Кисть судьбы

Смотрю на Невский. Сегодня солнечно, лишь холодный нудный ветер мешает поверить в то, что пришла весна. Моя первая весна здесь… В этом новом мире…В этой новой жизни! Взгляд мой стал задумчивым, появились морщины, руки огрубели и сделались мужественными. И, кажется, забыл сегодня поесть и зубы, наверное, почистить тоже забыл. Нежная Нева ведет со мной тихую, уютную беседу, люди неторопливо снуют туда-сюда. Немного щурясь, слегка улыбаюсь, а в глазах слезы… И причина тому не яркие лучи первого весеннего солнца. Неожиданно всплывают кадры из прошлого. Горькие и причиняющие вот уже полгода длящуюся боль в сердце. Набережная Москвы-реки, Кремль… Торопливая разноцветная толпа, смешение разговоров и гула машин. Красота и уродство, богатство и бедность… И я там. Невольно вновь возвращаюсь к воспоминаниям о доме. Но где теперь этот дом? Конечно, здесь! Не задумываясь, отвечаю сам себе.
- Чьи это картины? Строители во время перепланировки нашли их на третьем этаже нашего загородного дома, подумали, что это семейная реликвия, и вот…
- Никаких вот! Ты зачем их сюда притащил? Немедленно отдай их мне, пока отец не пришел!
- Но, мама? Что за секретность такая? Ты можешь, сказать мне, откуда там эти картины?
- Не знаю! И, вообще, это глупости все. Наверное, еще прежние хозяева особняка их владельцы. Бездарные рисунишки – надо их сжечь! Чего им пылиться?
- Но так нельзя! А вдруг они имеют ценность для автора? Надо узнать, кто он…
- Перестань! Надо просто избавиться от них и как можно быстрее. Ты же прекрасно знаешь, как твой отец относится к такому виду искусства. Не надо лишних скандалов, у него и так сейчас тяжелый период.
«Дяденька! Ну, что ж вы под дождем сидите? Промокнете весь, хотите, я вам свой зонтик отдам?». Передо мной стояла девочка лет двенадцати, невысокая, хрупкая с большими серыми глазами и длинными светлыми ресницами. «Нет, спасибо» - ответил я и, накинув капюшон, посмотрел на небо. Действительно, шел дождь. Неизвестно откуда взявшаяся туча, изливала на горожан потоки крупных каплей приятной прохладной водицы. Вспомнив о девочке, я обернулся. Ее уже и след простыл… Жаль, я бы хотел еще разок взглянуть в ее глубокие глаза, цвета не светлее нависшей тучи. Взяв в мокрые руки карандаш, я поспешил запечатлеть этот образ, возникший из ниоткуда и ушедший в никуда. А в памяти все так же стремительно неслись режущие сердце воспоминания…
Дрожащие руки матери, бегающий взгляд, замершее малословие… Яркие, еще не успевшие обгореть обрывки полотен… Многоцветие. Чья-то жизнь, выплеснувшаяся на холсты, сгорает, превращается в пепел в нашем камине. Искры, словно слезы. Та жгучая горечь в груди… О смерти, о непонятной безысходности…
Я – сын своего отца, богатого, успешного члена московской коллегии адвокатов. Престижная частная школа с золотой медалью, президентские курсы, далее финансовая академия, лучшая в России… Все по полочкам, правильно, ровно и до тошноты аккуратно. Я был доволен. Друзья никогда не завидовали… Ха-ха! Потому что сами жили припеваючи и в ус не дули о будущей самостоятельной жизни. Все у них на будущее было предопределено… Собственно говоря, как и меня…
Просто сижу и смотрю на людей, на Невский проспект, тихий, плывучий, такой растянутый как мармелад, что усердно жует проходящая мимо девочка с розовым бантом. Просто перечитываю книгу своей прошлой жизни, скрепя сердцем и песком на зубах от перелистывания колющих страниц…
Женщины любили меня всегда. Я знал, что за деньги, но хотел верить в свое обаяние и даже красоту. Я не привыкал к ним. Просто жил и работал. Когда надо развлекался, а когда и вовсе забывал об отдыхе. Сразу по окончании института с подачи отца открыл свою адвокатскую контору. В подчинении у меня человек пятнадцать. Не больше. Я не умел ценить жизнь, так как не знал за что. Я не знал Бога. Не говорил с ним и не верил в него. У меня было все. И я понимал, что это ВСЁ материально… Духовное было для меня непостижимо… Лишь одно маленькое пристрастие, неизвестно откуда проявившееся еще в детстве, сумело помочь мне обрести себя.
Отец ненавидел живопись… Он буквально свирепел, когда во время светских встреч или семейных ужинов заходила речь о новых выставках именитых художников. Его пресловутое, порой чуть не доходящее до приступов эпилепсии, презрение ярких красок и сочных мазков на холстах, раздражало не только меня… Мама терпела. Я чувствовал, как голос ее начинал дрожать, а лицо слегка покрывалось злым оттенком неприязни. Чаще всего она просто покидала злополучное место столкновения насквозь материального отца и одухотворенного искусства живописи.
Я до сих пор с болью и ужасом вспоминаю, как прятал свои первые рисунки. Написанные чернилами или простым карандашом на тетрадных обрывках… Я до сих пор со слезами на глазах вспоминаю дрожащий голос мамы, ее глаза и слова… Слова о том, что эти рисунки принадлежат ей. Всей душе, сознанию и телу моей родной матери…
Набравшись сил, я смог уйти от этой дрянной, поганой, по сути, портящей меня жизни. Я сделал это. И теперь я чувствую, что живу, что родился во второй раз! Мои знакомства с Богом, с миром ярких красок, с творческой Вселенной души – все это помогло осознать счастье существования на этой призрачной Земле. Мысли о смерти не тревожат меня. Я просто счастлив от каждого глотка воздуха, от каждого мгновения, прожитого здесь…в новой жизни. И пусть меня не простили родственники и друзья, самые близкие и когда-то такие дорогие мне люди, я смог! И теперь это главное…
Я не вернусь в Москву! Меня ничто не ждет там… Буду до самой старости сидеть на Невском и продолжать любить этот город, этих людей, эти улочки и дома. Буду жить в нищете, рисуя лишь по собственной воле, творя по зову души, мыслей, сердца. Я еще увижу эту девочку. Обязательно увижу! Но в следующий раз, когда это случится, она получит в свои руки портрет… Яркий, искрящийся ее внутренним светом огромной, непокореженной души… Как можно больше масла, сумасшедше-яркий колорит, безумная радость и легкость глаз, улыбка, отражающая все земное счастье.
Я сумел исправить свою судьбу. И теперь рука уже не трясется, кисть не выпадает из дрожащих пальцев. Мне легко и тепло. Моя душа свободна и приветлива, совсем как мои сочные картины, насыщенные цветом жизни и воли.
Долгожданное и такое, казалось бы, далекое, счастье, наконец, достигнуто.