Пылинки на свету

 Олег Борисович Фрадов, как обычно это случалось по пятницам, сидел в своём кабинете и писал письмо. Удав Александр лежал на хозяйском рабочем столе и, обвившись вокруг стеклянной пепельницы, курил «Kent». Часы тикали мерно, то и дело дробя время на минуты и секунды. «С уважением, Олег Борисович. До встречи на следующей неделе», - с выражением процитировал Олег Борисович последнюю строчку своего письма, потом послюнявил язычок конверта и заключил своё письмо в бумажные кандалы. Затем встал, подошёл к деревянной лакированной двери своего кабинета. Он хотел уже выйти, но вдруг остановился, повернулся и, обратив свой взгляд на Сашку, в очередной раз сказал ему: «Бросал бы ты курить, а?». Удав лишь бросил на Олега Борисовича небрежно-безликий взгляд и, держа в хвосте сигару, потёр её о пепельницу, чтобы сбросить сигаретную стружку.
 Олег Борисович вышел молча, только ухмыльнулся. У него не было цели отучить Саньку от курения, просто не любил запаха этих сигарет. Ещё не любил цитрусовые, но от него всегда пахло апельсином, хотя туалетной водой он также не пользовался, несмотря на то, что у него было достаточно средств для этого. Да и вообще, он не стремился на каждом шагу афишировать свою обеспеченность. Единственное, пожалуй, что выдавало его состояние, после квартиры, конечно, был его костюм. Даже на почту по пятницам он приходил в коричневом вельветовом пиджаке и таких же брюках. Вот и сегодня он был в том же виде, и уже застёгивал третью пуговицу своего чёрного пальто. Затем небрежно пригладил чёлку, и, сняв с крючка папку для файлов, где лежало письмо, вышел на улицу.
 Завернув за угол, Олег Борисович снова шёл вдоль стен магазина «Марта» и Прибрежная, 15 была теперь далеко за спиной. Дорога к почте занимала 20 минут ходьбы, и Олег мог бы конечно поехать на своей машине, но этому способу он предпочёл прогулку по потрескавшимся, залепленным грязью улицам. «Как же я люблю чувствовать себя простым человеком», - думал Олег Борисович всякий раз, когда шёл на почту и по-детски перепрыгивал лужи с пыльными пузырьками дождя. Вот и сегодня он перепрыгнул лужицу, ту самую лужицу, после которой, как обычно, проплыло хрустяще пахнущее облако, оно выбралось из булочной и смешалось с запахом кондитерских тортов напротив. Но больше всего поражало Фрадова то, что всё это смешивалось с запахом типографии через дом после пирожных и эклеров. «Ну, чем тут восхищаться»? – недоумённо и насмешливо говорили его знакомые. «Оригинальная простота… Нужно уметь замечать», - отвечал им Олег Борисович. Отвечал также просто и оригинально, передавая как бы всё значение фразы оттенками голоса, расстановкой и неброским, но в то же время верно брошенным ударением. Друзей у него было не так много, иногда даже казалось, совсем нет.
 В забрызганные окна почты с серыми пыльными решётками была хорошо видна очередь, пёстрая, но в то же время мутная и скучная. Олег Борисович зашёл, а они спали, было даже немного страшно, но не для Фрадова. Он громко стряхнул капли с пальто, пошуршал ногами по «дорожке» на входе и пошёл по направлению к очереди. А они не проснулись, и где-то там, впереди, слышался голос женщины, обслуживающей этих людей, но он только убаюкивал. «Вот он!» - подумал Олег, глядя на старый стандартный радиоприёмник, какой имелся, наверное, на каждой почте. Фрадов подошёл к нему, он был уверен, что его не остановят, дёрнул проводок и глупая мелодия прекратилась, а люди спали. И Олег Борисович вернулся в очередь. «А что, конверты, говорят, подешевели?» - сказал неожиданно, даже для себя, Фрадов. Он немного смутился, а они не проснулись. Первые получатели писем стали расходиться. Очередь двигалась вперёд, беззвучно, молча. Олег достал из кармана пальто платок и искусственно чихнул, а в ответ ему было молчание.
 Но Фрадов продолжал, он изгалялся, как мог, уже готов был прыгать и смеяться заразительным детским смехом, но вдруг перед самым его носом оказалось окошко, из которого смотрела девушка в как нарочно надетом сером сарафане.
«Добрый день», - торжественно произнёс Олег. « Мне бы письмо отправить, вот это», - и он, положив ладонь на белый конверт, пододвинул его к запрограммированной девушке в сером. Она, не отводя глаз от компьютера, также положила свою маленькую розовую руку с правильно подстриженными ногтями, и моментально подтянула к себе письмо. «Заполните бланк», - быстро и чётко сказала стандартную фразу работница почты. Олег достал из папки для файлов весёленькую жёлто-оранжевую ручку, покрутил её немного, несколько раз пощёлкал, но девушка не обратила на него внимания. Пальцы быстро стучали по клавишам. Олег чиркнул несколько строчек в бланке, протянул его девушке, вытер пот со лба и закурил. Правильные ноготки зацепили угол жёлто-коричневого сладкопахнущего листочка, подтащили его к себе. «У нас не курят», - сказала девушка, не отрываясь от экрана. Олег потушил сигарету, сказал «до свидания», развернулся и, растянув ржавую дверную пружину, вышел. Работница почты скривилась в улыбке и продолжила бить дробь по клавишам.
 Олег шёл обратно, он не улыбался, не соревновался сам с собой в перепрыгивании лужиц, кондитерская проплыла мимо, а типография вовсе была обделена вниманием Фрадова. Но он не грустил, задумался, утонул в мыслях. И вдруг что-то блеснуло, притянуло его взгляд, заставило прерваться. Олег Борисович остановился. Из земли, липкой, грязной и булькающей торчало ребро пятирублёвой монеты. Он попытался зацепить её краем своего ботинка – железяка не поддалась. Олег подковырнул её ещё раз, а потом и ещё раз. Но не тут то было. Наклонившись, Фрадов подцепил её пальцем. Ничего! Поганая монета оставалась в своей стихии. Зачем ему понадобилась эта жестянка? Олег Борисович сел на корточки, папка уже лежала на жидкой земле, но Фрадову было не до этого. Теперь он стоял на коленях и нагло ковырял эту несчастную монету. Она не поддавалась. Олег взял в руки заляпанную папку и её краем начал скоблить землю, помогая себе руками. Сил не оставалось, а пятак всё ещё улыбался зубастой улыбкой назад. Фрадов собрал последние усилия, вцепился обеими руками и последним рывком выдавил её как прыщ, долго сидевший на лбу и не поддававшийся лосьонам. Олег был рад, он положил монету в папку. А вдруг его кто-то видел? Но вокруг не было пристальных глаз и всевидевших языков. Фрадов поднялся с земли, и все пять минут ходьбы домой были заняты мыслями о такой простой, но важной для Олега монете. Прибрежная, 15, кирпичная дорожка – пародия шахматной доски, грязная папка и серые пятна на полосках вельветовых брюк – всё, что предшествовало одноглазой двери, бесчувственно приветствующей Олега, но сегодня уже не так, как всегда. Сегодня она осудила его, и он это понял по её взгляду. Сейчас Олег испугался двери и спрятался за её спину.
 В квартире было тепло и от этого мерзко. Олег поёжился, хотелось выйти, но он вспомнил лицо двери и повесил своё пальто на крючок вешалки, которая спала. Но только Фрадов вошёл в кабинет, как она начала обсуждать его поведение с дверью. Они говорили тихо, чтобы их не услышали. Но Олег был занят совершенно другим делом.
 На рабочем столе в кабинете стояла тарелка с аккуратно сложенными свежими дырками от бубликов, а рядом стояла чашка чая с плавающими в нём берёзками из окна. Олег очень любил пить такой чай по вечерам, как сегодня, он садился в кресло-качалку, старое, с повылазившими гвоздями, которое прогибалось, когда Олег садился на него и укрывался дырявеньким клетчатым пледом. Оно знало, что это всё не просто так. Олег закуривал коллекционную сигару и, когда дым отделял их от той, настоящей стороны комнаты, Фрадов начинал товарищескую беседу с удавом и деревянным креслом. Они говорили обо всём, делились впечатлениями и, если в обычное дневное время кресло вздыхало, то сейчас – совсем другое дело – шутило и даже иногда улыбалось – когда гвоздики щекотали его. А удав, между делом прикуривая, рассказывал о том, чем делился с ним телевизор, когда они сплетничали. Чуть позже все трое замолкали и слушали, о чём шепчутся дверь и вешалка. Всё было просто и привычно спокойно. Только кресло изредка чихало, оно было старое, а в таком возрасте здоровье не радует. Когда догорала в пепельнице Санькина сигарета, никто не знал – все уже спали. Думаете, что тогда на Прибрежной,15 наступало молчание? Это не так. Удав не спал никогда. Он медленно отковыривал кусочки от Луны и бросал их за батарею, чтобы они стали пылью, незаметной при дневном свечении.
 Звонок в дверь в два часа дня – то неправильное стечение обстоятельств, которое сломало правильность сегодняшнего дня.
 Олег не был одет по-деловому, но по привычке, ещё не открывая глаз, повязал галстук. Потом поплевал на руку, провёл раза три по волосам и пошёл на звук звонка. Дверь была не в настроении - бесчувственно посмотрев на Олега, потом на почтальона и снова на Олега, она промолчала. «Вы – Фрадов Олег Борисович?» - почти не разжимая губ, сказал почтальон. « Д – да» - посмотрев на дверь, неуверенно сказал Фрадов. « Тогда это вам» - уже чётче произнёс почтальон, протягивая белый конверт. «Распишитесь вот тут». Олег Борисович нащупал в кармане сначала билетик из автобуса, а потом и синюю шариковую ручку. Почтальон сунул Фрадову бланк, и Олег Борисович расписался в указанном месте. Роспись придумал на ходу – он делал так часто. Почтальон отдал письмо и, поправив сумку с торчащими оттуда газетами, пошёл к дому напротив. Олег зевнул, закрыл дверь, прислонился к её спине и понял одну потрясающую вещь: на его шее смиренно висел удав, которому роль галстука явно не подходила, хотя Саньке было всё равно. Фрадов развязал удава, и тот отправился к хозяйскому рабочему столу. За Александром поплёлся и сам Олег Борисович. Сел, снова встал, пошёл на кухню и, спотыкнувшись о плинтус, остановился на кухне перед кусочком сыра в холодильнике. «Вот так штука. Нет, ну если в нём есть дырки, значит, там кто-то живёт, да?» - спросил сам себя Фрадов и просунул зубочистку в одну из дырочек. «Щекотно?» - продолжал Фрадов беседу. Сыр молчал, он был не из «здешних». Его принесли сюда позавчера днём, и он только вчера днём отпраздновал своё новоселье. Олег вертелся вокруг сыра и ковырял его зубочисткой. Потом обошёл вокруг и задал обратной стороне сыра, ковыряя его дырочки, тот же вопрос: «Щекотно?». Сыр молчал. Олег нагибался, вставал на колени, сжимал его, а потом делал из кусочков причудливые лабиринты. Около 4-х часов длилась инквизиция, и когда стрелки часов указывали на закорючку в виде семёрки, Фрадов убрал сыр в холодильник и отметил для себя, что пора бы нести в кабинет берёзки в стакане.
 В кабинете что-то происходило. Удав нервно курил, а кресло, раскачиваясь, скрипело и ворчало. «Поссорились?» - и Олег поставил берёзки на деревянный стол. Пить уже не хотелось. Он сел в кресло, вскрыл ножичком письмо и начал читать. Оно было другим, не знакомым, со своим мнением, не таким, как день назад. Время шло. Глаза закрывались, где-то слева, недалеко, вешалка шепталась с одноглазой дверью. «С уважением, Олег Борисович» - прошептал уже в полусне Фрадов. Теперь не спал только Санька, вчера он доломал Луну, и сегодня она почти не светила. На этот раз удав ковырял старый клетчатый плед и так же бросал его кусочки под батарею, а с ними и душа
Фрадова становилась маленькими пылинками, чтобы сохраниться и при свете недоломаной Луны рассказывать нам о берёзках в стакане, пятирублёвой монете и обо всех нетайных сведениях Прибрежной,15. Ведь пыль, как известно, хранит историю дольше и правильнее…