Сказка о Боевом Знамени, которое не пионеры спионерили

Жила-была земля - вдали от войн, пустынь, тундры, джунглей, камней и покрытых вечным льдом морей. Народ здесь с утра до ночи в огороде ковыряется, самогон рекой льется, а мороз в 25 градусов считается внезапной и трагической для всех, кто полгода по бумагам готовил коммунальное хозяйство к зиме, природной аномалией.

Но вот только невесело, а то и вовсе паршиво живется здешнему народу, который чаще называют населением. Ибо здесь этот, как его, менталитет такой – плевать, как бугры правят, лишь бы лично меня не очень трогали. Нет, иногда, когда уже кусок из глотки достают, здешний народ повозмущается, в грудь себя побьет, пообещает даже где-то правду искать. А потом прыг в кусты, под листик – и ну его, моя хата скраю, а на амбразуру ложиться – нетушки!

Впрочем, это все не сказка, а только присказка была. Ведь не сразу дело делается и не сразу сказка сказывается. Мы уж и не знаем, кто к тому делу причастен: то ли какой-то из египетских Рамзесов, то ли Великий Цезарь, то ли император Петр, названный Первым, да попала в военное дело такая закавыка. Приходит молодец в солдаты, так когда его под ноль подстригут, в бане помоют, кальсоны выдадут даже ни разу не ношенные, то никакой он пока не солдат. Вот когда молодец выучит Присягу, положение о Боевом Знамени, обязанности солдата, дневального и часового – вот тогда он слуга Отчизне.

Присяга и обязанности - это понятно, за первое распишешься, и тогда тебя уже и дядька прокурор может привлечь. Обязанности – то же самое: за каждую букву, до которой старшина докопается, можешь наряд схлопотать. А зачем мозги напрягать на Знамя – какой-то символ воинской чести, доблести и славы? Да еще со зверским пунктом номер пять: «Весь личный состав воинской части обязан самоотверженно и мужественно защищать Боевое Знамя в бою и не допустить его захвата противником. При утрате Боевого Знамени командир воинской части и военнослужащие, непосредственно виновные в таком позоре, подлежат суду, а воинская часть – расформированию».

Вот такую завихрень придумали то ли кто-то из Рамзесов, то ли великий государь. Да… Не вспомнишь сразу и когда, но в той земле случилось некое смятение. Нет, до этого все было хорошо, и даже очень: живые очереди за хлебом со временем сменились очередями за колбасой, сахаром и мылом. Да, еще были списочные очереди на квартиры, авто, холодильники, «стиралки», мебель, телевизоры, «видики», садики (куда детей пристраивали). Словом, народ был эффективно задействован и чувствовал себя вполне комфортно, обмениваясь в очередях и приемных свежими политическим анекдотами. Последние специально распространялись тайной полицией, чтобы прочувствовать всю гнилость упомянутого населения. Из него (населения) затем по случайному закону отбирали «отщепенцев», которым приходилось сидеть за себя и того парня.

Так вот - все шло хорошо, пока не появились очереди за водкой… А появились, тут народ и вспомнил, что он не только население, но и чьих славных дедов внук! Короче, память о боевых и трудовых традициях немедленно родила лозунг дня: «За что боролись?!». Гимном процесса можно считать задорную, с мощным революционным подтекстом, песню «Эй, вы, там, наверху»!

И понеслось! А в один прекрасный момент все просыпаются – нет страны, елы-палы. Пошарили по столу – нет, под скатерть заглянули – не просматривается, зараза. Уж и под столом ползали, свечкой пространство освещая – не видать страны, спионерили какие-то гады.
Стали думу гадать, что народу рассказывать, и как за такой позор нести кару жестокую по всей, так сказать, строгости. Население тем временем, кратковременно почувствовав себя народом, уселось у телевизоров в ожидании сцены на пляже города Черноморска. Помните, той, что между легендарными Шурой Балагановым и Паниковским случилась в момент, когда последним обещалось море крови.

Между тем, за кулисами событий случилось уже свое небольшое смятение. С одной стороны, не знамя какое-то, а целую страну умыкнули, и надобно бы кого-то по всей строгости предавать суду трибунала. Но, с другой стороны – а кого предавать? Все люди работящие, трудились, взяток ни-ни – так, только дань: колхоз вез в райком, райком – в обком, обком – в ЦК… И народ держали в руках, порядок был – в одних тюрьмах, лагерях (это за неправое дело) и в окопах (это уже за правое дело) сколько народу погноили! Да и система работала: из трех собравшихся рассказывать анекдоты, как минимум один стучал, куда надо. Это вам тоже не хухры-мухры. А теперь из-за какой-то там пропавшей страны, понимаешь, трибунал, позор, а главное - потеря прикрепления к спецбольнице, спецдаче и спецпайку! И на фига все эти революционные строгости? Да и судьи-то кто? Свои, свои в доску, слава Богу, ребята…

И поднялся там, за кулисами, один умный, да и говорит: «Не помню уже кто, то ли Рамзес, то ли Чингисхан, то ли лично товарищ Троцкий, но в боевой обстановке, в случае отсутствия виноватого, его назначали. Кто, товарищи, за то, чтобы обстановку признать боевой, прошу голосовать». «Да что вы такое говорите, товарищ?» - защебетала в ответ пара-тройка особо идейных дураков, - ведь устав – это Устав! Значит, нужно предавать суду - и все тут».

- Все понятно, - решительно сказал умный и толпа как-то сразу осознала, что он не просто умный, а Наиумнейший, и короткими шажками перебежала на его сторону. Наиумнейший тем временем вошел в роль, сделал невозмутимое лицо, и, обратившись к несогласным, продолжил: «Значит так: ты и ты, по случаю случившегося смятения, выпадете из окон собственных квартир на шестом этаже, а ты, обвешанный орденами старикашка, повесишься на портьере в собственном кабинете».

- Пощадите, - взмолились оказавшиеся в позорном меньшинстве неудачники, но Наимудрейший был непреклонен: «Родина требует жертв! О родных позаботимся»…

На том и порешили, и уже на следующий день газеты написали о странной эпидемии выпадений из окон шестого этажа не самых неуравновешенных в стране людей. Еще один товарищ, тоже вполне жизнерадостный и уверенный в себе, почему-то повесился на портьере собственного кабинета. Следователи тут же взялись за дело и установили, что факт самоубийства не подлежит никакому сомнению. А вы как думали!

Словом, бунт был решительно подавлен, но как помнит читатель, народ, которому самое время было возвращаться в стойло и опять называться населением, упрямо ожидал новостей – чай, не каждый день страну пионерят!

Поначалу с брехней населению не угадали. Мол, мы знаем, это проклятый международный империализм спионерил и не отдает… Но потом подумали, что не всегда же на революционной тачанке в Крым наведываться! Хочется, знаете, «Мерседеса» и Канар, хочется не только финской сантехники, а вообще… Да, а империалистические деньги зеленого цвета лучше всего, на черный день, хранить в империалистических же банках, и оттягиваться в заведениях с девочками, расположенных рядом с банками. Поэтому идея повесить украденную страну на империалистов не прижилась.

Призадумался Наимудрейший крепко, а затем вышел к быстро признавшей его главным знати и, прищурив левый глаз, строго спросил: «А есть ли в нашей стране интеллигенты в очках, мечтающие на своих кухоньках в два на три метра о светлом без нашего маразма будущем»?

- Есть, есть, - отвечала знать, а Начальник компетентных органов даже слезу пустил, причитая, что ничего с ними, этими очкастыми, сделать не получается. Уже и садили, уже и всех подряд в очередь за колбасой поставили, и оклад им в 120 рэ организовали, но никакая их холера не берет, все о светлом будущем базарят.

- А есть ли у нас чубастые хлопцы, которые живут памятью о славном прошлом своих дедов-прадедов? – продолжал свое Наимудрейший.

- Есть-есть, отвечала знать, а все тот же Начальник компетентных органов с придыханием сообщил, что мало того, что есть – ими все лагеря мордовские, воркутинские и магаданские забиты, но брожение в массах наблюдается.

- Очень хорошо, - отвечал на это Наимудрейший, - а позвать-ка мне сюда Главного по брехне.

Вышел приятный во всех отношениях мужчина с честнейшими глазами.

- Все свободны, - завершил разговор Наимудрейший, убрав с лица маску еще и самого Неприступного. – А вы, товарищ с честнейшими глазами, останьтесь. Покумекаем…

Спустя несколько дней в спионеренной стране начали отлавливать подходящий элемент из числа интеллигентов в очках и не затерявшихся навсегда (по какому-то недоразумению) в лагерях чубастых хлопцев. Специально обученные люди тыкали к фейсу отловленных микрофон и телекамеру и дружелюбно расспрашивали, мол, расскажите, как вы приближали сей день торжества демократии? А те, изголодавшиеся по славе и трибуне, давай рассказывать и об анекдотах на кухне, и о посиделках на даче Ивана Ивановича, и о цветах, возложенных не к не тому памятнику, и не в тот день…

Для полноты картины из числа энтузиастов, стучавших на рассказчиков анекдотов, были сформированы группы приветствующих демонтаж памятника Славному Вождю, совершаемый автокраном из АТП местного обкома.

А еще через недельку Наимудрейший, радостно потирая руки и напевая задорную песенку «И конечно припевать лучше хором», собрал пригорюнившуюся от полного непонимания знать. «Ну что, господа», - обратился он к поедавшей его глазами группе своевременно перековавшихся чистых и светлых партийцев. «Мы не господа, мы товарищи…», - заикнулся, было, какой-то все-таки не до конца перековавшийся, да и запнулся. Ибо Родине ничего не стоило потребовать и его досрочных похорон со всеми полагающимися почестями.

- Так вот, - продолжил Наимудрейший, лишь слегка поморщившись, самое время привести население в чувства объяснить доходчиво, кто ему друг, а кто – нет. Начинаем раздачу закромов Родины. Разумеется, самым достойным. Предлагаю первым номером себя, вторым дочь мою, зятя, свата и далее по списку. Кто за?». Взметнулся лес рук, а тот, кто неудачно засомневался в господах, даже привстал, чтобы его трепещущую руку всем было лучше видно.

- Пока мы все – вы же не думаете, что кого-то из присутствующих здесь обидят – будем подыскивать закромам Родины лучшее применение, народу придется нелегко, - торжественно заговорил Наимудрейший. - Народу придется совсем нелегко. Но мы верим в наш народ. Он ради любимой Родины не раз жертвовал, пожертвует и сейчас – живуч ведь, как кошка. Придется населению затянуть пояски – бюджет не резиновый. Цены там разные непопулярные начнутся, тарифы, невыплаты зарплат, налоги ради обеспечения нашего с вами производительного труда во благо! – Тут Наимудрейший поднял и указательный палец, и глаза к небу. «Словом, непросто будет нашим дорогим, - у Наимудрейшего в этот момент даже выдавилась слеза, прямо жалость его взяла.

А еще спустя три дня и вправду народ, резко ставший населением, взвыл: да что там наверху – озверели? А вечером, включив телевизоры, население узнало, что за сволочи принесли беду в его дома. Очкастые интеллигенты и всякого рода чубастый элемент весело рассказывали, как они приближали этот день – анекдоты рассказывая, мечтая и цветы к памятнику возлагая.

- Ах, ты (дальше следовало широко применяемое в современной парламентской лексике выражение), так вот кто виновен, вот кто страну нашу родную и любимую спионерил? Живыми, гады, не уйдете…
 
До самосудов, правда, не дошло, ибо Наимудрейший, сделав лицо любезнейшим из любезных, заявил народу, что раз посетила уже нас демократия, то негоже на фонарях кого-то вешать. Ну, там морду набить, плюнуть в рожу, НЕ ПРОГОЛОСОВАТЬ на выборах за супостата, Родину спионерившего, можно, но никакого самосуда!

С тех пор в стране все стихло. Заросли тиной пруды, поменяли отдельные вывески на отдельных дверях бывшие труженики райкомов и обкомов. Население выстроили в новые очереди – за справками, милостыней и льготами. А страну назвали СНР – Страной непуганых райкомов. Правда, в какой-то момент Наимудрейший настолько увлекся закромами Родины, что едва не выпустил ситуацию из-под контроля. На несколько месяцев пришлось даже пригнуться и назваться Страной НАпуганных райкомов! Но вскоре опять все стихло, затянуло тиной пруды и появилось новое название – Страна наглеющих райкомов. Но это так, только чтобы аббревиатуру не портить…
Леонид Романовичев