Жу

 Жу умерла в день моего рождения. Я во всем вижу символы и в это совпадение тоже показалось роковым. Она долго мучилась в нашем общем доме, где теперь каждая безделушка на пыльной полке будет непременно о чем-нибудь напоминать. Зудящие, разъедающие драгоценное спокойствие мысли – здесь, прямо на полу, мы заснули, не добравшись до постели влажным летним вечером, сюда она любила ставить хрустящую ледяную новогоднюю елку.
 Дом, я, наверное, продам. Мне не нужны фантомные боли.
 
 Я взлелеял внутри себя звонкую равнодушную защитную оболочку. Цельная, блестящая.
 Спокойное тупое состояние. Даже не ожидал от себя. Представлял, что буду рвать жилы, пытаясь выкричать из себя горе.. но нет. Я спокоен. Мысли плавно огибают сгусток отчаяния.

 В день своего рождения я решил никому не открывать дверь. Выключил телефон. Закрыл форточки, задернул шторы. На улице – низкий серый потолок. Из него неудержимо полился дождь, потом начал срываться колючий снег. Сел возле постели любимой. Жу попыталась мне улыбнуться. Для нее мой праздник всегда был радостью. Я равнодушно ощупал глазами ее лицо. Нос заострился, на бледной коже проявился синий оттенок. Глаза горят. Карие. Красивые. В них уже появилась отстраненность. Она уже собирается в дорогу.

Жу показала на тумбочку. Я подал ей блокнотик и ручку. Она удивительно научилась терпеть боль. Я же вижу, что ей невыносимо больно, а глаза смеются. Она написала: « Я очень–очень тебя люблю». Так. Не вникать в смысл. Я совершенно равнодушен. Отворачиваюсь.

Встаю. Подхожу к окну. Мысли текут заданным курсом. Никаких вольностей. На улице тлеют фонари. Сердце бьется ровно.
 
Я не заплакал даже тогда, когда у нее подломилась рука. Она хотела обнять мужа напоследок. Дотянуться до моей шевелюры и потрепать ее знакомым движением. Она вся как-то усохла в этой огромной постели. И не может сказать ни слова. Черный ком внутри нее уже не дает этого сделать.

Она написала еще одно слово. «До свидания». Оболочка внутри меня зазвенела от страшного напряжения.

Я не видел последние секунды ее жизни. Я отвернулся. На улице почему-то страшная тишина. Я отчетливо услышал ее предсмертный хрип. Глубокий выдох. Все.


 Взлелеянная оболочка сложной конструкции внутри меня дала трещину в день ее похорон, когда я вернулся в пустой дом. Эта чертова записка все-таки попалась мне на глаза. И я взорвался. Человек, взрослый мужчина, оказывается, умеет выть и рычать от боли, словно чудовищный зверь.

ЖУ!!!!!!

 Зачем нужно было кричать ее имя стенам? Слезы никак не заканчивались. Жутко хотелось разодрать себе лицо. От ненависти к себе я захлебнулся и принялся молотить кулаками в стену.

К огромному сожалению, треснувшая оболочка никуда не исчезла, как я надеялся. Она стала монотонно мучить меня каждый божий день. Жечь мне нутро. Я честно пытался справиться с ней. Бесполезно. Безнадежно.

Я застрелился в день ее рождения, через пятнадцать суток после дня ее смерти. В нашем доме. Какой богатый символ. Пистолет украл у знакомого. Долго смотрел в его тупое черное дуло. Палец отказывался давить на курок. Я выстрелил от усталости, чтобы прервать напряжение, чтобы избежать излишнего пафоса. Умер не сразу. Пуля попала в глаз, но ранение не вызвало мгновенную смерть. В эти минуты я с ужасом вспомнил, что Жу мне сказала «до свидания». А я, получается, ответил ей «прощай». Самоубийце дорога туда заказана.

И тогда я понял, что мужчины, оказывается, совсем не умеют терпеть настоящую боль.