Отмытое богатство

... ... Мама судорожно разворачивала конфеты. Все подряд. Краем глаза я видела, что там были и «Мишка на севере», и «Каракум», и даже «А ну-ка, отними»…Конфеты она кидала в стеклянную сахарницу с крышечкой, а обёртки - в мою сторону.

- Вот… вот… смотри, неужели тебе мало? Доченька, я тебя умоляю, не конфузь меня, не позорь перед людьми…

Я покорно стояла перед ней, опустив голову, сцепив руки на животе, большими пальцами вверх. Ими я легонько время от времени отталкивала бумажки, которые большими яркими бабочками касались моих рук. Это были не те фантики. Не те.

Мама не понимала, что мне были нужны другие, мои собственные фантики. И что без них мне совершенно невозможно жить на нашей улице.

Мои фантики доставались мне нелегко. Каждое воскресенье я с подружками и друзьями тайком от родителей ходила в цирк. Мама Юрки Петренки работала там уборщицей и пускала нас постоять за занавесом у одного из служебных входов. Неважно, что я уже видела эту программу, сидела нарядная в первых рядах с букетом и потом , поставленная бабушкой на арену, вручала цветы фокуснику. Стоять гуртом за тяжелым пыльным занавесом и пытаться что-то разглядеть в щелку было гораздо интереснее, и у меня захватывало дух, когда глаз мой схватывал мелькающие руки-ноги воздушных гимнастов.

Но главным в воскресных путешествиях было, всё-таки, не это. Главным был сам поход. Мы шли в цирк не по тротуарам, а по городским канавам. Канавы в Уссурийске были в меру широки , в меру глубоки. Их края не были выложены камешками, как арыки в узбекском городе Чирчике, не были заасфальтированы, как стоки во Владивостоке – это были просто рукотворные овражки, заросшие травкой-пупавкой, а поверх них перед автобусными остановками были перекинуты деревянные решетчатые мостки . Наша стайка считалкой делилась пополам, на пальцах выкидывалось по какой – правой или левой канавке и кому идти. Правая канавка была лучше – вдоль неё стояло больше магазинов.

Сравнить ощущения, с которыми я собирала фантики, наверное, можно только лишь с собиранием грибов. Сердечко ёкало и замирало, когда вдруг ты оказывалась первой возле фантика, да не простого такого, как у ириски «золотой ключик», а красно-золотистого от породистой конфеты «Красный Мак». На минутку все приостанавливались, восторженно цокали над твоим фантиком и бежали дальше. Твое богатство было освидетельствовано и право собственности на него подтверждено.

 По мере приближения к цирку карманы наши разбухали от конфетных оберток относительно свежих и не очень… После представления мы торопились домой и, кое-как поев, бежали за бабушкин сарай. Вернее, прабабушкин.

Ребятня разводила костерок, а я шла в сарай за чугунным утюгом. Вместе с деревянным рубильником он лежал на голых пружинах старинного кресла, подлокотники которого заканчивались лакированными то ли лапами жуткого неведомого животного, то ли стилизованными кистями рук, и только ребячий гвалт за стеной успокаивал меня, когда я вытаскивала это тяжеленное чудо 19 века. Мальчишки набивали его горячими древесными угольками, а девчонки, каждая по очереди, на ящике начинали гладить свои фантики через тетрадные листочки.
Вокруг стояли тазики и ведерки с водой, а в них отмывалось наше богатство… Фантику придавалась правильная квадратная форма, уголки должны были быть гладкими и ровными. Найденная бумажка становилась ребячьей денежкой, за которую можно было купить хоть что – хоть надькин китайский веер, хоть юркин складной пластмассовый стакан для газировки…

Мама этого не понимала. Она плакала и причитала, что меня в канаве видела тётя Галя Пилипчук и гарнизонные будут теперь перемывать нам косточки. Она всё разворачивала и разворачивала конфеты, бросая мне обертки, которые, не побывав в канаве, никогда не станут фантиками и не будут признаны на нашей улице…

Но что я могла ей сказать ?