Рождённые Демократией

 Рождённые Демократией.

 Повесть.


 Глава 1. В Москве…

 I

Иван Золотарёв, попрощавшись с друзьями, отправился домой.
…Входная дверь оказалась запертой. Окна в доме были темны. «Спит, наверное», – подумал он, подходя к высокому окну с открытой форточкой. Постучал и отошёл к воротам.
Ждал минуты две. Никто не открывал. «Опять нажрался что ли? От, старая сволочь!» – Иван выругался, вновь подошёл к окну кухни и стал барабанить, настойчиво, зло.
– Эй, старый хрыч, открывай, давай! Не хрен спать! Вставай, давай!
Стучал долго. Наконец в большой комнате, где спал дед, вспыхнул свет. По коридору послышались тяжелые шаги. Раздался грохот…
Старик явно упал, и вслед за грохотом – грязная ругань. Похоже, старик опять нажрался.
В окне кухни показалось злое, заспанное лицо деда.
– Чего колотишь, сукин сын? Пошёл на … отсюда! Я тебе не открою.
– Ты чё офигел, старый? Открывай, давай… падла!
Но дед и не собирался открывать. Он обложил внука трёхэтажным, пригрозил, что если Иван не прекратит стучать, тогда он выйдет и надаёт ему по шее.
– А дверь я тебе не открою, потому что я сказал тебе, чтоб приходил до двенадцати, – сказал дед и, шатаясь, скрылся из виду.
Вдруг Ивана осенила мрачная догадка и, пока в зале не погас свет, он спешно подскочил к окну, ухватившись за раму, подтянулся и заглянул в окно. На кровати, бесстыдно и широко раскинув ноги, лежала незнакомая женщина в годах. Она была голой, с отвратительным, в жирных складках, животом. Подняв голову и увидав в окне Ивана, она тотчас же стыдливо надёрнула на себя мятую простынь и отвернулась к стенке. В этот миг свет погас.
«Ах, ты кобелина!» – выругался Иван, спрыгнув на траву. По щекам его покатились слёзы, а горло сдавило колючей спазмой.
Иван долго не верил ходившим по переулку слухам, будто дед его – тайком от бабушки – подгуливает на стороне. Но сейчас, когда бабушка, перенеся тяжелую операцию, лежала при смерти в больнице и когда Иван воочию убедился в достоверности мерзких слухов, на душе у него сделалось гадко и горько. «И ты эту шлюху посмел ещё в дом привести!» – возмущению его не было предела.
Иван перелез через ворота, взбежал на крыльцо и, глотая слёзы, стал с яростью бить в дверь веранды, пытаясь высадить её ногой. Иван знал, что дверь ему не выбить, – она заперта изнутри на массивный железный засов, но он продолжал бить, выплёскивая из себя желчную злость.
Потом обессилено присел на крыльцо, и спина его затряслась от рыданий.
Была тёплая июльская ночь. Мягкий ветер гладил лицо, сушил слёзы.
Ночь Иван провёл на чердаке. Проснулся поздним утром. Открыв слуховое окно, в первые секунды зажмурился от яркого солнечного света. Спустился по лестнице. Дверь оказалась закрытой на ключ. Наверное, старик с утра уже куда-то ушёл. Иван решил подождать его во дворе. Хотелось есть, и он, собрав с земли несколько яблок, помыл их в ведре с водой, стал грызть. В курятнике нашёл одно яйцо и выпил его сырым.
Но вот повернулся ключ в дверях ворот, и дед, уже опохмелившийся, зашёл во двор с буханкой хлеба и бутылкой самогона в руках.
Иван, кидая недоеденное яблоко, подскочил к деду и без лишних слов врезал ему по лицу. Старик выронил хлеб и бутылку. Бутылка – вдребезги.
Иван ещё раза два успел зарядить деду. У старика из носа побежала кровь.
Дед, матерясь, дал Ивану в обратную. Хоть он и был пожилой, но крепкий и грузный. Сразу сшиб внука с ног.
Иван, проворно вскочив, вылетел за ворота в переулок.
 – Мы ещё с тобой побазарим! – пригрозил он выбежавшему за ним деду и, ощупывая скулу, торопливо пошёл по переулку.
 Старик догонять его не стал.

 II

Золотарёв рос с дедом и бабушкой. Ему не было и семи лет, когда от рака умерла его мать. Отец в 96-ом уехал в Москву – на заработки. В Вельяминовске – так назывался небольшой уездный городок, в котором жил Иван, – в это время с работой было туго. Раньше отец работал водителем в местной исправительно-трудовой колонии строго режима. В 96-м страна переживала глубокий экономический кризис. На «зоне» зарплату платили с огромной – в полгода – задержкой. Да и зарплата была смешной. Выдали в июне, к президентским выборам, но, когда «выбрали» Ельцина, зарплату платить вовремя опять перестали.
– Поехали, Вить, чего ты? – сманивал отца знакомый водитель, недавно вернувшийся из Москвы. – Там платят отлично. И вовремя всегда. Лужков на счёт этого – мужик серьёзный. Работать будешь на городском автобусе.
Отец думал недолго: «А чего я теряю? Не понравится, брошу». – И уехал в Москву.
И вот он уже крутит там баранку четвёртый год. Живёт в общаге. Сошёлся с женщиной. У неё – мальчик семи лет, Серёжа. Светку, младшую сеструху Ивана, отец забрал к себе, а Иван остался с дедом и бабкой. Закончив школу, пошёл в местный сельскохозяйственный техникум. В школе Иван учился без троек, а в технаре заленился. Спутался с непутёвыми ребятами, стал курить, выпивать.
До недавнего времени отец старался деньги высылать регулярно. И деньги неплохие. Весной он звонил, просил извинения. Машину, мол, собираюсь купить.
Бабушка в последние годы становилась всё хуже и хуже, сердце пошаливало, постоянно донимали мучительные головные боли. А дед пьянствовал. Пенсию свою он приносил домой редко. Чаще всего пропивал её всю до копейки. Пропивал дня за два. А потом они втроём перебивались на скудную бабкину пенсию. Впрочем, на хлеб хватало. В хозяйстве были куры – с яйцами проблем не было. Картошка, капуста, морковь – с огорода. Летом – огурцы, помидоры, яблоки, малина, сливы, груши. Недалеко жила тётка, сестра матери, – у неё коза. Молоко она носила часто. Да и так… Помогала продуктами. Иной раз мясца подкинет, иной раз рыбы… Муж её – дядя Вася – был заядлый рыбак. Бабушке, конечно, было неудобно. Она в смущении краснела, отказывалась, но тётка, нахмурившись, говорила:
– Ну-ка, тёть Шур, не выступай! Бери и не думай, а то обижусь! Тебе одной трудно. Гляди, какой внук растёт! Его ж кормить надо…
– А как же вы?
– Ты бери и не думай. Нам хватает.
 
 III

Иван зашёл к другу.
Лёха Трактор, высокий, не по годам развитый, сильный парень, открыл калитку. По лицу его и широкой груди катился пот. Живот и плечи были измазаны грязью.
Иван поздоровался и попросил у него денег в долг.
– Откуда? Мы ж позавчера с тобой пропили?
– А у своих спросить можешь?
– Бесполезно… не дадут. Хочешь, сам иди, спроси.
Иван зашёл к ним во двор, просторный, отделённый от соседей высоким деревянным забором. В центре двора была навалена громадная груда белого силикатного кирпича.
Лёхин отец, могучий плечистый мужчина, стоя по пояс в траншее, ловкими сильными движениями отбрасывал лопатой землю
– Здорово, дядь Толь, – крикнул издали Иван. – Слушай, я тут с дедом своим поругался. К отцу надумал ехать в Москву. Можете, мне денег занять?
Лёхин отец, воткнув лопату в землю, вылез из траншеи, поздоровался с Иваном за руку, закурил. Глядя внимательными маленькими глазами, сказал прямо:
– Занять – не займу. А хочешь заработать, заработай. Помоги нам в строительстве. Мы сейчас траншею под фундамент роем. Гараж надумали строить.
Иван согласился. Три дня он с утра до позднего вечера работал у Лёхи Трактора. Ночевал тут же – у них. Падал без ног и сразу отрубался. Сон был крепкий, глубокий. Вырыли траншею, сложили кирпичи у забора в высокую, аккуратную кладку. Начали заливать траншею бетоном. Ивану нравилось наблюдать, как Лёхин отец делал замес, сваливая в тяжелую железную ванну песок, цемент, крупный щебень и начинал их размешивать широкой совковой лопатой. Как у него здорово играли бицепсы, напрягалась широкая спина, когда он лопатой наливал тяжелый и в меру жидкий раствор в вёдра! Иван и Лёха эти вёдра подносили к траншее и сливали раствор.
К концу третьего дня поясницу у Ивана ломило от боли. Но зато полученный от Лёхиного отца расчёт и сознание того, что это первые самостоятельно заработанные в жизни деньги, очень подняли настроение.
Получив расчёт, Иван смотался домой за паспортом, но переночевал у друга. Утром сходил в больницу к бабушке.
Она вышла медленно, похудевшая и заметно постаревшая лицом, с большими чёрными тенями под глазами. Иван усадил её рядом с собой на лавку, взяв в руки её худую, ссохшуюся руку, с сильно проступавшими чёрными жилами, взволнованно спросил:
– Ну что, ба, как ты?
– Ничего, – тяжело ответила она. – Скриплю помаленьку. Ты-то как… не ругаешься с дедом?
– Да не-е… Нормально всё, – соврал Иван.
– Ты его слушайся, Ванечка! Я знаю, характер у него тяжелый, вспыльчивый. Но ты промолчи иной раз. Ты главное – помогай ему по дому. Кур кормите?
– Кормим.
– А за хлебом ты в магазин ходишь?
– Когда я, когда дед. Слушай, ба, тут такое дело… Вобщем, в Москву я надумал ехать. К отцу… на неделю.
– Ты что?.. Не вздумай. Ванечка! Чего ты ещё там забыл? Ты будешь мешать папе.
– Не, ба, не отговаривай. Я всё равно поеду. Я решил твёрдо. Я давно уже хотел. Мне в этом Вельяминовске уже порядком всё надоело. Сидишь тут – света белого не видишь.
– А как же ты поедешь? У тебя ведь денег нет.
– Деньги у меня есть. Я заработал…

 IV

И вот Иван в Москве. Сошёл с поезда на Павелецком вокзале. Вышел из вокзала – глаза разбегаются от обилия высоких, красивых зданий, ярких реклам. И кругом какая-то сумасшедшая суета, стремительное движение, бешеный ритм…
В метро его остановили милиционеры, проверили документы.
К полудню Золотарёв приехал к общаге. Нашёл её с трудом. Объяснив вахтёрше, кто он такой, поднялся на третий этаж, отыскал квартиру. Но дверь ему никто не открыл. Отец, конечно же, сейчас на работе. Тётя Зоя – так звали сожительницу отца – тоже. Светка, младшая сестра Ивана (ей было пятнадцать), наверное, у подруг.
Оставив вещи у соседей, Иван пошёл гулять. До вечера шатался по Москве. Пообедал в столовой, подивился столичной дороговизне.
От Храма Христа Спасителя прошёлся вдоль Москвы-реки, вышел к Большому Горбатому мосту. Посидел на скамейке в Александровском саду, поглядел на гуляющую молодёжь и заднюю стену Кремля. Прошёлся вдоль Большого театра, заглянул в магазины на Охотном ряду. Какой красивой показалась ему, провинциалу, вечерняя Москва, с её огнями, обилием дорогих современных магазинов, яркими рекламными щитами…

…Через час Иван сидел с отцом, жадно ел картошку с колбасой. Отец, взяв бутылку водки, налил ещё по стопке:
– Ну что… ещё по одной?
– Давай.
Иван чёкнулся с отцом. Он впервые с ним выпивал. Раньше отец ему не предлагал.
– А где Светка?
– Она на свадьбе у подруги, – ответил отец. – Ночевать у них останется. Тётя Зоя с Серёжкой уехали в Тверь…к родственникам. Так что я тут один… А ты правильно сделал, что ко мне приехал. В воскресенье освобожусь. В Зоопарк вас со Светкой свожу, в Третьяковку, или ещё куда-нибудь…
Сидели долго. Уговорили всю бутылку. Ивану «вставило» порядком. По пьянке разоткровенничался с отцом.
– Эх, папа, а я знаешь, как скучаю там без тебя? Ты вот уже полгода дома не был. И не звонишь совсем, не пишешь. – И уже с нескрываемой обидой в голосе Иван закончил: – Ты Светку больше меня любишь.
Отец, улыбнувшись, дружески потрепал его за ухо, прижав ушастую голову сына к своей широкой груди, сказал:
– Дурачок ты, Ванька! Люблю я вас обоих одинаково. Это ты зря. Ну что… пойдём спать что ли? Мне вставать завтра рано. В четыре утра.
Отец достал из заначки деньги.
– Вот, держи. Купи себе, чего хочешь.
Иван взял у отца деньги, пересчитал.
– Слушай, па… Я хочу себе куртку зимнюю… Кожаную. «Пилот» называется. Говорят, у вас тут, в Москве, дешевле можно купить. Можешь, добавить?
– Могу. – Отец отсчитал ещё. – Этого, думаю, хватит. Ты парень уже взрослый. Думаю, справишься сам. Добираться, знаешь как?.. На метро до станции «Черкизовская» или «Измалковский парк». Дальше у людей спросишь, как пройти на барахолку. Там тебя объяснят.
Легли спать.

 V

По мосту к рынку шёл бесконечный поток людей. Иван, после маленького, тихого Вельяминовска, никак не мог привыкнуть к московской суете, многотысячной толпе.
– Парень, дай на хлеб? – услышал он сбоку от себя мужской голос.
У моста, прислонившись спиной к перилам, стоял молодой, лет двадцати, парень без ноги. Он был одет по-военному, в коммуфляж. На груди у него висела медаль. Рядом с ним прислонённые к перилам моста стояли деревянные костыли.
Иван сразу почему-то решил, что перед ним парень, прошедший Чечню. Он молча достал из кармана деньги и дал двадцать рублей. Парень, принимая деньги, благодарно взглянул ему в лицо усталыми глазами:
– Спасибо.
Иван пошёл дальше, но долго не мог отделаться от перенесённого потрясения. Этот молодой парень своим искалеченным видом напомнил ему, что сейчас где-то на Юге, не прекращаясь, идёт война. Там рвутся фугасы, мины, снаряды, визжат пули и находят свои новые жертвы. И тысячи таких же, как Иван, молодых русских ребят постоянно видят смерть.
От этих скорбных, горестных мыслей он отделался только, когда вошёл в длинный ряд рынка, где продавали куртки, и машинально, не задумываясь, спросил:
– Сколько стоит вот та куртка?
Смуглая, черноглазая женщина, кавказской внешности, хозяйка курток, ответила:
– Две с половиной.
Иван решил пройтись по рынку, приценится, пошёл дальше. В след ему неслось:
– Эй, постой, мужчина. Бери меньше. За две тебе уступлю.
Но он не слушал, шёл дальше. Народу – тьма. Выбор – громадный. Курток – море. Дублёнки, «пилоты»… Чёрные, коричневые, рыжие, зеленоватые… На искусственном меху, на натуральном. С меховым воротником, без меха…
Однако был один, но очень существенный недостаток. Все продавцы курток – выходцы с Кавказа или Средней Азии. Все поголовно. Тщетно Иван прошёл вдоль всего ряда в поисках русского продавца. Не нашёл. Кругом – «чурки». Кто они, – то ли азера, то ли армяне, то ли даги, – не поймёшь. Иван не умел по внешности определять национальность человека. Они для него все были на одно лицо – «чурки».
«Чурок» Иван не любил. Не то, чтобы он их ненавидел. Нет. Просто недолюбливал и по возможности старался с ними не иметь никаких дел. Дома это получалось – в Вельяминовске «чурок» не было. А здесь никак. Они шёл по рынку. А «эти ребята» были кругом. Окончательно убедившись, что русского продавца ему не найти, он подошёл к первому попавшемуся «чурке», спросил:
– Почём куртка?
– Какая? Вот эта двэ… та полторы. «Пилот» – двэ.
– Можно померить?
– Конэчна, можна.
«Чёрный», ловко подцепив длинной палкой с крючком высоко висевшую куртку-«пилот», снял, подал Ивану. Иван стал её осматривать, внимательно, придирчиво, проверяя каждый шов.
– Погоди, дай я тебе покажу.
Продавец, не спрашивая согласия, бесцеремонно засунул Ивана в куртку, застегнул молнию, подал зеркало, заклеенное по краю синей изолентой.
Иван посмотрелся. Вроде бы ничего. Но в плечах как будто бы висит.
– Не, эта не подходит. Дайте, вон ту.
Продавец подал другую, затем третью, четвёртую.
– Слушай, гляди какой мех! – говорил он и, шустро отщипнув от подстёжки куртки щепотку меха, щёлкнул зажигалкой, сунул Ивану под нос.
– Нюхай. Слышишь, натуральный. Покупай.
Иван не верил, что мех натуральный. Он знал, что подстёжку часто делают на искусственном.
– Турция? – спросил он, сомневаясь.
– Какой Турция? Китай! – расхваливал свой товар чёрный продавец. – Гляди, кожа натуральный. – Зажигалкой он быстро провёл по поверхности куртки. Иван и сам видел, что кожа натуральная. Но мех на подстёжке был искусственный.
Он снял с себя куртку со словами:
– Пойду, посмотрю в другом месте, – и попытался передать её продавцу. Но тот отказывался брать, не пускал его.
– Пастой, брат, куда идёшь? Пачэму ты н хочэшь у меня пакупать? Ты первый пакупател. Тэбэ скидка. Вазми за тыщу васемьсот. Нэ нравится этот куртка, бери другой.
– Отпусти. Просто не хочу и всё. Чего привязался?
– Э, нэт. Так нэ пайдёт. Назави свой цена. Ну? Сколька ты хочешь?
– Отвали! – ответил Иван грубо. Кинул куртку на лавку и попробовал было уйти. Но продавец перегородил ему дорогу.
– Слушай, ты что такой дерзкий?
– Какой есть, такой есть. – Иван не любил, когда ему что-то навязывают. Да ещё так нагло. – С дороги!
Но тут Ивана со всех сторон обступили. Все чёрные, с враждебными хмурыми лицами.
– Погади, – говорил продавец, беря Юру за руку. – Ты должен у мэня купить. Если ты не купишь, ты мне вся торговля сегодня перебьёшь. У нас такой абычай. Ты – первый пакупател. Так и быть, бери за палторы.
– Да не хочу я у тебя покупать. Пусти!
– Назави свой цена! – уже не скрывая бешенства, потребовал продавец.
Ивана взяли за локоть. Ему показалось, что его сейчас начнут бить и что у него собираются отнять деньги, и тогда он, не отдавая отчёт своим действиям, врезал «чурке», взявшего его под локоть, в нос, оттолкнул другого продавца и бросился бежать.
– Держи его! Держи! – неслось ему вслед.
Ему навстречу бросилось трое кавказцев. Иван пытался пронырнуть между них, но ему не удалось. Его схватили. Подбежали остальные. Его завели в закуток между палаток, и ударили ногой под живот. Иван со стоном согнулся. Ему нанесли ещё несколько ударов по спине и по голове.
– Ну что получил своё? – тяжело дыша, с ненавистью смотрел на него «чёрный» продавец.
– Может отнять у него деньги? – предложил кто-то.
– Нэ надо. Ещё милицию приведёт. А теперь, русская свинья, слушай сюда.
Ивана держали за руки. «Чёрный», взяв его за подбородок, глядя в глаза, сказал:
– Мы и так уже весь Масква в руках держим. Масква – столица Азербайджана. Понял? Но пагоди. Это толька начало. Ещё лет десять и вся Россия наша будет. Мы посадим своего президента, а вас, русских, выселим в тундра. Часть оставим. Вы будете у нас рабы. Вот так и знай… А теперь пошёл вон отсюда!
Чёрный отвесил ему тяжёлого пинка под зад.
Иван шёл по рынку, глотая слёзы. Плакал не столько от боли, сколько от обиды и перенесённого унижения. Он хмуро и зло глядел на чёрные нерусские лица, слушал их галдящую весёлую непонятную речь и с ненавистью думал: «Ну погодите, гады! Я вам ещё устрою. Я вам покажу столицу Азербайджана.» Иван ещё не знал, что он сделает, но знал, что ничем хорошим это дело не закончиться.
Он купил чёрную кожаную куртку с воротником из натурального меха и подстёжкой на искусственном. Купил у женщины, корейки. Та, в отличие от азеров, товар ему свой не навязывала. Только долго не соглашалась уступить в цене. Но Иван всё-таки её уговорил. Отвёз куртку к отцу, в общагу. Поел и пошёл на улицу.