Я ненавижу песок

Песок подл. Видя землю, воспринимаешь ее как тверджую и надежную поверхность – но это песок. Он расступается, брізгами рассыпается из-под ног, и ты падаешь... и тогда он начинает вести себя, как камень.
Песок сыпуч. Яма, вырытая в нем, приобретает вид воронки с пологими стенками, окоп больше похож на цветочный горшок, а траншея – на древнюю полузасыпанную канаву. Может, по ней когда-то текла вода, может кровь.
Песок всеяден. Воду и кровь он всасывает одинаково хорошо, чуть труднее – мелкие тяжелые предметы, еще чуть труднее – людей... Только мусор - фольгу, полиэтилен и бумагу песок не принимает, брезгливо отбрасывая – и ярким разноцветные обертки неприкаянно носятся над песком, словно чайки над морем, садятся, отдохнут немного – и снова в путь, без начала и без конца.
Песок богат. Несметные сокровища, пожраны и накоплены им с незапамятных времен, когда человек еще делал первые шаги; и когда не было еще человека, и тупые злобные твари правили миром; а земле росли сосны и плакали прозрачной смолой; и когда не было еще тварей, и только сине-зеленые водоросли, жалкое подобие жизни, беспомощно барахтались в океане, выбрасывались на песчаные берега и умирали... Песок съел водоросли и сделал из них нефть; съел смолу, и сделал из нее янтарь, а из него – тоже песок; съел тварей, и сделал из них камень, а из камня – тоже песок; съест человека – и сделает из него... что ? скорее всего, тоже песок.
Песок скуп. Даже если пробить его шкуру, прошить ее скважиной, присосаться, подобно комару, к нефтяной артерии – песок шевельнется, и нефть иссякнет, скважина умрет, а потом пройдет еще десять лет – и от вышки останется жалкий металлический пень, бурый от ржавчины.
Песок ест и металл.
Песок коварен. Когда его роешь, он подается и расступается с тихим шелестом, словно говорит – я помогу тебе, я легкий, я на твоей стороне... но стоит нагнуться, и стена окопа всей тяжестью обрушивается на голову, бьет в спину, гнет книзу, и уже шуршит уже откровенно злорадно – что ? попался, теперь не уйдешь, теперь ты мой...
Песок – предатель. Рубчатые следы гусениц сохраняются не часы – а сутки и месяцы ! Даже если спрятаться от всевидящих космических глаз, если двигаться по ночам, укрывать технику теплопоглощающими чехлами и поливать водой – утром песок обязательно скажет врагам – “привет ! а знаете, куда они поехали ? вот сюда !”.
Песок – враг. Разозлившись, он вздымается в воздух, и забивается в глаза, в нос, рот, затворы, стволы, воздухозаборники, подшипники и выхлопные трубы. Человек слепнет и задыхается, оружие отказывается стрелять и даже танки сначала удрученно поскрипывают, затем глохнут и умирают.
И только вражеские стервятники реют над серо-желтыми облаками, в ожидании мига, когда песку надоест и он осядет, уляжется, устроится поудобней, чтобы насладиться как следует зрелищем.
Я ненавижу песок !
А он, судя по всему – меня.
Но песок – трус. Если его напугать как следует – он становится смирным и послушным, как битая собака. Песок жаден – и если ему принести жертву, то выполнит все, что он него потребуется. Все дело в размерах жертвы, как мне объяснили...
Если ему дать немного жира - консервная банка пролежит в нем несколько лет. Масло и тряпка – и патроны проживут в нем десятилетия. Чуть больше тряпок и солидол – и автомат пролежит век. Брезент, солидол и специальный консервирующий состав в двигатель – и танк, рыкнув из-под земли мотором, выберется на поверхность после трехсотлетней спячки. Если угостить песок человеческой плотью, то спустя тысячу лет скелет будет выглядеть свежим.
Ну а если отдать ему душу... Мы не знаем, чем заплатил ему вождь, как договорился, вызвал ли каким-то образом древних могучих волшебников или разработал в все это в секретной подземной лаборатории. Мы не знаем, пожертвовал ли он только себя, или заплатил еще кем-то – живым, мертвым или еще нерожденным. Мы не знаем, чем закончилось там, наверху – то ли враги уже уничтожили все живое, то ли все живое подняло руки, обвешалось белыми флагами и теперь радостно лижет задницы оккупантам. В любом случае, те, кто остался – песок. Мы не захотели быть песком.
Это хуже, чем смерть. Это хуже безумия. Песок – садист, он не отпускает разум, и мы, прижатые трехметровым слоем его, находимся в полном рассудке. Правда, назвать его твердым уже нельзя. Только одна цель, одна мечта, одна мысль бродит по кругу.
Песок давит. Давит сам по себе, давит, если кто-то топает над головой, давит, если по укрытию проезжает вражеский танк. Но тем, кто остался в танках, под слоем брони, брезента и консерванта – им тяжелей. Если пройдет больше времени, чем планировали стратеги, и пустыня покроется камнем, бетоном или асфальтом – мы выберемся – а они нет. Пули не берут мертвыъ. Мы справимся и без танков, и без патронов, штыком и прикладом – а вот их могут и не найти. Все планы и схемы захоронений уничтожены, и если через год, два, три после сигнала и после неудачной попытки выбраться, их не найдут... нет, все-таки им тяжелей.
Враг, практически не найдя в стране танков, будет удивлен. Не обнаружив обещанных Вождем федайринов, будет насторожен. Не поймав Вождя – будет раздражен и еще более опасен. Но пройдет год, два, десять, пятьдесят, сто, триста – и он уймется, расслабится, разнежится и ослабеет. Те, наверху – помогут ему в этом.
И тогда мы вернемся.
Возможно, наши автоматы и танки будут выглядеть смешно и наивно на фоне тогдашнего оружия – но кости не умеют смеяться. Но кости не боятся пуль и огня. Кости не знают жалости и не подвержены трусости. Им не нужны еда и медикаменты. Им не нужны даже вода и воздух. Поэтому мы победим.
А пока...
Пока я тихо ненавижу песок...

31.07.03 (с) Радий Радутный.