Счастливый человек

 «Дуняш, как ты себя чувствуешь?» - присаживаясь на край кровати Евдокии, спросил Михаил. - «Спасибо, Миша, мне намного лучше. Как Аглая?» - «Спит. Доктор сказал, что ее недомогание вполне естественно. Но я все равно очень волнуюсь». - «Ты будешь замечательным отцом, Миша, - убежденно проговорила Евдокия, пожимая руку брата.
Улыбка осветила большие ясные глаза Михаила, который так часто слышал сейчас такие слова, всегда отвечая на них долгими размышлениями вслух о своих будущих детях. Начав было делиться с Евдокией планами относительно своего потомства, князь вдруг вспомнил, для чего пришел сейчас в ее комнату: «Что мы все обо мне да обо мне? - остановился он, - я заметил, ты в последнее время какая-то грустная. Ни споешь ничего, ни пошутишь?» Евдокия молчала. Сейчас, только прочитав письмо Одоевского и едва успев вытереть слезы, она как никогда была готова открыться брату, разделить с ним свою печаль. Но слова никак не могли вырваться из ее груди, они стояли где-то в глубине, еще сильнее мучая. Михаил, словно почувствовав это, решил попытаться как-то подвести Евдокию к ответу: «С тех пор, как ты вернулась, я ни разу не слышал твоего смеха. А как приехал Павел, ты и вовсе слегла». - «Я всего лишь простудилась, Миша, попала под дождь, вот и все», - не решаясь открыться, отвечала Евдокия. - «Тогда, когда начиналась буря, ты тоже простудилась, попав под дождь. И князь Одоевский, у которого ты остановилась, сумел вылечить тебя всего за два дня, - то ли вопросительно, то ли утвердительно говорил Михаил, - может быть, написать князю и попросить его, чтобы он приехал и вновь помог тебе выздороветь?» - спросил ничего не подозревающий Михаил и с удивлением увидел, как Евдокия неудержимо зарыдала, уткнувшись головою в подушку. - «Да что с тобою, Дуня? - воскликнул растерявшийся князь, обыкновенно называвший сестру Додо, - что произошло?» Евдокия подняла к нему мокрое от слез лицо и, упав на плечо брата, несвязно, сквозь рыдания, заговорила: «Напиши ему…пусть он приедет, Миша…скажи, что я умру без него…пусть Володенька приедет…» Михаил, пораженный внезапностью услышанного и сразу же им понятого, поднял к себе лицо сестры: «Как же, Додо? Ты хочешь сказать, что князь Одоевский…» - «Я люблю его, Миша…» - исступленно прервала брата Евдокия.
Не слишком далекий Михаил, наслаждавшийся своею идиллией с Аглаей, простодушно полагал, что другою семейная жизнь быть не может. И едва ли ему были понятны устремления сестры, стоящие слишком высоко над общепринятыми понятиями о благополучии, которое часто приравнивается к счастию. Ее слова показались ему дикими, почти преступными, они словно разрушали его полудетский мирок, стоящий на трех столбах: мы, Полин, Мурановы…
«Мне казалось, ты счастлива с Павлом» - недоуменно расширив глаза, пытался он понять причину слов сестры. - «Мне тоже так казалось!» - горько произнесла Евдокия. - «Но почему? Павел - он как-то обидел тебя, или…» - «Нет-нет, Миша, Павел здесь не при чем, во всем виновата я, я одна. Понимаешь: безысходность, пустота, и вдруг - зеркало души моей…а два зеркала, когда они отражают друг друга…нет , ты не поймешь», - встретив глаза брата, то ли разочарованно, то ли облегченно произнесла Евдокия. Михаил и сам чувствовал, что не поймет, с опаской прикладывая руку к голове сестры - в какой-то момент ему показалось, что вернулся горячечный бред. Вдруг захотелось отойти от этой темы, отойти и постараться забыть то, о чем услышал.
Увидев на заполненном книгами и старыми альманахами столике у кровати Евдокии небольшой листок бумаги, исписанный нотами, Михаил, как истинный музыкант, не мог оставить его без внимания. Быстро проглядев и мысленно прочитав мелодию, заинтересовавшийся князь повернулся к сестре: «Что это за музыка, Додо?» - «Это написал он…князь Одоевский, для фортепьяно». - «Как бы то ни было, позволь мне переложить эту музыку для гитары?» - спросил Михаил и, увидев, как утвердительно кивнула Евдокия, торопливо вышел из комнаты.
…Миша, Миша, какой же ты счастливый человек! Ты соединился с существом, столь же непосредственным, живым, восторженным, как и ты сам. Ты любишь ее, счастлив с нею, скоро станешь отцом…
Для чего мне недоступно понять такого счастия? Почему я не могу быть счастлива благополучием? Зачем для меня открылись на мгновение двери, за которыми таиться то, высшее, что составляло, вне зависимости от моего знания, всю цель существования моего? Открылись - чтобы, ослепив меня сиянием этого немыслимого счастия, тут же безжалостно захлопнуться передо мною? О, лучше бы я не знала этого, лучше бы, глядя на Аглаю, училась быть счастливой…Но смогла бы я?..
Попробовала раскрыть этот вопрос в статье:
http://www.proza.ru/2006/09/30-245