Мои шестидесятые

Мои шестидесятые. О времени и о себе
Виолетта Баша
----------------

НА ЭТОМ БЕРЕГУ ВЫСОКОМ... (Юнна Мориц)
О чем я?
О времени и о себе.

Сегодня мне хочется рассказать о нас, и о нашей эпохе.
Я помню, как однажды Вадим Егров пел у меня на кухне...
Я вас люблю, мои дожди...

"Кружусь со всеми прочими в пожизненном балете я,
и все плотнее времени смыкается кольцо.
Двадцатый век мне выделил мое десятилетие,
а у десятилетия всегда свое лицо.

На отраженье в зеркале смотрю почти панически,
но в памяти слабеющей покоятся, светлы,
мои шестидесятые, где свет в Политехническом,
мои шестидесятые, где буйствуют битлы.

У этих лет растаявших стою, как у подножия
горы, где ветры вечности секут нас и косят.
На шестьдесят все радости на том подножье множу я,
а все напасти-горести делю на шестьдесят.

Увы - мы стали лысые, седые и усатые,
но мы не раз оглянемся, устав и постарев,
на те неповторимые, на те шестидесятые,
где юность наша замерла, как мошка в янтаре"

Вадим Егоров

Мы рано родились, уйдем до срока.
Чтоб вам потом запомниться как миф.
Помедлив у предельного порога,
Уйдем, не домечтав, не долюбив.

По одиночке упадем как звезды.
Но небо станет чуточку светлей
В момент паденья. И светить непросто,
Но землю согревать в сто крат трудней.

Мы родились, когда страна скорбела,
Оплакивая гений палача,
И тень его почти и не успела
Коснуться наших судеб. Но с плеча

Катилась грандиозная эпоха,
Как с плахи безрассудство королей.
Непостижим был замысел у Бога,
Но не судить казалось нам честней.

Росли мы, беспокойные скворчата,
В стране, до неба врытой в вечный снег.
И старшие, из тех, шестидесятых,
Нам завещали свой двадцатый век.

Свершений век безумный и огромный,
Кровавый, гениальный и больной.
И как сейчас нам не было бездомно -
Тогда мы жили вместе со страной.

И мы наверно в чем-то виноваты,
За то, что не успели, не смогли, -
Последние романтики, ребята
Семидесятых.
Наши корабли

Неслись за горизонт, летели в космос.
…А наши песни вновь звучат.
Как миф.
Но…
падают до срока наши звезды.
По одиночке.
И … не долюбив.

Моя эпоха – двадцатый век. Ее лицо – шестидесятые.
Почти все, кто составлял ее суть – ушли из жизни. Все, кто мне дорог, или постарели, или ушли. Я помню их молодыми.
Моя эпоха – это Высоцкий. Каравеллы Новеллы Матвеевой. И девять дней одного года. И еще раз про любовь… И молодой еще Андрей Тарковский, в поиске сути российской обративший взор к Андрею Рублеву. Моя эпоха – это высокие берега поющего протеста, авторская песня в дыму запретных костров.
Это молодая Таганка и молодая университетская наука. И зарождение компьютер-сайенс, забравшего здоровье, но изменившего мир. И – в апрельском снегу образца 84-го новосибирский научный городок. И прорыв в космос. Это молодая Алферова, молодая Марина Влади, в которых видела немного и себя. Это скромность в великом таинстве любви, и безрассудство бескорыстия. Это – время неограниченных возможностей, которые уже невозможно осуществить. Время невероятной красоты и надежд, ставших спустя 30 лет крахом иллюзий. Это время, когда родители были еще молодыми.
Меня нет в агрессивном двадцать первом веке. Те, кто приходят на смену, не просто другие. Дело не в агрессии – дело в деградации. Не принимаю и не приму. Двадцать первый век - другой, меня нет в нем, но мое сердце в нем разрывается от боли.