Семинар прозы

«И каждый рисует не для того, чтобы его хвалили и превозносили, а для себя»
А. Ким «Белка»


…Нет, писателем я так и не стала. К сожалению, не получилось, не смогла. Быть писателем – это значит забыть о себе, жить в странной виртуальной действительности, созданной собственным воображением. Не смогла я. И, всматриваясь внутренним зрением в лица ушедших мастеров, я понимаю, что поступила правильно, то есть не поступила, - а вышло все правильно, закономерно. Там, среди великих фамилий, - нет женских. Те из женщин, что случайно попали в историю, - скрылись за мужскими именами. Либо, что еще хуже, и сами были более похожи на мужчин, чем на женщин по своему поведению, по манере одеваться и т.д. Не было в истории литературы знаменитых женщин-писателей! Не было!..

А я долго ходила на семинар прозы. Сидела в душной университетской аудитории среди мальчиков-студентов и нескольких стариков. Женщин, конечно, не было на нашем семинаре, который вел писатель, откровенно скучая от бесконечной графомании. Он мечтал оказаться за письменным столом и писать, писать прозу. Но мальчики назойливо приносили свои рассказы, требуя комментариев и оценок. Старики шелестели желтоватыми листами, исписанными лиловыми чернилами начала прошлого века.

Я знала, что мастер наш пишет новый роман. Он читал иногда нам отрывки из него. И мне очень хотелось быть девушкой из его романа. Девушкой, у которой нежно дрожит на левом виске тонкая синяя жилка. Я тайком разглядывала свое лицо в маленькое зеркальце, и в особенности левый висок, откидывая с него волосы. Нет, в повествовании писателя была не я. Но, может быть, это и хорошо? Может быть, это очень хорошо, что моя жизнь принадлежит только мне? И что я могу сама распоряжаться собственной жизнью, а не подчиняться воле автора? Но я всего-навсего молодая девушка. А молодые девушки, а также и женщины, - не живут ли они для того лишь, чтобы дополнять своей жизнью величие и славу
 мужчин, которых они любят? И именно поэтому женщина не в состоянии создать собственный виртуальный мир, собственных героев, она не в состоянии быть автором.

Я шла после семинара домой с решительной мыслью никогда больше не возвращаться в аудиторию с пыльными окнами. Я выбросила в урну свои исписанные листы и увидела, как их тут же вытащил одноногий пьяный инвалид. Я не сразу заметила его. Он сидел в тени урны, на траве, отставив за спину свою искусственную ногу. Рядом с ним сидела неопрятная женщина, баюкающая завернутую в тряпку куклу. «Где ты живешь?» - кричал инвалид в лицо своей подруге. «Нигде, - нерешительно отвечала она. – Я нигде не живу. А это – мой ребеночек».

Они склонились над моими листами. Я замерла. Передо мной сидели мои читатели. Сидели люди, для которых я писала, что хочу быть похожа на девушку с тонкой голубой жилкой на бледном виске.

Инвалид оторвал от исписанного листа полоску, скрутил ее в трубочку, насыпал в нее какой-то бурый порошок и поджег, после чего стал втягивать в себя терпкий дым и выдыхать его через ноздри. Остальные листы он бросил опять в урну. Я выхватила из мусора свою рукопись и бегом помчалась домой.

Зачем я взяла назад записи? Ведь убедилась же я, что у меня нет читателей? Поняла же я наконец, что каждый человек живет собственную жизнь, - и лишь писатель проживает бесконечное число чужих судеб.

Я брезгливо сожгла грязные листы, которых касались мои несостоявшиеся читатели. Я сожгла их и торопливо стала писать на чистой бумаге светлый и нежный рассказ. Его опубликовали в местной газете. И я видела потом, как одноногий инвалид и его спутница ели какие-то отбросы, наваленные на эту газету, прямо на мой рассказ, который словно дышал свежестью и чистотой.

Я помню, что еще постояла около них, чтобы послушать, о чем они говорят. А вдруг – о моем рассказе? Но женщина с натянутыми на ноги дырявыми перчатками по-прежнему баюкала старую куклу. Инвалид, держа в руке искусственную ногу, стучал ею по асфальту. Башмак слетел, а под ним обнаружился неожиданно чистый носок.

***

Я все-таки пришла опять на семинар прозы. Я пришла и заглянула в дверь. Там было все по-прежнему. «Заходи, заходи!» - встал мне навстречу писатель, распахивая широко дверь.
Рассказа моего он не читал.

В его воображаемом мире продолжала жить красивая девушка с тонкой жилкой на левом виске. А в моем… В моем мире жил писатель, написавший роман об этой девушке.

Но ведь мы встретились? Ведь он распахнул широко дверь и сказал мне, чтоб я заходила? В его жизнь? В его настоящую жизнь?