Часть первая - Антигопперский Экшен

 Они стояли на самом краю дорожки, аккурат под тусклым парковым фонариком. Последний болтался на ржавом столбу, старчески поскрипывая в ответ на издевательства холодного осеннего ветра. Их было трое. Двое выглядели типично для уличной сявы. Кепок-уточек они не носили, но тертые мастерки тренировочных костюмов и бритые затылки отчетливо давали понять, с кем имеешь дело. Третьего я никак не мог разглядеть. Его все время закрывали спины товарищей, да и видимость из «чащи» невмеру разросшихся парковых насаждений была отнюдь не идеальной. Аккуратно, стараясь не шуметь, я пробирался к одной из чудом уцелевших дощатых скамеечек. Она находилась метрах в пятнадцати-двадцати от фонаря и почти не освещалась. Погода весь прошедший день стояла достаточно влажная, и покуда мне удалось добраться до лавки, на ботинки налипло по нескольку кил грязи. Присев на край скамейки, я с максимально увлеченным видом начал соскребать с подошв землю найденной неподалеку хворостиной. Убедившись, что таки не привлек особенно пристального внимания, я продолжил наблюдения за троицей уличных героев. Парни, очевидно, чего-то ждали, терпеливо выстаивая на освещенном пятачке. Теперь я смог разглядеть третьего. Ростом он был ниже обоих, да и в плечах не так широк. Одет он был немного более цивильно - кожаная куртка пиджачком и черные брюки, судя по всему от строго брючного костюма. И, в довершение всего, типичные для «прогрессивной» молодежи остроносые туфли. В руке он держал полупустую баклагу дешевого пивца. На троих такого количества выпивки было явно маловато, а значит пришли ребятки сюда за чем-то другим.
 Я перевел взгляд на темную аллею. По ней, направляясь к фонарю, двигался невысокий темный силуэт. Принадлежал он, очевидно, мужчине. Узрев его, я отбросил измазанную землей хворостину, затянул шнуровку ботинок и надвинул на голову матерчатый капюшон – мой первый хант начинался. …
 Фигура, тем временем, добралась таки до освещенной площадки. Это был худенький молодых лет мужчина, одетый в чистенькую ветровочку предположительно кремового цвета и широкие серые брюки. Особо выделялась клетчатая кепочка и интеллигентного вида очки в тонкой металлической оправе. Сначала мужчина шел не торопясь. Было видно, что мысли его витали далеко от старого запущенного городского парка. Выйдя на свет, он резко ускорил шаг и, проходя мимо одного из удальцов, нечаянно зацепил того плечом. Реакция последовала незамедлительно. Молодым людям явно наскучило топтаться на месте. Хотелось разнообразить отдых физическими упражнениями. Когда «обиженный» зазевавшимся интеллигентом бычок с криком «Стоять!» схватил того за рукав, я потихоньку оторвался от скамейки. В зарослях по другую сторону пятачка также наблюдалось едва заметное движение. Оставаясь незамеченным, я все ближе подбирался к месту действия.
 Каждый шаг был своеобразной победой над внутренним оцепенением. Страх упорно давил на грудь, не давая дышать, а сомнение, закравшееся в душу еще в самом начале предприятия задавало один и тот же вопрос «Зачем?». Зачем оно мне? Неужели это действительно необходимо? Неужели никто кроме меня не может разобраться с этим? Милиция например. Или армия. Смешно, но тогда даже эта мысль показалась мне очень трезвой. Воображение послушно рисовало в самых ярких красках совковые картины послевоенной жизни, с элементами личного героизма и бесконечного презрения к воспетой блатным шансоном воровской удали. Прямо таки красочное дополнение к телефильму «Место встречи изменить нельзя». Только вот сейчас здесь не было ни бравых фронтовиков, ни опытных и хладнокровных работников МУРа. Не было даже самого простого щупленького участкового. Был только я, очкарик в кепочке и еще кто-то в зарослях напротив. …
 Всецело поглощенный внутренней борьбой, я на миг потерял осторожность и умудрился таки наступить на сухую ветку, лежавшую под слоем прошлогодней листвы и по воле божией попавшей мне под ногу. Несмотря на весь шум, создаваемый молодыми людьми, треск прозвучал как выстрел. Бычок, державший сжавшегося от страха очкарика, резко обернулся и посмотрел в мою сторону. Двое его товарищей также отвели взгляды от своей жертвы и с неподдельным интересом уставились на меня. В этот момент в поведении самого очкарика произошли значительные перемены. Он вдруг выпрямился, вынул левую руку из кармана ветровки и размахнулся... В тусклом свете фонаря в его руке что-то блеснуло. В следующий миг державший его бычара полетел на землю, получив крепчайший хук в челюсть. Он рухнул как мешок с навозом беспомощно взмахнув руками в воздухе от удара хиленького очкастого заморыша еще секунду назад жалобно вжимавшего голову в плечи в ожидании гоперского тумака. Такое зрелище не могло не вселить некоторую уверенность. При этом, едва заметное шевеление в зарослях напротив резко затихло и я понял, что настала пора переходить к активным действиям.
 Оставшиеся метры я преодолел одним прыжком, вторым кинулся на ближнего ко мне гопера. Им оказался тот самый не очень крупный гоп в «цивильном» кожаном пиджачке. Вцепившись в него что было силы, я надеялся увлечь противника своим весом на землю. Однако, вместо ожидаемой борьбы, я кубарем полетел к краю пятачка, к тем самым зарослям, где недавно наблюдал чье-то присутствие. Внешность таки была обманчива. Несмотря на небольшой рост и посредственное телосложение, противник оказался намного ловчее меня.
 Через доли секунды из зарослей вынырнули еще два сплиттера и немедля вмешались в потасовку. Послышался звон стекла, и тусклый свет старого фонаря погас. Я лежал на краю асфальтированной площадки.
 Не скажу, что я чувствовал себя совсем уж хорошо. Кисть правой руки была рассажена да и спина после падения ощутимо ныла, но вот от прежней неуверенности не осталось и следа. В свете ущербной луны едва виднелись сцепившиеся силуэты. Я пошарил рукой по земле подле асфальта и наткнулся на обломок кирпича. Сжав его в руке, нет я не поднялся, меня подбросило на ноги, как порывом осеннего ветра подбрасывает с земли сухой лист. Казалось, я сейчас разорвусь. Сердце отбивало бешенный ритм, отдававшийся пульсациями вен и артерий во всех конечностях. Волна захлестнула мое сознание. Огромная, закрывшая небо, и неизбежно пожирающая остаток моего рассудка. Волна имя которой – Ярость. Она подняла мое бесчувственное тело с сырого асфальта, она направила мой взор на, стоявшего спиной ко мне, моего недавнего соперника. Она занесла мою руку с зажатым в ней камнем. И она же с размаху опустила его на гладко выбритый затылок. А потом еще раз и еще…и так пока парень не рухнул на асфальт. Но и этого было мало. Теперь я бил ему в лицо. Раз, два, три … не мог остановиться. Как будто всю мою жизнь во мне затягивалась какая-то пружина, которую сейчас вдруг освободили. Я не знал, что мне делать, просто продолжал рефлекторно лупить камнем по бесформенному месиву, которое еще недавно было головой. Я снова и снова повторял это движение в надежде сдержать вторую волну. Этой волной была уже не ярость, а обыкновенная тошнота, все сильнее подкатывающая к горлу.
 К реальности меня вернул глухой отрывистый выкрик «Сплит!». За ним последовали удаляющиеся шаги и шорох кустов. Я поднялся на ноги и спешно нырнул в заросли. И там меня все-таки стошнило…
 Светало. Я шел по одной из пустынных парковых аллей. Во влажном осеннем воздухе витал запах прелых листьев, не убранных вовремя с аллей и лужаек. Кусок кирпича, все еще зажатый в правой руке был вымазан чем-то липким и теплым. Душа моя пребывала в неожиданном спокойствии. Какая-то часть ее все еще пыталась укорить меня, помучить еще свежими в памяти картинами минувшей ночи. Но у нее что-то не очень выходило. Я подошел к давно уже не работавшему парковому фонтанчику. Его чаша теперь была наполнена дождевой водой. На поверхности плавали желтые и изредка красные кленовые листья. Я положил в чашу обломок кирпича и погрузил правую руку в воду по запястье. Вода коснулась ссадин на костяшках пальцев. Откуда-то вдруг пришла сильная ноющая боль в висках. Еще недавно доминировавший желтый цвет осеннего клена уступил место густым красно-бурым разводам. Сегодня кого-то не стало внутри меня. Кого-то, кто осудил бы совершенное. Сегодня он умер, растворился, заснул вечным сном…Ну и пусть. Ведь не так важно, кто заснул во мне сегодня, важно кто проснется во мне завтра.