Буланову Александру Матвеевичу

Есть люди, о которых помнишь всегда. Независимо от того, где ты и чем занимаешься. Не то чтобы их имя торкало тебя в висок ежесекундно, но время от времени ты длишь свой диалог с ними, потому что они становятся для тебя чем-то вроде маяка, света, которому нужно дать отчет, нет, не так, ты отвечаешь мысленно им на вопрос: "Верный ли путь ты избрал в этой жизни?"

Так случилось, что мой учитель по литературоведению в институте стал для меня и наставником. Уже с первого курса я пытался что-то писать, исследовал что-то и выступал на студенческих учебных конференциях. Александр Матвеевич договорился с Давид Наумовичем, у которого я тогда работал над сопоставлением Пушкина и Высоцкого (черногорцы у того и другого есть, а в конце концов написал работку "Зимние приметы в поэтике Пушкина"), что со второго курса я работаю уже с ним, Булановым. А на третьем курсе мы с ним поехали в Германию - он на месяц, я на три. Тогда мы с ним тесно сошлись. Наш общий знакомый, Файт Зорге, занимался Высоцким (докторскую писал), но не все реалии ему были понятны, поэтому он задавал вопросы. Например, что значит строка "С Мюллером я на короткой ноге". Я поторопился тогда и сказал, что речь идет о персонаже т/ф "Семнадцать мгновений весны", но учитель поправил меня: нет, мол, был такой немецкий футболист Мюллер, и благодаря телевизору герой песни Высоцкого с ним хорошо знаком, так сказать, приятельствует. "Вот мы с Иваном Викторовичем, он может теперь сказать, на короткой ноге".

Когда умерла его мама, я был с ним и вместе с сонмом преподавателей разделил с ним его горе. Часто я заходил к нему в кабинет и проводил там с ним какое-то время, разговаривали... Нравилось мне, как он комментировал почту, приходившую к нему: "Уважаемый... Так, это в сторону. Дорогой, о, это другое дело".

Он хорошо знал мои недостатки, излишнюю детализацию в работах, увлечение дополнительными темами, поэтому дипломная моя, по его словам, едва не вывалилась из темы, на грани удержавшись. Но он надеялся, что с течением времени из меня получится литературовед. "Мы побьем тебя, как полагается, и все сложится".

Я избрал другое поприще. Перевод Книги стал моим большим делом. Литературоведение осталось любовью, но в прошлом. В одну из последних встреч Буланов признался, что рассчитывал на меня, имел на меня виды...

Осенью наш сотрудник вернулся из Петербурга, с конференции по Достоевскому, и сказал о тех потерях, которые понесла наша наука в лице видных ученых. Их было несколько. Среди них был и тот человек, о ком я помнил всегда, независимо от того, где был и чем занимался.