Бар

Может, сейчас Агва нашла все же достойнейшее применение своему довольно-таки своенравному эксцентричному характеру? Устроилась на приличную работу. Завела дружка. Старательно и мучительно хранит ему верность. Правда не без горечи произносит, глядя в зеркало его имя, натягивая улыбку на лицо. «Джи-ин! Оч-чень приятно Дж-жин Т-тоник!» Потом смеётся, а чаще плачет. Нет, вы не подумайте, что Агва, как все эти девочки кукольной наружности, жалеющие себя, судорожно подергиваясь, синеющие заливаются беззвучным рыданием. Обижают её тоже редко. Джин со своим крепким плечом всегда рядышком. Ну, и всякая в этом роде дребедень… Просто…ну просто так бывает.

В тот вечер Кола сидела в самом прохладном конце зала и ждала. Нового платья на ней было совсем не много. Тут, да там оно не то что бы прикрывало, аппетитные округлости, а скорее наоборот, еще более заостряло на них внимание. Длинные блондинистые волосы локонами лежали на плечах. Запах ментоловый сигареты на длинном стеклянном мундштуке лишь немного сбивал сладковатый запах её духов. Из-за портьер в горячем и безнадежном желании обладания трясся чернявый мальчишка. Негритенок был неопределенного возраста. Главным его предназначением было развлекать посетителей, а называли его просто Чай. Часто его ловили на мелком воровстве, но все остальные служащие его не тыркали и даже где-то защищали, разряжая ситуацию с клиентом, потому, как Чай выполнял практически всю черную работу. Вечером предстоял большой концерт, и все суетились за сценой, в зале, в баре. Прима тешила себя беззвучным вниманием черного паренька. У нас редко с шумом открываются двери. Но, в этот день дверь, как никогда хлопнула о стену, посыпалась штукатурка. В три шага Он оказался перед Колой. Осколки мундштука разлетелись, со звонко разбившись о стену…

Ах, да, наверное, было бы правильней начать с начала. С самого начала…
Это вот моё заведение. Название его вам не скажет абсолютно ничего. Но представьте себе нечто вроде… ну, к примеру, вкуса французского вина за пару тысяч… этот вкус… насыщенность, страсть, шарм… вот моё заведение…
С детских лет я вынашивал мечту иметь самолет! И теперь, между прочим, считаю, что ничего несбыточного в принципе тут нет. Пусть это будет самая меленькая, одноместная колымага, только были бы у неё крылья, и она летала. Вырос я в Висконсине, не в том, который знаменит на всю страну странноватыми людьми и плохим обслуживанием в ресторанах, а в том, что чуть южнее у границы с Канадой. Влекомый своей мечтой, я решил, что служить пойду непременно в авиацию. Но не суждено мне было увидеть небо из кабины пилота. Зрение меня подвело и, отслужив срок на базе под Дублином, я вернулся на родину с несбывшейся мечтой в дырявых карманах поношеной формы. Времена тогда были…
да… но молодость диктует свои правила. И первые заработанные мною деньги, к великому огорчению матери я принес из соседнего бара… Потом интерес и любознательность вытащили меня из кухни за стойку. Но, нет, вы не думайте. Мой, тот самый желанный летательный аппарат, всё ещё летал и никуда улетать не собирался. В железной коробке из под конфет стали воплощаться мои мечты. Ну, вот… Вот Это и есть то, что в принципе получилось. Далеко, конечно, не колымага, но путешествия, предлагаемые моей борткомандой по солидней многих курортов в мире, да и выливаются они, извините, в копеечку. Теперь Висконсин знаменит тем, что здесь осуществляются полеты в грезы и мечты, которые пилотирую Я за штурвалом своего заведения, зовите его просто «БАР».

Первой примой был у меня молодой индеец. Его упругие ягодицы, натертые маслом сандала, привлекали женщин со всех концов страны. Потом, неопределенно ориентированное мужское население со своей ярко выраженной агрессивностью смело и в прах втоптало даже напоминание и Лимонаде. Он был хорошим мальчиком, но кончил тем, что его тело нашли в реке, здесь сразу за углом, а между его упругих ягодиц, натертых маслом сандала, торчал сосновый кол, вогнанный бедняге по самую печень. Потом акценты сместились, и на сцене с периодичностью в лет пять блистали – Пиво, Шампанское, Пэпси. О-о-о! Имена этих женщин и сейчас будоражат сознание постоянных клиентов. Пышная, пахнущая сексом и грибами, безумная и необузданная Пиво, худенькая высокая француженка с рычащим акцентом и небритыми подмышками Шампанское, черноглазая улыбающаяся, дерзкая с короткой стрижкой "под мальчишку" – Пэпси. О, если бы вы знали… как неповторимы эти женщины в постели. Хотя, поверьте, их неповторимость вам знакома.

В тот вечер Она сидела в самом прохладном конце зала. Дорогущие осколки разлетелись о стену. Кола не шевельнулась, она ждала его. В руках у Абсента быстро оказался магнум. Выстрел был не особо слышен, звуковики как раз проверяли оборудование, да и техники возились на сцене, устанавливая декорации. Слышно было только второй выстрел, Чай, метнувшийся из-за кулис в зал, упал навзничь, как-то не естественно и все казалось, что он сейчас встанет, потрет ушибленное плечо, виновато посмотрит и поплетется за ведром и тряпкой, чтобы быстренько убрать за собой. Абсент несколько минут стоял над телом своей женщины, зал пропитывался запахом пороха. Потом он снял шляпу и плащ, подошел к бару, выпил, как и всегда. По одному пробирались любопытные, даже прохожие с улицы протискивались в двери. Он утирал с лица слёзы и всё рассказывал… рассказывал как любил её, как жалел, про то как добивался её внимания, как мирился с ее ветреными связями, с оргиями и сэксуальной распущенностью. Слушали все. Потом он встал, бережно взял на руки её тело и поспешно засеменил к выходу, окропляя каплями крови ковры. Так Колы не стало. А на следующий день был проведен один из наиярчайших концертов из всех, когда-либо организованных. Выручка от продажи только билетов была втрое больше годовой прибыли. Это было самое успешное из всех шоу. Я отдал распоряжение не убирать ничего из последствий бойни, тело Чая лежало на том же месте около недели. С ОГРОМНЕЙШИМ успехом проходил один концерт за другим, пока тело и кровь на полу не облепили зеленые мухи, а в зал не пропитался тлетворным запахом. Да, это были славные времена. Толпа готова была разорвать БАР в клочья, когда Кола умирала очередной раз. Иные в истерике бросались на помощь якобы умирающей актрисы. Особо буйных отстреливала, специально нанятая охрана, состоящая из тюремных надсмотрщиков. Я купил себе новый цилиндр и отослал венок на могилу прекрасной КОЛЫ.

Агва приходила на шоу два раза. Я даже не сразу распознал в ней ту САМУЮ… из всех любовниц Колы. Когда-то она носила только шикарные мужские костюмы, а отличительной чертой её одежды была расстегнутая ширинка. Упругие черные соски, просвечивающиеся через белый шелк сорочки, теперь были затянуты тугим корсетом скромного синего платья. Волосы подобранны. Она совсем без эмоций досидела до самого конца, я не помню, как она и её молодой спутник покидали зал. Потом после, вечером, в дождь она пришла мокрая и замерзшая. Спросила правда ли Это и всё смотрела в зеркало. Потом мы любили друг-друга прямо в прихожей, как тогда втроем, только Колы не было снами. Примой она быть не согласилась, только плакала не переставая. А утром я сделал кофе и позвонил на Богамы, жене…

Кола с бокалом мартини в руках прогуливалась по веранде и любовалась закатом на море когда зазвонил телефон – ну, по крайней мере я так себе это представляю. Она сказала всего три слова – «да…», «знаю…», «нет…». А все мои словесные обороты можно подобрать. Вероятно, с пляжа только вернулась её любовь и, созерцая это чистое и прекрасное тело с прозрачно тонкой кожей, нежно улыбаясь, она промурлыкала, что делает очень редко, и я не стал докучать ей более. Я догадывался, о её нерушимой связи с крепкой спортивной русской девушкой. Да что тут поделаешь? Женщины… Если честно легче объяснить негритенку, не знающему ни слова по-английски, зачем ему надо падать и лежать неподвижно, чем объяснить как прекрасны эти женщины… даже после смерти…
 
А еще у меня появился небольшой двухместный самолет и Виски. Сэм выучился в частной лётной школе. Он хороший мальчик. Громко смеялся, когда его подружка, милая девушка с индейскими кровями, вдруг попросила натереть его упругое тело тлетворным сандалом… Мы с ним неплохо проводим время, летая…
Я живо представляю себе Агву, в пеньюаре за пять долларов, сидящей возле деревянного ночного столика с деревянными серьгами, запутавшимися в ее черных, как смоль волосах. Слезинки падают с ресниц на щеки, им в такт механическая шестеренка в деревянных ходиках снова отрезает кусок её счастливой жизни...