О прощении

Тусклый свет и нищие стены в облупившейся краске. Люди смеются, шепчут, пьют. Ринат перебирает струны и поет, но спьяну не слышит, что не попадает в такт. Впрочем, мы все пьяны.

Я устало прижалась лбом к холодной стене, не было сил смотреть.

Они пришли чтобы забыться - завтра опять бой, опять отвратительно тонкий свист лазера, искореженные груды металла и яркие до животного ужаса, пятна крови, и бывает своих, своих же.., - и думать об этом никому не хотелось.

Вчера Олег в катакомбах случайно нашел чудом сохранившийся бочонок с вином. Мы с ним предусмотрительно развели его водой, где-то один к двум, чтобы совсем уж гадостью не казалось. Но все равно все перепились. Или это пьянило напряжение, выносить которое становилось все труднее?

Я заставила себя оторваться от стены и выпрямиться, я даже почти сумела натянуть улыбку - как хозяйка я обязана была это сделать. Я не умею быть пьяной, мне не становится легче, а, как вот сейчас, больно.

Оправив кружевной воротник бордового платья, сделала шаг в гостиную.

--Вика, - тут же радостно заметил меня Ринат, - иди сюда.

Олег немедля пересадил к себе на колени Ингу, что-то игриво шепча в изящное ушко по пушистыми локонами, и Инга рассмеялась и обняла его на полмгновения.

Я благодарно поместилась в освободившееся кресло, прислонилась к широкой мягкой спинке, источавшей едва заметный аромат духов.

--Что вам спеть, прекрасная? – любезно осведомился наш менестрель: прекрасной я не была, но Ринат любил так изъясняться, как бы укутываясь в рыцарский ореол, причудливо укладывать слова и так звучать, как мы все не способны.

Вопрос был на засыпку - ни одна песня вот так запросто в голову не пришла:

--Может про любовь?

--Почему женщины всегда хотят про любовь, - вздохнул Ринат так тяжко, что даже я поверила, будто он не знает песен о любви. Впрочем, с его роковой внешностью и легким характером – зачем ему они?

--Потому что женщины всегда надеются на лучшее, - заявил Алексей Степанович с дивана, и опрокинул в себя еще один стакан с розовой жидкостью.

В прихожей скрипнула дверь, и спустя мгновение кто-то принялся усердно вытирать ноги о коврик. Я так и видела черные ботинки, топчущие мышастую ткань.

Ринат в задумчивости подергивал струны:

--Может быть, лучше что-нибудь ужасно неприличное?..
А-а! – притворно-радостно воскликнул он, заметив обозначившуюся в дверях комнаты фигуру. - Давид! Какое счастье, что ты пришел. Честно признаться, мы тебя уже не ждали.
Инга осуждающе посмотрела на Рината, но тот, кажется, и не заметил. Вольготно развалившись в кресле, джигит с наглым самодовольством смотрел на облокотившегося о косяк мужчину:

--Что это с твоим лицом? Серовато для нашего праздника...

Я поднялась, желая прекратить начинающуюся перепалку, но Ринат неожиданно схватил меня за руку и потянул к себе:

--Не уходи, он не заслуживает, чтобы ты его встречала. Это из-за него, ведь из-за него... Ада, - гитара соскользнула с его коленей и глухо ударилась о пол, издав жалобный звон, почудилось - как та женщина, с которой так часто сравнивают этот инструмент.

--«Ты таки пьян, мой друг», - ответила я строчкой из какой-то книги и мягко, чуть выворачивая кисть, освободилась. Подхватив стакан и банку, на дне которой еще плескалось чуть напитка греков, подошла к Давиду, заставив оторваться от борьбы тяжёлых взглядов, затеянную им с Ринатом.
...И вправду он выглядел неважно: бледная кожа, обозначившиеся круги под глазами, бледные губы...

--Хорошо, что ты пришел, - сказала я и обернулась в комнату. Алексей Степанович убрал с дивана ноги, освободив место, парочка Кира/Света до того мало на кого обращавшие внимания, а теперь притихшие, тоже приняли вертикальное положение и подвинулись на кровати.

Давид горько скривил губы:

--Спасибо, - в этот вечер и ему не хотелось быть одному.

Хотите узнать каково это - бояться одиночества? Некоторые кричат, что их не понимают и потому они одиноки среди людей. Думают это и есть одиночество. А много ли тех, кто поймет, что такое быть согласным на одиночество среди людей, лишь бы не остаться наедине с самим собою? И поэтому ни один из нас не откажет Давиду. Нам тоже страшно. А Ринат пьян. Как, впрочем, и все мы.