Маевка

Первое мая. Мы едем на маевку. Три семьи, с кучей детишек, погрузились в грузовик и направились в лесхоз (8 км от нашего поселка). Там наш папа держит пасеку. Мы, дети, в предвкушении поездки, уже несколько дней говорили и обсуждали только это событие. Ужасно боялись, что пойдет дождь и поездка отменится. Не отменилась, едем!

День чудесный – яркое ласковое солнышко, чистый и свежий воздух после позавчерашнего дождя. Родители хватают нас и силой удерживают на деревянных скамейках, тянущихся вдоль бортов грузовика, а мы не можем усидеть – так выплескивается из нас безудержное ликование. Праздник!
Все- все праздник: такая замечательная погода; грузовик, везущий всех нас куда-то далеко от дома; спокойные лица родителей; ветер, бьющий в лицо и перехватывающий дыхание; предвкушение знакомства с неизведанным.

Приехали. Разгружаемся. То есть разгружаются родители, а мы высыпали с кузова на землю, и, вертясь по всем сторонам, осматриваемся.
Лес, кругом лес (теперь - то я понимаю, что это был не лес, а лесное хозяйство, не очень большое к тому же).
Большие деревья, на которых зеленеет молодая листва, подступают почти к дому. Трава густая и высокая (мне по пояс), занимает каждый свободный клочок земли. Все вокруг такое изумрудно-зеленое с лазурно-голубым небом.

Родители снимают корзины, сумки, коробки с провизией. Мы весело путаемся под ногами – сейчас будем есть!
Мама беззлобно бранится – вы же только из дома, после завтрака! Но мы хотим поесть прямо сейчас, под открытым небом возле леса. Мама достает хлеб, масло и варенье. Проглотив по ломтику хлеба с маслом и намазанным сверху вареньем, мы кидаемся в лес. Родители кричат вдогонку, чтобы смотрели под ноги, но мы их уже не слышим.

Трава, влажная после недавнего дождя, кусается капельками и хлещет по голым ногам. Вдруг замечаем, что попали в заросли «липучек» (к своему стыду, до сих пор так и не знаю, как эта трава называется). Она цепляется за края платьишков, за штанины, обвивается вокруг лодыжек. Это противно и неприятно – как будто змейки, тонкими ниточками, с присосками в виде шершавых мелких шариков, переплетаются в комок прямо на тебе. С ужасом отрываем траву от себя и, впредь, бегая по лесу, высматриваем их поросли.

Играем в жмурки. Это потрясающее чувство – играть в жмурки в лесу, в котором страшноватенько одной где-то прятаться. Играть и бояться – это и интересно и жутко!
Стараюсь спрятаться, не убегая далеко. Другими словами, «втопиться» в траву – ведь она высокая и густая. Побаиваешься – мало ли кто там в траве, спрятался и подкарауливает, чтобы цапнуть. Земля и трава влажные - дождь был два дня назад, но под деревьями все еще сыро. Лежишь на мокрой траве, чувствуешь холодную землю, трясешься, что укусит кто-нибудь и стараешься не шелохнуться.
Одурманивающий запах кружит голову. Вокруг много звуков - шелест листьев, шуршанье травы, стрекот кузнечиков, жужжание пчел. Хоть бы не нашли!

С какой дикой радостью и воплями, зато потом выскакиваешь из зарослей, ощущая безудержное счастье. Тебя не нашли, не надо больше там прятаться и бояться!!!
Откуда-то изнутри вырывается вопль первобытного человека, увидевшего впервые огонь. Вопль не только мой - вопят все дети. Хочется орать и орать без остановки, разрывая легкие и задыхаясь от наполнивших эмоций.
Над неказистыми полевыми цветочками летают пчелы. Наши пчелы. С чувством превосходства, громко кричишь всем, чтобы не смели их давить и бросать в них что - попало.

Потом бежим к дому, где мамы на открытом очаге готовят какую-то умопомрачительную вкуснятину. Как здорово, разместиться большой толпой вокруг развернутой скатерти и кушать вареные яйца, картошку, маринованные овощи, которые не успели съесть за зиму, пирожки с яйцами и зеленью, с мясом, с картошкой, отварных кур, горячую с огня пищу. Лесничиха испекла свежих лепешек в тандыре (это полуоткрытая печь, в которой пекут хлеб на жару от золы сгоревших дров), выложила свежезаквашенную простоквашу (катык), домашний творог.
Еда исчезает прямо на глазах - природа, воздух, большая компания делают свое дело.
Самые маленькие засыпают тут же на, расстеленной прямо на земле, кошме. Мы тоже, отвалившись от тяжести съеденной пищи, обсуждаем, кто и как играл, кто спрятался лучше всех. Взрослые периодически одергивают нас, когда накалившиеся страсти обсуждения, забивают все остальное. Но мы не реагируем, знаем, что родители не сердятся, просто не слышат друг друга.
Потом снова убегаем в лес, собираем цветы, плетем венки всем - девочкам, мальчикам, мамам, азартно ловим бабочек, обследуем толпой окрестности. Солнце уже припекает во всю, росинки на траве высыхают, и бегать по ней приятно.

К вечеру папа достает свой реквизит и мы, сгрудившись вокруг него, неотрывно глядим на его священнодействие. Он что-то разжигает в маленькой гармошке с отростком (дымарь, но называли гармошкой), мы восторженно хлопаем, когда из нее с чавкающим звуком, при каждом сжатии, начинают вырываться клубы дыма. Затем папа надевает головной убор, в виде шляпы с большими полями и сеткой до самых плеч (мы тихонько иногда играем с этой шляпой) и идет к ульям.
Мы стоим вдали и наблюдаем, как он открывает тяжелые крышки ульев, выпускает внутрь ульев дым и достает оттуда рамки с сотами. Пчелы вьются вокруг него, садятся на отрытые руки и нам страшно, что они покусают отца.

Так он обходит все улья и, прихватив несколько рамок, несет их к нам. Ура, мы еще попробуем свежего майского меду. Папа оставляет соты в ульях еще на какое-то время – качать мед рановато.
Осторожно срезает с рамок верхний слой и протягивает нам воск с медом. Мы жуем и жуем этот воск - сначала это мед, потом жвачка. Долго жевать такую жвачку не удается – воск крошится во рту и потом приходится отплевываться.
Папа только просит, чтобы отжеванный воск мы складывали в посудину, а не выбрасывали.

Темнеет. Родители складывают пожитки, грузят в машину, взбираемся в кузов сами и, весело размахивая руками на прощанье леснику, его жене и детям, лесу и траве, едем обратно домой.
Праздник удался.