сто 41

«Ад земной – это маленькая добрая белая собачка, живущая рядом с твоим сердцем, решившая однажды пробираться на волю.
Рай – это не убийство перепачкавшейся в крови собачки, это смерть от её укусов».
Джеральд Докк.


 Хоть вы и скрытничать всё изволили, но, понимаете ли, ремесло у нас такое – знать то, что только лишь рождается, видеть то, что угадывается лишь запахом, слышать то, что и думать пока никто и не собирался.
Помыслили вы, стало быть, играть в людей особенных, неподвластных никому и ничему, удалившихся от всех и вся – что ж, воля ваша. На аэроплане полетать возжелали, пароходом поплавать удумали, на острове необитаемом пожить решили – возражений не предъявляю. Хотеть изволили чувствами своими насыщаться, аки манной небесной, лишь друг другом довольствоваться, уподобившись освещаемой только солнцем луне, в близком своем единственном зреть весь мир прочий – что ж, и это осуждению не подвергаю. Но вот путь свой видеть чуть дальше собственного перста, рассуждения собственные выстраивать чуть яснее, чем в тумане своих безотчетных желаний – это вы делать были не то что обязаны, а, по прошествии нескольких лет, проведенных в Школе, попросту заставлены, обречены.
Но что же я вижу? – то, чему суждено развиваться поначалу, как открытому, яркому, нежному чувству, то, чему посвящаются многие слова художников, поэтов, синематографистов и просто влюбленных – рабочих и капиталистов, то, чему вы решили посвятить остатки своих дней, превращается однажды в нечто утомительное, обязательное и безобразное – вы же к этому не готовы, не готовы никоим образом, словно зима для вас приходит за весной, словно ангел небесный показывает нежданно свои три алых рога.
Как же так? – вскоре по вашему прибытию на остров, Вы, не предполагая, что такое возможно, изумленно ощущаете в себе раздражение в момент приближения её, Вашей совсем недавно любимой, Вы сторонитесь её, ничего не замечающей и не меняющей своих эмоций ни на сантим, Вы бежите к кому-то иному, но вокруг нет ни души, и Ваша безысходная апатия перерастает в агрессивность.
Впрочем, Вам необходимо пробуждаться. Любезнейший, просыпайтесь. Просыпайтесь!

Не в силах открыть глаза привычным образом, Ис приподнял указательным пальцем сначала верхнее веко правого глаза, после – левого, постарался встать, зашевелившись под прижавшим его одеялом, но получилось это неважно – замершая в ногах змея железной проволоки не только крепко сжала щиколотку одной ноги, но и обвила решетку кровати – равнодушно потянувшись, змея опрокинула Иса на пол, загромыхала железом об железо, умело пронзила всё тело болью.
- Любезнейший, я вижу, Вы проснулись!
В борьбе с началом дня вконец обессилев, Ис лежал на полу – а потому видел только ноги вошедшего – самые обычные, мирные, спокойные близняшки, одетые в серые прямые платья брючного покроя, черный ровный лак, пара бантиков.
- Вставайте, дорогой мой, вставайте. Не ушиблись? – Ис почувствовал, как железной цепкости крючья хватают его, как начинают поднимать вверх – три глаза пуговиц пиджака, пара связанных черных рук галстука, гладкий, накрахмаленный подбородок. - Железная проволока? Так это о Вас забота, любимый мой, исключительно о Вас.
Усаженный на кровать Ис рассматривал того, кто говорил всё это, говорил, пока не переставая, пока спокойными, пока ровными словами – почти отцовскими – кажется, голос этого человека Ис уже когда-то слышал.
- Вы знаете, сердце моё, я не люблю неискренности, не выношу пустых, ненужных слов. Да и ждал я Вас достаточно долго. Да и времени нет. И желания - ждать еще. – Два серо-зеленых глаза, темнея, заняли почти всё пространство взгляда Иса. – Так что, сразу к делу. Нам нужны координаты острова. Даже скрывать не буду зачем. В Вашей подружке содержится весьма и весьма важная для нас информация. Так получилось, что где она – знаете только Вы. Так что – выбор за Вами. Мы можем, конечно, продолжать препарировать Ваши сны, внушать долгие монологи, но... Времени уже нет. Если Вы заупрямитесь, придется... Не заставляйте даже представлять, что нам придется делать. Если же начнете говорить, завтра, слышите, завтра будете уже избавлены от всего этого... Так что, соглашайтесь, голубь мой, рассказывайте.
Когда Ис терял несколько слов, он видел перед глазами только надоевшее, некрасивое, упрашивающее, испачканное лицо Гайи - не боль будущего, не уроки прошлого, не сомнения настоящего – только Гайю, более – ничего.
Уже назавтра Ис вышел на всеобщее парадное построение Школы – белый китель, белая фуражка с черным околышем, черные хромовые сапоги, черная кобура на поясе. Направившись было в сторону строившейся шеренги, Ис свернул с тропинки, зашел за огромное, в несколько обхватов дерево, расстегнул кобуру, ощутил в руке тяжеловатый "Вальтер".
- Гайя, - произнес он.
Остановив решительное движение пистолета около виска, Ис бессильно подержался несколько секунд за холодную рукоять, согрел окончание дула выступившим горячим потом, медленно опустил руку.

Рано или поздно Ис не мог не узнать, что специальная команда, высадившаяся вскоре на острове, без труда нашла Гайю – хоть еще и теплой, но уже мертвой – яд, имевшийся у каждого солдата Школы, был и у неё. Гайю обнаружили с застывшей улыбкой блаженства на лице, словно в момент кончины она проходила сквозь врата рая...


«Смерть своим существованием подает надежду на нечто лучшее за чертой жизни, приходом же своим надежду ту отбирая».
Борис Хоуп.


- Гайя...