Вне

О мутноглазая девица,
Ты лелеешь кончик шприца.
Но напрасно, ой, напрасно
Ты витаешь в облаках.
Облака – плохая опора,
Ты на землю рухнешь скоро…
(А.Григорян)

Галина сидела за столом, на котором были разбросаны учебники, книги, исписанные клочки бумаги. В её руке был шприц, который она только что наполнила дрожащими руками. Её глаза смотрели в окно, находившееся в полуметре напротив.
Последний раз, думала она. Ведь обещала и себе, и родителям, и ему, самому дорогому, который живёт только ради неё! Клялась, божилась, что больше не будет. И вот – снова… Но они же не знают, как это тяжело! А это – правда последний, больше даже не подумаю об этом!
Рука со шприцем дрожала. За окном на детской площадке, совсем недавно покрашенной в яркие цвета, играла ребятня. Дети громко кричали и смеялись, радовались чему-то. Галя никогда не понимала, чему радуются дети, как вообще можно чему-то радоваться в жизни. И завидовала им. Всегда.
Она перетянула левую руку выше локтя кожаным ремнём Измаила. Снова вспомнила, какое впечатление произвело на него известие о том, благодаря чему она всегда так прекрасно себя чувствует. Это был единственный случай, когда он разрыдался. В слезах, Измаил просил, умолял её на коленях, посреди вот этой самой комнаты, больше не делать этого. Галина вспомнила, как он при этом обнимал её ноги, как уткнулся в её колени лицом, чтобы её не было видно его слёз, от которых джинсы промокли насквозь. Ей снова стало жаль его, жаль до боли в висках.
На её решение уже ничто не могло повлиять: раз уж в руке есть шприц, нужно довести дело до конца. Галя никогда не бросала начатое – к этому с детства приучили родители. Внезапно – она даже вздрогнула и обернулась на старую, деревянную, в обваливающейся белой краске, дверь в её комнату – в квартиру позвонили. Раздались мамины шаги, она противно прошаркала по линолеуму своими старыми тапочками, открыла дверь. Судя по голосам, пришла её подружка, жившая этажом ниже. Они почти без приветствия завели давно надоевший разговор о мужьях, еде и тряпках.
Галя ещё раз взглянула на дверь, чтобы проверить, закрыта ли? Закрыта. На защёлку. Мать думает, что дочь спит, и не зайдёт, не постучит. Галина, лёгким жестом головы откинув распущенные длинные тёмные волосы на спину, медленно поднесла шприц в правой к локтевому сгибу левой, полулежавшей на столе. И – наконец-то, счастье! – так же медленно ввела иглу.

***

На следующий день дверь в её комнату выломали, вызвали скорую помощь. Но было поздно, врачи могли лишь констатировать смерть от передозировки. Галя лежала на ковре посредине комнаты. Рядом в истерике билась мать. С другой стороны сидел Измаил, взяв её за свободную правую руку, не веря в смерть самого дорогого существа в мире. Одно говорило ему абсолютно точно о пребывании её в другом мире: такого счастливого лица у неё не могло быть при жизни!
Измаил впал в транс, в полузабытьё. Мать ещё могла делиться своим горем с близкими подружками, которых было немалое количество, а он… Он провалялся в её комнате на её постели до самых похорон. Всё, что он делал – смотрел в потолок. Всё, что он ел – вода. В его голове была только одна мысль: неужели это приносит столько счастья, что можно жертвовать счастьем близких и любящих, не задумываясь? Ему казалось, нет.