуня относился ко мне как к зубрилке, лишь чмок в лобик. Как-то, перед летней сессией, я сидела в аудитории, грызла шоколадный батончик. Шуня присел и попросил дожевать. Я дала, и серьезно глядя на него, произнесла: «Будешь должен». Он засмеялся и ответил в своей манере: «Расплачиваюсь только натурой!». «Сойдет». Я не могла презирать себя за эти слова, просто некогда было. Оставшиеся лекции Шуня прожигал мою шею взглядом, а после звонка подошел и смущенно промямлил: «К тебе, или ко мне, в общагу?». «Ко мне». Так все и случилось. Помню, после этого, Шуня смеялся: «Если бы кто меня опередил, мне бы ты не досталась!» Я была польщена, хотя в тот первый раз ничего, кроме боли не почувствовала. Просто литературы много прочитала по этой теме. Потом все наладилось, в смысле секса, я кончала по десять раз, а Шуня лишь умилялся: Как хорошо, что до него никто.. Дуре, надо было дать кому…

- О чем задумалась, красавица?
«Красавица»! Меня бесит, когда он общается, как со своими бесчисленными шалавами. Неужели не чувствует разницы?
- Вспомнила наш первый трах.
- Как ты меня изнасиловала за шоколадку? – рыгочет он.
Вот урод! Я ковыряла вилкой помидоры в салате:
- Большего ты и не стоишь… - вспомнив, что он не любит такие разговоры, перевела тему, - Ну, что, дозвонился?
- Полный порядок! Девчонки температурят…
У Шуни девочки близнецы. Не помню, как зовут. Не хочу помнить.
- Действительно, порядок, - саркастически усмехнулась я.
- Ладно, я-то тут причем? – обиделся он.
- Наливай.
Выпили. Закурили. Он поглядывал на меня масляными глазками сквозь пелену дыма. Ему хоть сейчас в койку. А мне… а я уже начала вспоминать с чего все началось. Я часто вспоминаю, вернее никогда не забываю. После первого раза он как-то испугался, даже на лекциях не появлялся. После мнимой болезни, через неделю вошел в аудиторию. Я сделала вид, что мне по фигу. Еще через пару дней подвалил с предложением повторить. Я правильно выбрала тактику похуизма, поняла, что он испугался моей девственности. Вернее, что я на этом заморачиваюсь. Правда, мне это потом боком вышло. Шуня решил, что я похуистка по жизни, только маскируюсь пай девочкой, что секс для меня означает то же, что и для него. И мы спали вместе, по-разному понимая истину. Конечно же, это моя вина, не сказала ему правды, но я боялась, что потеряю Шуню. А он вошел в раж: нимало не смущаясь, рассказывал, сколько ****ей у него побывало за день, однажды интересную болезнь принес. Я все терпела. Не знаю, почему. Ведь я его еще не любила. Думала, так, студенческий роман. Когда первая страсть улеглась, мы стали больше проводить время вне дома моих родителей. Кафе, мороженное, карусели. Постоянные попойки. Когда он пьяный – ржачный. Постоянно обнимает, целует, шутит. С ним любая чувствует себя принцессой. Тогда я и прозрела. Он сидел за барной стойкой, тянул какое-то недорогое пойло. Я наблюдала за его губами, обхватившими соломинку, и отчетливо сказала себе: «Люблю». Я до сих пор помню тот момент, как в замедленном кино: он отодвигает стакан, тушит окурок, пепельница – крупным планом, камера перемещается на лицо, он уже смотрит на меня. Улыбается мне как-то по-взрослому, устало, медленно зажмуривается. Может, он просто моргнул, но мне показалось, что это ответ. Положительный ответ. И с тех пор я стала на все смотреть по-другому. Я была уверенна, что у нас на двоих – неземное чувство, и очень скоро оно прорвется наружу. С тех пор я и начала наматывать его кудряшки на пальцы, целовать длиннющие ресницы, и шутливо кусать за нос. Молчала. Он молчал.

- Юлька знает про тебя, - просто сказал он.
- Ты ее любишь?
- Она по телефону спросила: ты у своей? Значит, про тебя.
- А в этом доме ОНА считается своей…
- Да ладно тебе…
- Мне ладно.

Жена его работает библиотекарем. Библиотека далеко от моего дома, но я пару раз из любопытства заглядывала. Маленькая блондиночка. Миленькая, как болонка. Ухоженные пальчики в красивых колечках. Одета скромно. Когда заводила мне карточку читателя, споткнулась о мою фамилию, переспросила, покраснела. Я из пижонства спросила древнегреческих философов, она показала ряд и склонилась над картотекой. Потом, прогуливая по рядам, я заметила ее изучающий взгляд. Она симпатичней меня. Зато я читаю древнегреческих философов… Второй раз я сдала книги и вычеркнулась, объяснив, что мало выбору. Кажется, она вздохнула с облегчением.
Шуня как-то обмолвился, что ей родичи помогают. Еще говорил, что она плохая хозяйка, и он ****ит ее постоянно. ****ит. (ударение на втором слоге). Такие болонки созданы для домашнего уюта, их можно только гладить. А вот я… интересно, кто я? Жена его – декоративная, его партнерши, наверняка, шавки, такие же озабоченные и вульгарные, как и он сам. Я, наверное, борзая. Не знаю, почему. Наверное, потому что не могу делить его ни с кем, мне бы лапу положить на все его хозяйство и сказать: «Фу! Сидеть на месте!» Тогда он точно смоется навсегда. Юля знает о его похождениях и молчит. Тоже любит.

- Я аборт делала от тебя.
Шуня поперхнулся водкой.
- Когда?
- Два года назад.
- А ты разве не того-этого?..
- Предохраняюсь? Ну да. Просто я подумала… а потом передумала…
- А-а… Пацана бы мне… пацана хочу…
«Официант, унесите эту утку, она недожаренная!» Я сидела и спокойно смотрела, как он допивает. Интересно, если вилкой продырявить глотку, из дырок побежит водка? Зачем я ему сказала про аборт? Наверное, уже пьяная…

Я снова погрузилась в воспоминания. Это намного приятней. Так, на чем я остановилась в прошлый раз? Хотя нет, и здесь ничего приятного нет. То есть с того момента, как я поняла, что люблю его, он стал каким-то покинутым и печальным. Даже про баб при мне не говорил. Я думала, что у него какие-то другие проблемы. Ведь не бросал же он меня. Уже начался новый семестр, стояло бабье лето. Мы пошли отметить первую степуху. Начали с парка, переместились до качелей. Это был какой-то детский уголок. Простые качели на веревках, чей-нибудь папаша соорудил. Рядом песочница. И никого вокруг. Мы изрядно набрались пива, сначала бегали в кусты поминутно, потом там и остались. Делать это на ветках малоприятно, чем представлять, постоянно тычется что-то. Но Шуня, его член и пиво уговорили меня. Дальше больше – мы решили продолжить на качелях. Нас не пугала возможность быть обнаруженными. Восемнадцатилетнего пьяного человека вообще невозможно чем-либо напугать. Обычных фрикций мне показалось мало, и я стала раскачивать качели. Все было не как обычно. Обычно – это закрытые глаза, стоны-рыки, поглаживания-щипки, вопль. А сейчас мы смотрели друг на друга не моргая, не издавая ни звука. Мне казалось, что с полетом качелей в унисон движутся наши мысли, наши чувства. Хотелось моргнуть, но боялась, что оборвется та связь наших взглядов. Вероятно, накал был силен, и оборвалась веревка на качелях. Мы полетели в кусты. Шуня истошно кричал, и мне показалось, что член его сломался. Но ничего страшного не произошло. В смысле, с членом. Он, в смысле Шуня, просто висок оцарапал о ветку. Этот шрам у него до сих пор. Небольшой келоидный рубчик плавно переходит в блестящую розовую змейку. Иногда хочется потрогать его губами. Но я больше не трогаю его губами. Ничего, кроме стандартных, ничего не выражающих поцелуев. В тот день был конец. Или не конец, судя по этим десятилетним встречам. Передо мной до сих пор стоит картина: мы, как два дебила, с приспущенными джинсами, лицо Шуни в крови. Тогда спьяну мне показалось, что он изойдет кровью. Кажется, я плакала, кричала, может, на помощь звала, забыв про голые задницы. Потом догадалась зажать место пореза. Я обхватила его одуванчиковую голову и прижалась к виску губами. Висок пульсировал. Во рту чувствовался солоноватый вкус. Но мне не было противно: я была пьяна, я спасала жизнь человека, я любила. Но вдруг, ни с того, ни с сего, он оттолкнул меня и тихо сказал:
- Ну не люблю я тебя!
Мы никогда не говорили с ним о любви, и его слова больно резанули. Он встал, отряхнулся и пошел. А я осталась, стирая кровь на губах.

- Зачем ты приходишь ко мне? – снова спросила я уже после. После – это после суперского секса. Молчит. Курит. Мы уже перебрались с его водки на мое вино, с кухни на постель. Я разрешаю ему курить в постели. Может, жена не разрешает…
Не спалось. Он напряжен. Я пытаюсь расслабить его спину, плечи, с годами затянувшиеся приличным жирком. Не помогает. Наверное, я плохая актриса, не умею скрывать, что на душе. Последняя надежда, что он пьян и ничего не заметил. Первая сигарета, вторая, третья…

Дальше все было до банальности просто: Шуня ушел в армию, не смотря на то, что в институте была военная кафедра. Потом биография его для меня обрывается и вновь появляется года через четыре. Он женат, он отец, он счастлив. До такой степени, что в кафе рассказывает, сколько раз его жена вытаскивала любовниц из их постели. Не знаю, может, действительно, любовь такая. Тогда что было ко мне? И что есть ко мне сейчас?
Я никогда не ставила себе цели отбить его. Понимаю, что когда он рядом постоянно – это чудовище. Наверное, нужно было увести его на полгода - год, я бы переболела им, и выгнала на все четыре стороны. Только страшно – вдруг не переболею? И начну в смущении прятать глаза от его потаскух? Я дико извиняюсь, что он мой муж, и не может проводить с вами, мадам, больше времени? Какая же все это бодяга! Зачем я постоянно думаю об этом? Ну не могу без этого обойтись, то хотя бы мозги не напрягала. Пришел – дала. Взял – ушел. Напилась. Вся жизнь из глаголов.
- Как на работе?
- Повышение, - я шмыгнула носом.
- Поздравляю.
Я только сейчас понимаю, что он почти трезв. Он лежит у меня на груди, я свободной рукой тереблю его волосы. Все, все должно было быть наоборот: это я должна у него на груди лежать, а он теребить мои волосы, облизывать ресницы и кусать носы. Что поделаешь, я не болонка…
- Кать…
- Ну…
- Отпусти меня.
Я стараюсь не задерживать дыхания, что бы он прижатым ухом не почувствовал стук сердца, невнятно ответила:
- Разве я тебя держу? Или зову?
- Ты знаешь, о чем я.
Я знаю, о чем он. Действительно, почему не отпустить, и не мучить ни себя, ни его? Завести себе нормального мужика, страшненького, дожившего до сорока лет девственником. А там и дети пойдут. От этой мысли стало весело.
- Че ржешь?
Хотя я не ржала. Но я уже говорила, что Шуня грубый. Я столкнула его с себя, перекатила на спину, и сжала его лицо в ладонях. Долго смотрела в глаза. Его глаза ждали. Мои смеялись. Я чуть отодвинула левую руку и потрогала губами шрам. Почему-то он был очень горячим по сравнению со щекой. Я изо всех сил сжала его голову, словно яйцо. Губы вдавила в его висок. Он запульсировал, как в тот раз. Шуня немного отстранился. Не нравится. Как моя любовь – давящая, душащая, гнетущая. Тиски. Я смотрела на него. Его глаза-вишенки, его рот, его пушистые волосы. Белоснежный оскал зубов. Как же все это я ненавижу! Отпустить его? Думаю, он понял ответ без слов. Как-то вишенки его потухли.
- Тебя кто-нибудь Шуней называет?
- Нет. Только ты.
- Вот и ладненько. Ну, что, спать?
- Спать…