Ночь

Влюблённым в Питер посвящается…
Ночь продолжает обход, по рисунку «трояк»
Мы так похожи на бедных, бездомных, но гордых
Мы их умело изображаем,
Но это, конечно, не так
Ты устала, я тоже от чего – непонятно
Ясно одно: нам нужен отдых
(М.ИвАнов, гр. «Торба-на-Круче», «Ночь»)
Тем, кто знает Санкт-Петербург, в народе называемый Питером, известно, что где-то на Невском проспекте рядом с Католической церковью, есть небольшая площадь. Даже площадью это назвать почти невозможно: так, закуток. В этом закутке расположились художники: тут и картины выставляют (какие поменьше, полегче), и портреты на заказ рисуют.

Его складной стульчик стоял почти на тротуаре, и краем глаза молодой человек видел прохожих. Заказов не было, картинами его никто не интересовался. «Ужас, какие они скучные! Несутся мимо серым потоком, спешат кто куда, не думая, не задумываясь. Ни в одном из них нет цвета, интереса, истинного смысла, ни одного яркого лица, ничего выделяющегося!» - подумал молодой художник.
В задумчивости он не заметил, что к его стенду подошла девушка. Не заметил, потому что она была из толпы, такая же серая и ничем не выделяющаяся, тусклая. Даже отталкивающая. Обратив на неё внимание после замечания соседа, он с отвращением оглядел её с головы до ног.
Волосы растрёпаны. Видимо, когда-то они были более или менее аккуратно убраны, но теперь ветер свободно играл ими. Светлые, длинные, но взлохмаченные, неопрятные, они отталкивали. Никакого макияжа на лице, серо-голубые глаза внимательно изучают его картины. Фигуру, о существовании которой можно только догадываться – и то при большом желании, скрывает мешковатый большой серо-синий свитер. Из-под него сантиметров на десять – чёрная юбка с длинным, сантиметра в три, ворсом, такая же бесформенная, как и свитер. На ногах – бывшие когда-то белыми, а теперь пожелтевшие босоножки на высокой платформе. Безвкусные, тяжёлые, неуклюжие и даже какие-то неуместные, пошлые.
Художник невольно оглядел и себя. Чтобы прилично одеться, денег практически не было, но чёрная майка и джинсы по крайней мере чистые, не мятые. В волосах, по-видимому, тоже гуляет ветер, но они более или менее спокойно лежат своими крупными тёмными кудрями на голове. «Чёрт, скоро снова в парикмахерскую надо… а денег нет...» - промелькнуло в голове молодого человека.
Несмотря на отвращение, он подошёл к девушке, которую явно заинтересовали его работы.
 - Вы хотите что-то купить?
 - Нет, то есть да… - девушка замялась, опустила вдруг погрустневшие глаза.
 - Ну так как? Что Вам понравилось?
 - Мне понравились Ваши работы.
 - Какие именно?
 - Все. Я очень хотела бы их купить, но у меня нет денег,… - она решительно взглянула на художника. – А ещё я хотела бы, чтобы Вы нарисовали мой портрет.
 - Но у Вас же нет денег!
 - Да, это так, - девушка снова поникла.
 - Тогда ничем не могу помочь! – молодой человек был рад, что общение с «девушкой-толпой» заканчивалось так быстро.
Он вернулся к своему месту и стал делать очередной набросок любимого вида – с Дворцовой набережной. В нескольких штрихах простого карандаша (на большее денег никогда не хватало, даже в хорошие времена) обрисовал контуры Петропавловской крепости, отразил блеск шпиля… но, почувствовав взгляд на картинку из-за спины, обернулся. Сзади стояла всё та же отвратительная девушка-толпа. «Чего же ей ещё надо?!» - недовольно подумал он, вопросительно глядя в её не такое уж некрасивое лицо.
 - У меня есть деловое предложение. Ты рисуешь мой портрет и оставляешь его у себя. Получится, с одной стороны, PR-компания: если художник кого-то рисует, за этим кем-то обязательно придут другие. С другой стороны, ты сможешь продать мой портрет. Да, деньги небольшие, но тебе, я вижу, не помешают.
Через минуту молодой художник рисовал лицо девушки. Не потому, что рассчитывал получить прибыль. Не потому, что она ему понравилась. А просто решил: раз так ей хочется, нарисую. Хотя бы кому-то будет хорошо. Да и не сидеть же без дела, а этой крепости у мен уже столько вариантов, что девать некуда!
Портрет получался вполне «ничего себе»: художник слегка «причесал» девушку, а личико оказалось симпатичным. Чуть выделить реснички, стушевать и так неяркие синяки под глазами, очертить губы… нет, это лицо не симпатичное. Оно… божественно красивое! И руки, кажется, тоже… (девушка загнула рукава свитера, чтобы казалось не так жарко). Милая улыбка, блеск глаз… И ноги, кажется, ничего…
 - А ты хочешь, чтобы я нарисовал не твой портрет, а тебя? – неожиданно даже для себя предложил художник.
 - То есть как – меня?
 - Мне кажется, у тебя хорошая фигура. Я хотел бы нарисовать тебя в полный рост и вне этих ужасных мешков, которые на тебе.
 - Хм… оригинальное предложение! Но я почему-то верю тебе. Куда пойдём?
 - Я снимаю комнату в отдалённом спальном районе. Она маленькая и там довольно грязно, но зато из окна виден Финский залив!
 - Ладно. Мы сейчас пойдём или мне вернуться через пару часов?
 - Пойдём сейчас. Заказов всё равно нет, а до дома, как говорится, путь неблизок.

 - Шшш… Тише… Не разбуди хозяев, - вводя девушку в узкий, заставленный шкафами, коридор, прошептал художник. – Иди сюда. Дай руку лучше, а то обо что-нибудь запнёшься. Вот так. Иди за мной. Закрывай дверь.
Из единственного окна комнаты ещё проникал тусклый свет сумерек, попадая на стол и старый диван, стоявшие под окном, на картины, прислонённые «лицом» к стене, на узкую дорожку между ними и диваном. Выход из комнаты отделал старый коричневый шифоньер, по-видимому, пустой.
 - Садись на диван, - сказал он девушке. – Здесь нет стульев. Я сейчас вернусь.
Она послушно села, а он вышел из комнаты. Вернулся через пару минут с двумя большими кружками крепкого горячего чая. Одну отдал девушке, из другой отпил и поставил на стол.
 - Держи. Хозяева любят по вечерам чай пить, так я у них воду беру и заварку. Безумно стыдно, но надо же чем-то кормить свой желудок! А денег, сама знаешь,..
Он достал мольберт, белый лист и карандаш. Нашёл где-то свечу – за электричество платить нечем, - зажёг её. Девушка стянула с себя свитер и юбку.
 - так ты мне гораздо больше нравишься. Ляг на диван.
 - А… остальное – снимать? – несколько озадаченно спросила она.
 - Да ладно тебе, я ж не маньяк! – молодой человек улыбался «во все тридцать три», ведь такая фигура – огромная удача для художника.
 - Только крест сними с шеи, пожалуйста.
 - Нет. Можно его оставить? Не мешает ведь никому! А я Верю. В Него. Пусть на бумаге тоже буду Верить.
 - Так сильно веришь? Это глупо. Бога нет.
 - Есть.
 - Тогда покажи мне его.
 - Увидишь когда-нибудь сам. Давай не будем о нём. Я вижу, у тебя своё мнение по этому поводу и не считаю нужным переубеждать тебя.
 - Почему?
 - Хорошо, когда у человека есть своё мнение. Я рада за таких людей.
Она легла на бок на диван, подперев голову рукой. Перед ней стояла свеча. Кружку с чаем она поставила на спинку дивана, так, чтобы можно было дотянуться. Он начал рисовать…
Рисовал взахлёб, с азартом, не замечая того, что чай в обеих кружках давно закончился.
 - У тебя чисто. Впервые такое вижу! – девушке, по-видимому, надоело молчать.
 - Ты сама-то поняла, что сказала? Оглянись! Я не прибирался с того момента, когда въехал! – молодой художник крайне удивился её замечанию.
 - Нет, я не в этом смысле не о сантиметрах пыли. Здесь духовно чисто. И глаза у тебя добрые - вот почему я поверила тебе и пришла сюда.
 - Спасибо. Ты очень красивая, и для меня то, что я тебя рисую, большая удача.
 - И тебе спасибо на добром слове. А можно будет посмотреть твои картины, когда закончишь? То, что я видела сегодня, привело меня в восторг.
 - Да, конечно, смотри. Мало кого они задевают за живое.
 - Почему ты рисуешь только двумя карандашами: простым и тёмно-синим? Это какой-то стиль?
 - Нет, всё очень просто. Я рисую только простым карандашом. А тот синий, что ты видела, я нашёл здесь, в ящике стола. Я его очень берегу, уж, прости, не знаю, почему. Чем-то он мне близок, наверное. Знаешь, говорят, у людей души разных цветов… так у нас с ним, наверное, одинаковые. Расскажи лучше о себе: кто ты, откуда?
 - Я… родилась довольно далеко отсюда, в маленьком городке. В середине лета приехала поступать в универ.
 - И как, успешно?
 - Да. Но уехать обратно не смогла: на билет не хватило денег. Живу пока у подружки, родители обещали помочь. Да и работу ищу. Только вот не везёт мне с ней что-то… вот, собственно, и всё, вся моя жизнь. Весь её смысл. Кому это нужно, зачем? Понятия не имею.
 - Да, я тоже когда-то так думал. А потом понял, что жить надо не для себя, не назло, не для кого-то… хотя, нет. Извини. Можно для кого-то, можно для чего-то. Я вот, например, живу, чтобы рисовать и приносить людям радость своими картинами. Но иногда кажется ещё, что я живу для того, чтобы создать одну-единственную заметную работу, а потом умереть. Пока, вроде, получается… пусть и с трудом…
 - Просто люди не понимают, не видят твоего таланта. Попробуй отдать свои работы на какой-нибудь конкурс.
 - Я думал об этом, но так и не решился: так не покупают, а там – тем более не понравится…
 - Значит, ты получаешь удовольствие, когда рисуешь? Ведь иначе искал бы себя в чём-то другом. Наверное, это здорово – найти себя и реализовывать.
 - Слушай, ты… так хорошо получаешься! Даже странно. Посмотрел на свой рисунок, на тебя – и подумал: всё, что было раньше – детский лепет, баловство, каракули… От тебя свет исходит, и от рисунка тоже.
 - Это всё свечка, - девушка улыбнулась. – Как ты рисуешь в темноте?
 - Ничего, я привык. Кто-то мудрый сказал – только что вспомнил: «Если у человека нет светлого идеала, то его можно рисовать, но это будет плакат». Не помню, кто сказал, но полностью согласен. В тебе живёт что-то, светлые идеи, мысли, стремления…
 - Светлые, да уж. Никто не знает, что перед тем, как выпуститься из школы, я хотела уйти в монастырь. Или в тюрьму. Но подальше от этого мира, где никому не нужна. Чтобы отмолить грехи, чтобы заплатить за всё, что сделала плохого…
 - Зачем? Ведь ты красива, умна, как погляжу…
 - Красива, умна, - передразнила она. – Ты первый, кто сказал «умна». Обычно люди останавливаются на «красива». И эта обёртка, обложка глянцевого журнала, раздражает меня. Да что там, просто бесит! Как будто в человеке кроме красоты внешней нет и не должно быть больше ничего!.. Я ношу этот мешковатый свитер, короткую юбку и ужасную обувь не потому, что у меня нет вкуса или денег. Я боюсь. Что люди снова будут воспринимать меня как красивую, бесчувственную, глупую куклу, которую можно купить, поиграть, показать друзьям – похвастаться – и выкинуть за ненадобностью.
 - Но ты ведь другая. Ты идёшь к свету.
 - Кто б меня туда пустил! Да, я никого не убила. Но и ничего хорошего я пока тоже не сделала.
 - Ты, получается, живёшь для людей. А для себя – не пробовала?
 - Но ты ведь – тоже для людей! Я не хочу жить для себя.
 - Пробовала делать только то, что хочешь?
 - Я хочу жить для людей. Я такая, какая есть, и этого не изменишь. Достань всё-таки вторую свечку, тебе ведь темно.
 - Ты права, пора уже. Мне нравятся твои мысли. Я со многим согласен, и меня это почему-то радует.
 - Меня тоже. Странный ты. Впервые вижу такого. Как я там, на бумаге? Скоро можно будет посмотреть?
 - Ещё полночи впереди. Мне нравится рисовать тебя. А в чём моя странность?
 - Не знаю. Ты – свой, близкий. Я понимаю твои мысли, ты – мои, когда мы молчим. Мне это нравится. Но я спрашиваю себя: что я знаю о тебе? Да ничего ровным счётом! Ни имени, ни адреса.
 - Адрес знаешь.
 - Думаешь, я запомнила? Хотя, наверное, если захочу, то найду. У тебя такое одухотворённое лицо, когда ты рисуешь.
 - Я всегда говорил, что труд способен сделать из обезьяны человека, а искусство превратит человека в Бога.
 - Очень может быть. Но я с такими случаями не сталкивалась.
 - Я тоже, - молодые люди тихо рассмеялись.
 - В тебе нет равнодушия и серости, или мне кажется?..
 - Не знаю. Не мне судить. Готово.
 - И не мне. Дай посмотреть, что ли?.. Почему ты нарисовал мне синие глаза?
 - Я хотел, чтобы две очень дорогих мне вещи – этот синий карандаш и твой изображение – слились воедино.
 - Не жалко?
 - Нет, нисколько. Скоро рассвет. Хотя, какой рассвет в «белую ночь»?
 - Да. Есть чего пожевать?
 - Прости, голодаем. Могу ещё чаю организовать. Даже с сахаром.
 - Спасибо.
Они выпили по кружке чая, укутавшись в одеяло и плед. Он расправил постель и хотел отдохнуть, а она вежливо попрощалась и ушла. Просто ушла, зная, что её нарисованную в эту ночь он никогда никому не продаст.
Я больше не играю со своей душой:
Какая есть, кому-нибудь сгодится
(гр. «Би-2», «Последний герой»)